Эта цитата, вышедшая из-под пера маршала Пилсудского пять с лишним лет спустя после описываемых событий, свидетельствует о высокой оценке длительного марша войск Западного фронта и о том впечатлении, которое он производил на главную польскую квартиру. Полагаем, что эта цитата достаточно показательна.
Не мешает теперь остановиться на иных мнениях, исходящих из того же лагеря. Ген. Сикорский писал, что слишком поспешное преследование красных армий, предпринятое командованием Западного фронта в расчете на перевернутую политическую и материальную базу, не оправдало себя и повело к ослаблению красных армий, вынужденных наступать без оборудованного тыла и восстановленных железных дорог{223}. Такие же мысли высказывают и некоторые из наших писателей. Но это неверно. Как раз в период своего наступления на линию р. Зап. Буг, командование Западным фронтом проявило чрезвычайно энергичную работу по восстановлению железнодорожных сообщений и по организации тыла.
О быстроте восстановления железнодорожной сети свидетельствует тот факт, что к моменту начала боев на линии р. Вислы, т. е. к середине августа 1920 г., были уже открыты железнодорожные головные станции Вышков и Седлец. Таким образом, железнодорожная связь армий с своим тылом была, можно сказать, своевременно восстановлена. Но вся беда заключалась в слабом уменьи пользоваться этой сетью. Тыловые армейские аппараты отчасти в силу недостаточности колесного транспорта плохо справлялись с организацией подвоза от головных железнодорожных станций к войскам. Но главную роль играла здесь плохо налаженная, еще не сложившаяся служба полевого управления военной дороги, в которой работа головного участка железной дороги была оторвана от работы на грунтовых путях. Кроме того, недостаток подвижного состава, особенно паровозов, [462] препятствовал развитию интенсивного движения по железным дорогам. Поэтому те 60 000 пополнений, которые запасная армия Западного фронта подготовила и выслала на фронт, не успели достигнуть его в нужное время. Чрезвычайно быстрое продвижение красных армий вперед заставило командование Западным фронтом искать новых путей в деле устройства тыла и пересмотреть вопрос о взаимоотношениях фронтовых и армейских баз. Малоподвижные и громоздкие армейские базы в условиях сложившейся обстановки являлись уже излишней промежуточной инстанцией, застрявшей при этом глубоко в тылу. Так, база 15-й армии находилась в г. Великие Луки, а база 16-й армии — в г. Новозыбкове. Во избежание усложнения и перекрещивания перевозок, командование Западным фронтом выбросило впереди них фронтовые склады в Молодечно и Минск; из этих складов к фронту выбрасывались снабженческие, главным образом, артиллерийские летучки. Они находились на головных участках железных дорог и выдвигались туда тотчас же по их открытии. Эти летучки и снабжали уже непосредственно дивизии. Вот на этом последнему звене в силу трудности урегулировать распределение и возникали перебои. Летучки оказывались предоставленными самим себе, и не получая определенных указаний, что и кому выдавать, делали это на свой риск и ответственность. Можно сказать, что в эту кампанию мы постепенно нащупывали пути к правильной и гибкой организации тыла, которая, конечно, хоть сколько-нибудь совершенной признана быть не может. Приходится также признать, что, несмотря на ряд правильных организационных мероприятий, организация тыла при данной операции не соответствовала ее размаху. Это оказало крупное влияние на исход операции, но в то же время это ни в коем случае не может явиться мотивом для отрицательной оценки самого оперативного замысла. Тем более что и сам-то оперативный план был обусловлен целым рядом соображений, далеко выходящих из сферы оперативных соображений.
Иначе складывалась обстановка для противника. Положение последнего по мере его отхода внутрь собственной территории непрерывно улучшалось, так как, сокращая линию своего фронта, польские армии в то же время на марше [463] назад сближались со своими основными базами и источниками пополнения.
Угроза судьбам польской буржуазной государственности побудила правительство последней к весьма энергичной деятельности. Правительство объявило мобилизацию мужского населения до 35-летнего возраста и организовало широкую добровольческую кампанию. В своей организационной работе оно не было одиноко. Державы Антанты — в лице Англии и Франции — по мере своих возможностей старались поддержать Польшу. Первая не оставляла мысли о дипломатическом воздействии на РСФСР, а вторая помогала не только морально, но и материально. Франция направляла в Польшу артиллерию, технические средства борьбы и огнеприпасы, которые следовали через Данциг. Многочисленная французская военная миссия делом и советом помогала реорганизации и обучению польской армии.
