То ли это его ехидное сожаление меня задело, то ли все само собой выплыло, но только я уже знал, что ответить Югову.
- Я вспомнил, кто такой Макс Зингер, Иван Сергеевич. Протокол показаний Бука. Кажется, кто-то из штаба нашей дивизии под Наро-Фоминском. Даже воевал у нас, не скрывая своей немецкой фамилии.
Югов неодобрительно пожевал губами.
- Почему раньше не вспомнил?
- Вы не давали никаких заданий по этому имени. Я был убежден, что вы сами выясните его судьбу в штабе той же дивизии.
- Без вести пропал, когда мы отходили от Наро-Фоминска. Таковы официальные сведения. Я лично думаю, что ему нужно было попасть в Москву. Видимо, пропавший без вести Зингер и нашелся в Москве. Думаю также, что в этой абверовской шайке хозяин - он, а не Михельс...
Допрашиваем Невядомского днем. Вопросы задаю я. Югов только присутствует.
- Как будем именовать вас в протоколе допроса. Невядомским или Вадбальским?
- Честно?
- У нас с вами разные понятия о чести. Я говорю об имени в протоколе допроса.
- Поскольку Вадбальский юридически уже умер, остается Невядомский. Спрашивайте. Может быть, еще и уйду от вышки.
Князь знал точно, что, если он поможет нам в розыске обоих агентов, высшую меру наказания ему могут и не дать. Какой-то шанс на житие есть. Значит, прикрывать Михельса с Зингером он не будет. Но здесь уже другая игра пойдет: придется ли нам прикрывать его от них? И Михельс и Зингер теперь в какой-то мере будут зависеть от его показаний. Ему известно, конечно, далеко не все, связанное с предстоящими операциями. Но кое-что, несомненно, известно. Так не проще ли заткнуть ему рот таким же воровским способом, каким была передана записка? Но прикрыть его мы, конечно, прикроем. Пусть только решит, что ему выгоднее: быть честным с нами или с абвером?
Все это я последовательно излагаю Князю. Он ни о чем не спрашивает, только на губах блуждает этакая понимающая усмешка.
- Я уже догадываюсь, что меня ждет до заседания трибунала или военной коллегии соответственной судебной инстанции. Значит, одиночка, одиночные прогулки на тюремном дворе. Может быть, даже пасьянсы дадите возможность раскладывать?
Я смотрю на Югова, он улыбается.
- У нас это не принято, - говорит он.
Допрос продолжается. И опять его веду я.
- Вы давно знали, что Зингер - тоже агент абвера?
- Знал...
- Какие у него намерения?
- Подготовить с блатными крупный диверсионный акт.
- Где именно?
- Ну, скажем, взрыв на продовольственных складах в Сокольниках.
- Предложенный план акции был Зингером уже подготовлен в деталях или предлагалось это продумать вам?
- Предлагалось продумать мне с участием Михельса.
- Значит, резидентом стал Зингер?
- Нет, после удачной акции он намерен вернуться в абверовский центр на Западном фронте.
- Вы подписывали какой-либо документ как агент абвера?
- Нет.
- Ну а теперь адреса, явки, квартиры. Что помните. На этом пока и закончим.
- Снегиря, который меня из тюремной больницы вывез и у себя поселил, я вам не выдам. Его дела с Михельсом - только мой побег. А немцев ищите в пустующих квартирах на Таганке. Поближе к бывшей шашлычной. Где-то там скверик есть, на котором они околачиваются. А со мной, что ж? Зовите конвойных. Оревуар, как прощались когда-то в хороших барских квартирах.
18. Арбатский рынок
Снегиря я не искал. Для того чтобы найти его, нужен был всего лишь один телефонный звонок в уголовный розыск. И вот - последовавший телефонный разговор.
- Стрельцов? Это Вадим Глотов говорит. Ищу вора по кличке "Снегирь". Он работал на Михельса, вернее, один раз сработал, подготовив побег Невядомскому из тюремной больницы.
- Ох и зол я был на вас за этот побег, - сердито прерывает меня Стрельцов, - но тебе определенно везет, счастливчик. А Снегиря твоего я знаю. Ищи его в полуподвале углового дома в Столешниковом. На хлебах у Мокея-мойщика в Сандуновских банях. Больших дел у Снегиря давно не было. А о малых можно потолковать. Есть о чем...
Снегиря застал я сразу в его полуподвале в Столешниковом, точно следуя описанию Стрельцова... Снегирь собирался обедать и охотно угостил меня воблой в неограниченном количестве, узнав, что я пришел к нему от Стрельцова. Югова он не знал, а со мной, оказывается, встречался. Было это в прошлом месяце, иначе говоря, в октябре, когда сестра с матерью уезжали в эвакуацию, а меня, возвращавшегося вечером из редакции, загнали в бомбоубежище на Кировской улице. Снегирь был одним из трех мужчин, примостившихся у выхода из убежища, словесные портреты которых я по окончании воздушной тревоги сообщил по телефону Стрельцову. Немолодой, с глубокими морщинами у губ, Снегирь казался самым хладнокровным и рассудительным из тройки, от которой я и узнал о существовании множества опустевших московских квартир. Взгляд у него был цепкий, пронзительный, сразу запоминающий виденное. Одет хорошо: почти новый, видимо недавно купленный, свитер, синий - под стать глазам, туфли на толстой резиновой подошве, брюки темно-серые, прилично отглаженные, даже и не заметишь, что владелец их только что валялся на койке.
- У меня глаз точный, не ошибусь, если запомнил, - сказал он, говоря о нашей первой встрече. - Что же Стрельцов от меня хочет? Завязать мне или подождать лучшего случая?
- Помощи твоей хочет: где взять обоих немчиков?
- Кто брать будет?
- Скажем, я.
- Тебе их никогда не взять. Молод да и горяч слишком.
- Может, хоть дом укажешь.
- В том и загвоздка, милок, что адресов у них много. Знал бы, не стал молчать.
- Для Невядомского же сразу нашел.
- А я и не искал. К себе привез, у себя и поселил. Пока не вызнали. Князя ты взял?
- Точнее - мы. И Михельса возьмем. Только бы адрес, как ты говоришь, вызнать.
- Рад бы помочь, да не знаю. Честно говорю, не знаю. Скрывать бы не стал. Что мне Михельс? На него не работаю. Князь - другое дело. Свой. Да и то не жалею. Раз на дно идешь, там и сиди, а не льстись на тыщи.
- А ты на что льстишься, когда хлебный паек у рабочего человека из кошелька изымаешь? - вспомнил я отрепетированное со Стрельцовым мое "интервью" со Снегирем.
Он засмеялся: