- Нет, - с ноткой презрения ответила Хельга. - Он, вероятно, русский, и если и немец, то одесский или прибалтийский. Наверно, старый абверовец... Я должна была во всем подчиняться ему...
- Сысоев - это его настоящая фамилия? - рискнул спросить я, и рискнул небезрезультатно, потому что ответ ее кое-что прояснил.
- У него десяток таких фамилий, а подлинной я не знаю. Он заслан сюда для убийства и диверсий. Я же никого не убила. Не из жалости, конечно, а потому, что убийства не входили в мое задание. Мой выстрел в патрульного был единственным, да и то я его только ранила.
- А почему вы так уверены, что мы не возьмем Сысоева? - продолжал я. Адрес его известен...
- Он больше не вернется домой.
- Почему?
- Потому что у нас была договоренность: каждую ночь после тревоги мы должны были встречаться у памятника Пушкину. Если кто из нас не пришел на встречу, другой обязан немедленно сменить крышу. Сысоев связан с крупной воровской шайкой, действующей по его приказам.
- Каким? - спросил Югов.
- Убивать, взрывать, поджигать... Сообщникам предоставлялась возможность обогащаться. А что будет со мной? - спросила Хельга Мюллер.
- Дело ваше пойдет в трибунал, - ответил Югов и вызвал конвойных. Уведите, - распорядился он и, когда ее увели, обратился ко мне. - Чему она радуется?
- Надеется, что немцы возьмут Москву, а мы расстрелять ее к этому времени еще не успеем.
- В трибунале будут решать, - сказал Югов. - А падения Москвы не одна она ждет. Вот прочти.
Это был приказ верховного командования немецкой армии Восточного фронта:
"Солдаты! Перед вами Москва! За годы войны многие столицы пали под вашими грозными ударами, знамена многих армий склонились у ваших ног. Вы, доблестные сыны Германской империи, с победой прошагали по площадям побежденных городов. Вам осталось захватить Москву. Заставьте ее покориться, покажите ей силу вашего непобедимого оружия, и вы также пойдете по ее площадям. Москва - это конец войне. Москва - это отдых и возвращение на родину. Вперед! И только вперед!"
Я молча возвращаю приказ Югову.
- Среди захваченных ими европейских столиц Москвы не будет, - говорит он. - Немецко-фашистское наступление на Москву остановлено в пределах восьмидесяти - ста километров. Но они готовятся к новому. Для него и выпущено это пышное обращение к солдатам. А в переводе на цифры оно означает свыше пятидесяти дивизий, в том числе восемнадцать танковых и моторизованных, и тридцать три пехотных.
- А у нас?
- Ежедневно подбрасываются подкрепления из резерва. Не только выстоим, но и разгромим. В общем, считай, что ты уже работаешь у нас. Тоже на фронте. Понятно? Удостоверение твое уже готово: с сегодняшнего дня ты - наш сотрудник... Кстати, потому я тебе и разрешил на допросе присутствовать... А сейчас - на обыск к Сысоевым. Напарника я тебе дам, а понятых подберешь на месте. Все ясно?
- Все.
- Ну а потом займемся Сысоевым. Если эта стерва говорит правду, я думаю, что он прочно залег в подполье. При его связях с воровской бандой сделать это ему нетрудно В таком случае объединимся с угрозыском. Там подходящие ребята...
10. На Петровке, 38
Я проспал два часа после разговора с Юговым. Меня разбудили три звонка - мои "позывные" в коммунальной квартире. Вошел человек в свитере под горло, в старенькой кожанке, чуть постарше меня.
- Безруков Павел, - представился он, - оперуполномоченный из МУРа.
Я провел его в свою комнату.
- Извините, если я оденусь при вас, - сказал я.
- Мне Стрельцов приказал: так, мол, и так, пойдешь напарником к Глотову... И давай бросим это "вы". Никто никому не начальство.
- Ладно, - согласился я. - Пошли будить понятых.