Однако перед лицом грозных событий, тот или иной поворот которых, как это хорошо чувствовалось обеими сторонами, мог изменить весь ближайший ход мировой истории или, по крайней мере, истории Европы, пролетариат нашей республики не остался одиноким. Он чувствовал за собой поддержку европейского пролетариата, протягивавшего ему руку помощи. 21 июля II Конгресс Коммунистического интернационала обратился к пролетариям всех стран с призывом не пропускать через свои территории военные припасы в Польшу.
31 июля на территории Польши образовался Временный революционный комитет, который обратился к населению с призывом о свержении правительства Пилсудского и о заключении мира с Советской Россией. В свою очередь коммунистическая партия Польши обратилась с воззванием к пролетариату всех стран, указывая, что польское правительство полтора года правит на основе особого положения, что профессиональные союзы закрываются, что рабочие кооперативы преследуются, тюрьмы переполнены рабочими и что в борьбе польского пролетариата за свое освобождение самым тяжелым ударом было бы низвержение советской власти в России. Международный пролетариат в дни решения кампании на берегах Вислы широко откликнулся на эти призывы. Август 1920 г. характеризуется подъемом волны рабочего [464] движения в Англии и Франции. В Англии образовались рабочие «Советы действия», оказывавшие сопротивление всякой попытке вооруженного вмешательства Англии в борьбу между Советской Россией и Польшей, добивавшиеся отозвания всех морских сил, действующих против Советской России, признания Советской России и заключения торгового договора с ней. Это последовало в ответ на угрозу английского правительства вновь предпринять блокаду Советской России, если только немедленно не начнутся переговоры между ней и Польшей. В то же время в Германии и Чехословакии рабочие отказывались грузить и пропускать по железным дорогам военные грузы для Польши. На фоне этих крупнейших событий международного значения оказалось не столь заметным событие, укреплявшее наше внешнее положение, а именно — заключение мира с Литвой, которое последовало 12 июля.
Очевидно, не только отзвуки побед Красной армии, но и глухие раскаты революционной бури, надвигавшейся изнутри, побудили польское правительство пытаться отсрочить казавшийся ему неизбежным приговор истории путем вступления в мирные переговоры. 22 июля оно обратилось с предложением к советскому правительству о немедленном установлении перемирия и начале мирных переговоров. Это предложение было принято нами. Но прибывшая в г. Барановичи 1 августа польская делегация представила полномочие на ведение переговоров о перемирии, подписанное лишь военным командованием, поэтому ей было предложено вернуться обратно за надлежащими документами. Тем временем польское правительство вновь начало вести двойную игру. Уже 7 августа оно заявило о готовности выслать своих представителей в Минск для переговоров о перемирии и мире, но они, вместо того чтобы немедленно прибыть к нашим передовым частям, оказались в г. Седлеце, где и были обнаружены нашими частями по занятии ими этого города. 10 августа польское правительство обратилось к советскому правительству с просьбой о представлении условий мирного договора, что и было исполнено. Одновременно с этим условия мирного договора были сообщены и английскому правительству. Только когда наши части подошли уже под стены самой Варшавы, польская мирная делегация добралась [465] до Минска, где и начались переговоры о мире между обоими правительствами.
Условия мира, предъявленные Польше советским правительством, были следующие: 1) ограничение численного состава польской армии до 50 000 чел. и создание, помимо этого, вооруженной милиции из городских и промышленных рабочих под контролем рабочих организаций России, Польши, Норвегии; 2) демобилизация остальной части польской армии с передачей излишней части вооружения и снабжения Советской России и Украине; 3) демобилизация военной промышленности; 4) возврат ранее оккупированным областям захваченного у них подвижного состава и лошадей и оказание помощи разоренному населению опустошенных польской армией местностей; 5) участие в мирных переговорах представителей рабочих и батрацких организаций; 6) в территориальном отношении РСФСР делала Польше большие уступки, чем те, которые предусматривались нотой Керзона; 7) для экономических целей РСФСР стремилась получить в свое распоряжение участок железной дороги Волковыск — Белосток — Граево; 8) польское правительство должно было наделить безвозмездно землей семьи польских граждан, убитых на войне или утративших трудоспособность; 9) военнопленные польские офицеры являлись заложниками за польских коммунистов.
Эти условия положили решительный предел империалистической политике польского правительства и в итоге должны были упрочить братское сожительство между польским народом и народами России. Однако польское правительство затягивало переговоры в ожидании кризиса кампании, который в это время назревал на берегах р. Вислы. [466]
Глава шестнадцатая.
Подготовка операции на Висле
Распределение советских вооруженных сил по различным театрам военных действий и их относительная группировка накануне Варшавской операции — Точка зрения главкома в отношении задач и планировки Варшавской операции — План действий командзапа — Группировка сил в пространстве согласно этому плану
Переходя к оценке подготовки операции на Висле, вполне уместно будет бросить взгляд на вооруженные ресурсы республики вообще и на их распределение, а также на ту оценку силы сопротивляемости польского государства, которая слагалась в период от подготовки к войне и до самого сражения на Висле.
Польское государство, только что объединенное из трех различных частей, переживавшее глубокую классовую борьбу, сопровождаемую чрезвычайной пестротой партий и политических группировок, несомненно, находилось в таком состоянии, когда война для Польши была делом нелегким и весьма рискованным. Однако слабые стороны польского государства расценивались преувеличенно. Значительная часть польских коммунистов рассчитывала на то, что в случае вступления Красной Армии на польскую территорию, в случае перехода ею западных границ Белоруссии революция в Польше неизбежна.
Тов. Ленин в своем докладе на X Съезде партии указывал, что в войне с Польшей была сделана ошибка, причем [467] Ленин не стал «разбирать — была ли эта ошибка стратегическая или политическая». «Но во всяком случае, — указывал Ленин, — ошибка налицо, и эта ошибка вызвана тем, что перевес наших сил был переоценен нами»{224}.
Недооценка сил противника наблюдалась и у нашего Главного командования. В разговоре с Реввоенсоветом Юго-Западного фронта 26 февраля 1920 г. оно высказывало предположение, что самым легким фронтом, если ему суждено быть активным, будет польский, где еще до начала активных действий противник имеет достаточное число признаков своей внутренней слабости и разложения. Эта переоценка внутренней слабости Польши сказывалась и дальше. Так, Полевой штаб предполагал, что Западный фронт даже при условии вывода в резерв 16-й армии силами остальных своих трех армий сумеет достигнуть окончательного разгрома Польши (доклад предреввоенсовету от 21/VII 1920 г.). Как показала история войны, такая политическая и военная оценка не соответствовала действительным силам польского государства. Националистические настроения, охватившие мелкую буржуазию и интеллигенцию Польши, создали достаточный цемент для объединения дотоле разрозненных частей ее. Крестьянство в лучшем случае оставалось нейтральным, а иногда под влиянием агитации ксендзов в отдельных случаях выступало даже враждебно. Наконец, недооценена была та военная помощь, которую Франция при наличии у нее колоссальных военных запасов, оставшихся после окончания войны, могла оказать Польше. Как показал опыт, эту помощь Франция осуществила не только материально, но и путем посылки личного состава специалистов — от летчиков до высших руководителей включительно. Вся сумма этих элементов наложила свою печать на наши оперативные планы и на их проведение. Но было совершенно неправильным и безусловно вредным делать общие выводы противоположного порядка. Во-первых, несомненно, что расчеты наши на революцию в Польше имели под собой неоспоримое основание. Революционная ситуация в Польше безусловно была налицо. Движение рабочего класса в Варшаве и Лодзи и сопровождавшие его репрессии польской буржуазии, встреча [468] рабочим классом Красной Армии в Белостоке и т. д. — все это является неоспоримым тому доказательством. Рабочий класс Польши начал формировать свою Красную армию для борьбы с польской буржуазией. То, что расчеты на классовый фронт в нашей революционной войне с белополяками имели под собой прочное основание, говорит и факт широкой волны революционного движения, прокатившейся по Европе и поднявшейся особо резко в Германии, Италии и Англии. Эти факты неоспоримы и говорят за то, что наша политическая оценка ситуации была верна. Но зато в оценке сил польской буржуазии, ее классовой организованности, ее влияния на крестьянство и в оценке помощи Польше со стороны Франции нами до начала решительных операций были допущены преуменьшения, что и было доказано дальнейшим ходом событий.