Я постучал к Мельникову. Оба они с женой уже встали. Я представился им - в новой уже роли, показал удостоверение.
Замок у Сысоевых пришлось взломать: ключей у нас не было. В комнате чисто. Мебель стояла, как прежде у Пахомовых. Прибавилась только пишущая машинка. В ящике письменного стола нашли патроны к нагану Сысоева. И никаких бумаг, даже записей в блокноте не было... Словом, обыск ничего не дал, кроме пачки отпечатанных и где-то размноженных на стеклографе листовок...
Результаты обыска, как я и предполагал, Югова не обрадовали.
- Самого главного, мужички, не нашли - ниточки, которая привела бы нас к Сысоеву.
- А листовки? - спросил я. - Прямая улика для Хельги Мюллер. На допросе же она об этом ничего не сказала.
- Улик против нее и так достаточно, дело уже в трибунале. А листовки эти я передам прокурору. Они, кстати, так же пахнут, как и та, которую ты приносил мне...
У нас в квартире после обыска у Сысоевых все жутко перепугались. Пустить в дом фашистских разведчиков - все равно что кобру откуда-нибудь из Каракумов. Да и ко мне отношение соседей несколько изменилось. Не то чтобы меня стали бояться, но вели себя более осторожно и сдержанно. Разговоры о положении на фронтах при моем появлении на кухне или в "курилке" вдруг смолкали, или говорившие меняли тему разговора. Наш понятой Мельников даже сказал мне наедине:
- Послушай, Вадик, а зачем ты переменил профессию? Я понимаю, что это почетно, но страшновато все-таки.
- А я рад, Михаил Михалыч. В газете я работал не по специальности. Ведь я юрист по образованию, вы знаете. Кончил юридический. Естественно, что работа следователя НКВД меня больше устраивает.
Одна Лейда восторженно оценила мою новую роль. Она даже обняла меня и поцеловала в щеку.
- Поздравляю, Вадим. Теперь у тебя настоящая профессия - героическая и романтичная.
Глаза ее при этом лучились нескрываемым ликованием...
...Стрельцов принял нас сразу.
- Забавная вещь получается: ваши дела к нам идут, наши - к вам... Наверно, сейчас так и должно быть. Значит, и силы нужно объединять... С Безруковым тебе хорошо работаться будет, - сказал он. - В Москве сейчас воровское отребье оживилось. Некоторых мы расстреливаем на месте, если ловим с поличным. А некоторых сами ищем... Так вот, есть у нас свой человек, он нам сообщил: готовится ограбление районного отделения Госбанка. Да то ли сам он не поспешил, то ли узнал поздно, но к ограблению мы не успели. Водитель и кассир застрелены, машина с деньгами исчезла...
- С концами? - спросил Безруков.
- Один кончик есть. Кассир сумел, пока жив был, одного из бандитов подстрелить. Не насмерть. Ну, разговорился, когда в себя пришел. Клянется, что в банду случайно попал, дружок его затащил.
- Какой дружок?
- Некий Сидоров Иван по кличке "Тьма". Личность нам и до войны знакомая. Карманник. А вот теперь, как видите, бандитизмом занялся. Наш подстреленный с этим Сидоровым примерно с полгода в одном лагере провел, пока того не перевели А здесь, говорит, встретились как раз накануне налета. Тыла и уговорил его...
- Врет, - убежденно заявил Павел.
- Может, и врет, - легко согласился Стрельцов. - Да не в том суть. А суть, братцы мои, в том, что этот врун, как ты. Паша, считаешь, кончик нам и дал. Сообщил, что бандиты встретятся в субботу для дележа госбанковской выручки. И адресок не скрыл. Там мы их и постараемся взять.
- Можно мне участвовать в операции? - спросил я. Спросил и подумал: а что скажет Югов? Еще одна мальчишеская выходка...
А Стрельцов словно подслушал мои мысли.