Переоценка слабости польского государства сказалась и на использовании наших вооруженных сил. Это касается не только тех сил, которые имелись в распоряжении полевого командования, но вообще всех тех ресурсов, которыми располагал Народный комиссариат по военным и морским делам. Как известно, Красная Армия имела в это время около 3,5 млн чел. В это число входят и войска ВНУС (ВЧК). Казалось бы, что при такой общей численности вооруженных сил, при условии окончания войны на большей части наших фронтов, можно было бы достигнуть действительно подавляющего превосходства на польском театре войны. Однако этого не было. Из 3,5 млн. чел. за полевым командованием числилось всего только 639 845 чел. (к 1 июня 1920 г.). В подчинении командований военных округов состояло 2810357 чел.; в трудовых армиях — 20 276 чел.; остальные силы также несли службу в тылу. Таким образом, в то время как страна задыхалась от тяжести содержания многомиллионной армии, фактическую войну вела лишь незначительная часть этих вооруженных сил.
Суженное использование вооруженных сил для борьбы на польском фронте сказывается в дальнейшем. К моменту назревания кризиса всей кампании на польском фронте, т. е. к моменту сражения на берегах Вислы, общее количество сил главного советского командования, развернутых на западе, на Таврическом участке и на Кавказе, достигало 210 840 штыков [469] и сабель. Из этого количества на Западный фронт приходилось 52 763 штыка и сабли; на Юго-Западный фронт, включая его Таврический участок, — 122 786 штыков и сабель, на Кавказский фронт — 35 291 штык и сабля; это составляет 59 % всех сил (за округлением) — на Украинском театре, только 25 % — на главном Западном театре и 16 % — на Кавказском. Такой перенос центра тяжести группировки активных боевых сил республики на второстепенный Украинский театр в течение лета 1920 г. можно объяснить лишь большой активностью армии Врангеля и ее успехами. На самом Украинском театре наличные боевые силы красных распределялись следующим образом: на польский участок фронта приходилось 35 000 штыков и сабель, или 21 % наличных боевых сил фронта (за округлением), а на таврическом участке действовали 87 561 штык и сабля, или 79 % наличных боевых сил фронта (за округлением). Произведя такой расчет для наличного количества боевых сил республики, введенных ею на Польском и Врангелевском фронтах, нетрудно видеть, что советской стратегии пришлось распределить их поровну между обоими.
Итак, в направлении решающего фронта было сосредоточено около 87 000 штыков и сабель из общего числа в 210 000 с лишком. А если учесть ту группу вооруженных сил, которая реально должна была решать задачу на Польском фронте, то для «окончательного разгрома Польши» назначалось лишь до 53 000 штыков и сабель, или не более 25 % тех сил, которыми Главное командование располагало на европейских театрах войны.
В этой области к началу войны с белополяками сделал крупную ошибку и полевой штаб. Недопустимое несоответствие активных штыков и сабель с громадным числом тыловиков вызывало резкие нарекания со стороны армейских работников. Требования о более рациональной организационной деятельности нажимали на полевой штаб со всех сторон. В такой обстановке ему следовало бы опереться на общественное мнение армии и решительно добиться перелома в лучшую сторону. Вместо этого полевой штаб путем отмены учета штыков и сабель и перехода на учет бойцов пехоты, конницы, артиллерии и прочих войск вплоть до комендантских команд пытался создать внешне более приличную [470] организационную картину. Однако эта картина не соответствовала действительной боеспособности отдельных частей, ослабляла борьбу за организационную рационализацию и порождала оптимизм при расценке соотношения сил с противником, силы которого разведупр арифметически продолжал учитывать на штыки и сабли. Насколько такой пересчет имел громадное значение, будет видно из следующего примера. Ко времени сражения на Висле 11 августа полевой штаб оценивал силы белополяков в 101 500, а наши силы, действовавшие против них, — в 156 133 бойца. Силы одного Западного фронта оценивались в 112 939 бойцов. Однако на деле картина была другая. Западный фронт в действительности имел лишь 45 000–50 000 штыков и сабель, т. е. вдвое уступал силам противника{225}.
Взгляд на ведение войны с белополяками, оценка соотношения сил и средств борющихся сторон не представляли собою в 1920 г. чего-либо застывшего, неизменного. Развитие событий накладывало свою печать на различные этапы войны. Мы говорил уже выше об оптимизме, характеризовавшем начало кампании 1920 г. с нашей стороны. Ленин говорил об этом на X партийном съезде. И все же надо сказать, что Ленин даже до начала наших активных действий уже давал директиву о напряжении всех сил для войны с белополяками. 5 мая в Моссовете т. Ленин говорил следующее: «Товарищи, когда мы сейчас стоим перед новой надвигающейся войной, мы должны все наше внимание направить в эту определенную сторону. Мы прекрасно знаем что тот неприятель, который стоит перед нами сейчас, не страшен нам после того, что было уже пережито, но мы прекрасно знаем, что, как только этот неприятель будет иметь хоть немного успеха, он будет способен причинить нам много серьезных бедствий, потому что буржуазные государства, которые сейчас оставляют его в стороне, не преминут примкнуть к нему, не преминут затормозить нашу работу и наше строительство.
Нужно сказать, что то наше правило, которого вы держались во все предыдущие войны, должно быть целиком применено и к этой войне, так как оно является существенным средством, которое всегда обеспечивает за нами огромный [471] успех. Это правило сводится к тому, что раз дело дошло до войны, все интересы страны и ее внутренняя жизнь должны быть подчинены войне»{226}.
Развитие боевых операций на Западном фронте в июле-августе, поражение и длительное отступление польских армий, революционное движение в западноевропейских армиях преобразило значение войны и для Советской России, и в международном масштабе. Размах целей войны и средств, потребных для нее, прогрессивно возрастал. Характеризуя на сентябрьской партийной конференции ход войны, т. Ленин анализирует главным образом именно эту операцию и ее значение:
«Война с Польшей, вернее июльско-августовская кампания, коренным образом изменила международное политическое положение».
Оборот дела на Западном фронте и нота Керзона поставили перед партией во весь рост серьезность обеспечения войны необходимыми силами и материальными средствами. И вот здесь-то, на этом рубеже войны не было обеспечено необходимого напряжения сил и средств.
16 июля главнокомандующий подал на имя предреввоенсовета доклад, в котором выставлял следующие положения{227}:
под давлением Англии и Франции к Польше могут присоединиться Румыния, Финляндия и, может быть, Латвия. Главком просил ориентировать его по этому вопросу, так как иначе надо заранее делать перегруппировку сил;
по условиям снабжения главком считал, что Западный фронт может рассчитывать лишь на два месяца напряженной борьбы;
в случае действий против одной Польши можно рассчитывать на окончательное падение сопротивления Польши в этот срок;
активное выступление прочих государств ориентировало главнокомандование на остановке по линии этнографической границы Польши{228}. В последнем случае главком предполагал [472] произвести перегруппировку сил на Западном и Юго-Западном фронтах.
По этому докладу главкома Троцкий получил исчерпывающее решение правительства, изложенное им в почтотелеграмме № 707 от 17 июля на имя главкома в копии, адресованной ЦК РКП{229}.
Директива начинается словами: «Нота лорда Керзона свидетельствует о том, что капиталистическое правительство Антанты считает наши успехи на Польском фронте крайне угрожающими для того неустойчивого международного и внутреннего режима, который установился после Версальского мира». В этой характеристике положения красной нитью проходит оценка, данная Лениным по вопросу о влиянии на положение Антанты наших успехов на западе.
На сентябрьской партийной конференции т. Ленин сформулировал это так: «Наше продвижение к Варшаве оказало столько могучее воздействие на Западную Европу и всю мировую ситуацию, что совершенно нарушило соотношение борющихся внутренних и внешних политических сил. Приближение нашей армии к Варшаве неоспоримо доказало, что где-то близко к ней лежит центр всей системы мирового империализма, покоящейся на Версальском договоре».
В своей речи на съезде рабочих и служащих кожевенного производства 8 октября он к этому добавлял еще:
«Если бы Польша стала советской, если бы варшавские рабочие получили помощь от Советской России, которую они ждали и которую приветствовали, Версальский мир был бы разрушен, и вся международная система, которая завоевана победами над Германией, рушилась бы».
Таким образом мы видим, что уже в середине июля, отклоняя ноту Керзона, Ленин ясно видел, какое политическое воздействие окажет в Европе наше наступление на Польшу. Английское посредничество расценивалось как очередной маневр для усиления наших врагов. Отсюда же вытекала и потребность сосредоточения максимума сил против Польши и ускорения действий наших фронтов до того, как Антанте удастся втянуть в дело Румынию и усилить Врангеля. Директива формулирует это так: «Исходя из такой общей [473] оценки положения, главному командованию и всем другим органам военного ведомства необходимо принять меры к тому, чтобы всесторонне обеспечить наше быстрое и энергичное продвижение вперед на плечах отступающих польских белогвардейских войск и в то же время, ни на минуту не ослабляя направленных против буржуазно-шляхетской Польши сил, подготовлять резервы на случай, если бы Румыния, потеряв голову, вступила на путь Польши».
Отсюда мы видим, что правительство правильно расценило позицию Румынии, отклоняя вопрос о перегруппировке нашего польского фронта, и даже более того, предлагало принять все меры для усиления и обеспечения наступательных сил. На случай выступления Румынии предлагалось формировать новые резервы, но не разрешалось ни одного человека оттягивать с Польского фронта.
В отношении недостаточной углубленности подготовки к нависавшей над нами войне с белополяками мы должны указать еще на слабую подготовку организации полевого управления на Западном фронте. Полевой штаб не предпринял никаких мер для увеличения числа армейских управлений в связи с сосредоточением новых сил на Западном фронте, а также не обеспечил намечавшегося размаха операций техническими средствами и в первую очередь средствами связи с железнодорожными войсками. Этот недодел, как и недостаточная организация фронтового и армейских тылов, отрицательно сказался в ходе дальнейших операций.
В докладе главного командования на имя предреввоенсовета от 16 июля мы видим, что Главное командование считало затяжку войны далее осени рискованным. Все это говорило за то, что летом с белополяками должно быть покончено и что для этого необходимо сосредоточить такие силы и такие технические ресурсы, которые наши цели войны могли бы полностью обеспечить. На невыполнение этих требований в известной степени опять-таки сказалась оптимистическая оценка нашего положения на Польском фронте.
Между тем польская буржуазия напрягала все свои силы: 16 возрастных классов были призваны под знамена. Мобилизацией уже были захвачены люди 35-летнего возраста. Усиленным темпом велись новые формирования. Франция доставляла вооружение, снаряжение, авиацию и инструкторов. [474]
Имели ли мы силы, достаточные для выполнения задачи, поставленной правительством? Об этом говорят цифры. Польская армия насчитывала от 131 000 до 143 500 штыка и сабли. С нашей стороны им было противопоставлено 87 763 штыков и сабель. Из ранее приведенных цифр мы знаем, что мы при более жесткой организаторской деятельности Наркомвоенмора во исполнение директив правительства могли бы значительно увеличить наши силы и средства. Даже те немногие силы, которые действовали против Польши, едва не выполнили своей задачи. «Красная армия прошла без перерыва 500, даже 600, во многих местах до 800 км и дошла до Варшавы. Варшава считалась почти погибшей для Польши. Так по крайней мере считала вся международная печать»{230}.
«Оказалось, что война дала возможность дойти почти до полного разгрома Польши, но в решительный момент у нас не хватило сил»{231}.
«Наша армия показала, что большая, но разоренная Советская страна летом 1920 г. была в нескольких шагах от полной победы»{232}.
Некоторые историки войны с белополяками высказывают мнение об ошибочности действий военного командования, наступавшего к Висле безостановочно, и утверждают, что стратегически правильнее было бы остановиться где-нибудь на границе Польши или на Зап. Буге. По нашему мнению, так рассуждать могут только те, кто противопоставляет стратегию политике. При изложении директивы правительства мы уже указывали, что возможность выдвижения против нас Антантой новых врагов заставляла правительство требовать от армии скорейшего разгрома Польши, и потому от нее категорически требовалось «быстрое и энергичное продвижение вперед на плечах отступающих польских белогвардейских войск». Поэтому совершенно ясно, что возможность для стратегии остановки на Буге была исключена.
Помимо соображений о возможности появления новых врагов политика не могла не учитывать и учитывала еще и [475] тот грандиозный рост революционного движения, который имел место в этот период и который был охарактеризован Лениным в следующих словах: