Бродила по городу глубокой ночью, как раньше?
За комнатой, которая совмещала в себе офис Тоуко-сан и жилую комнату, сразу же находилась кухня. По краю раковины выстроились в ряд три крана, напоминая лабораторию, хотя два из них были туго затянуты металлическими лентами крест-накрест и не использовались. Почему, кстати? Я понятия не имел. Но, глядя на них, я всегда понимал, как чувствуют себя боксеры, когда стараются сбросить вес. Неудивительно, что они такие агрессивные.
Включив кофеварку, я приготовил две чашки: Тоуко-сан и себе. Варить кофе я умею превосходно, мало кто может похвастаться подобным мастерством. Неудивительно – приходится делать это очень часто. Хотя я устроился на эту работу совершенно по другой причине. Не затем, чтобы варить кофе или заваривать чай.
С тех пор, как меня наняли, прошло полгода.
Нет, слово «нанять» здесь не совсем подходит. Да и рабочим местом это трудно назвать. Хотя я пришел в этот офис-мастерскую, готовый день и ночь напролет варить кофе, рубить дрова или таскать воду. Наверное, потому, что с первого взгляда влюбился в работы его хозяйки.
Время жизни Шики остановилось в семнадцать лет, а я по инерции окончил школу и устроился в колледж: одиноко и бесцельно.
Ведь мы с Шики собирались поступать туда вместе.
Шансов на то, что она очнется от бесконечного сна, почти не было, и мне оставалось лишь выполнить обещание. В одиночку.
Но для меня ничто не изменилось. Став студентом, я так же бездумно жил сквозь пустые и одинаковые дни. Не зная, куда девать себя, однажды я по приглашению однокурсников забрел на незнакомую выставку и наткнулся на куклу.
Кукла была настолько хрупкой, утонченной и изысканной, что в ней было трудно признать творение рук человеческих. При всем невероятном сходстве застывшей фигурки с человеком, мастер отчетливо дал понять, что она никогда не двинет рукой, не повернет голову и не опустит ресниц – будет вечно пребывать в неподвижности.
Кукла была невероятно прекрасна.
Но мастер не пытался подделать человеческую жизнь. Он сумел передать внятное и четкое послание: есть границы, в которые могут ступить только живущие. И есть места, где властно лишь неживое, куда не дотянется рука человека.
Эта поразительная двойственность пронзила меня насквозь. Я пал ее жертвой, внезапно и безнадежно влюбился в это призрачно-хрупкое уравнение. В эту изящную фигурку.
Наверное, потому, что Шики тогда существовала в том же самом отчужденном мире. По тем же самым нечеловеческим законам.
Происхождение куклы было неизвестно.
В буклетах выставки не было ни малейшего намека на существование подобного экспоната.
Отчаянные и лихорадочные поиски дали результат: я выяснил, что автор представленной вне конкурса куклы – малоизвестный мастер, за которым тянулся хвост странных слухов.
Мало того, мастер оказался женщиной. Я узнал ее имя – Тоуко Аозаки. Если описать ее одним словом – экстравагантная отшельница. Она занималась не только изготовлением кукол, но строительным дизайном и конструированием. Творчество было ее стихией, она могла сконструировать все, что угодно, но никогда не принимала заказов со стороны, а являлась к недоумевающим потенциальным заказчикам и выкладывала на стол свои образцы. Получив аванс, она немедленно и быстро бралась за дело.
Ее можно было с равным основанием назвать или великолепной мастерицей, или большой чудачкой.
Неодолимое и странное любопытство подталкивало меня в спину. Даже зная, что этого делать не следует, я все же нашел ее адрес и сам не заметил, как уже звонил в дверь эксцентричной сумасбродки – теперь-то я уже мог подтвердить точность этого термина со всей определенностью.
Мастерская находилась далеко от центра города, в несколько двусмысленном месте: не относящемся ни к деловому району, ни к жилым кварталам.
Ее нельзя даже было назвать домом.
Это было заброшенное здание.
И даже не просто заброшенное, а недостроенный корпус офисного комплекса, который начали строить несколько лет назад, когда экономика Японии еще чувствовала себя неплохо. Наступивший перманентный кризис грубо прервал стройку на полпути, оставив лишь каркас здания с голыми бетонными стенами и потолками, без малейшей внутренней отделки.
По проекту в здании должно было быть шесть этажей, но теперь над четвертным этажом зияла пустота. Ныне модно начинать строительство сверху вниз, но там использовались более традиционные методы, и пол недостроенного пятого этажа превратился в крышу.
Хотя здание было окружено высоким бетонным забором, попасть внутрь было легко. Поистине удивительно, что местные ребятишки еще не устроили здесь площадку для игр.
Как бы то ни было, я все равно сомневаюсь, что Тоуко Аозаки выкупила это задние в свою безраздельную собственность.
Комнатка, похожая на кухню, в которой я сейчас колдовал над кофеваркой, находилась на четвертом этаже. Второй и третий этажи занимали мастерские Тоуко-сан, поэтому обычно мы сидели и разговаривали на четвертом этаже.
… Ладно, вернемся к теме.
Я познакомился с Тоуко-сан, и неожиданно для себя самого начал работать здесь, бросив колледж, в который только что поступил.
Невероятно, но мне даже что-то платили.
По словам Тоуко-сан, люди делятся на две категории: те, кто созидает, и те, кто ищет. Те, кто могут использовать вещь, и те, кто могут ее уничтожить.
Она прямо сказала, что как созидатель я совершенно безнадежен. Но все же наняла меня. Как она выразилась, от меня может быть польза, как от искателя.
– Что так долго, Кокуто?
Услышав ее нетерпеливый голос из соседней комнаты, я взглянул на кофеварку: она как раз наполнилась порцией ароматной черной жидкости.
– Та, что была вчера – восьмая по счету. Люди скоро начнут замечать связь между ними, – вынув изо рта сигарету, неожиданно проговорила Тоуко-сан.
Она, должно быть, говорила об эпидемии недавних повторяющихся самоубийств старшеклассниц. Девушки кончали с собой, бросаясь с крыш высотных зданий.
Нетрудно было догадаться, почему она заинтересовалась этой темой: лето было скучным – настоящая засуха на новости.
– Неужели? Разве их было не шесть?
– Пока ты отсыпался, появились новые. Началось еще в июне, и дошло до того, что они падали по три в месяц. Может быть, за последние три дня месяца счет увеличится.
Тоуко-сан иногда говорит жуткие вещи. Я инстинктивно взглянул на календарь: остались всего три последних дня августа. Всего три дня?..
Какая-то мысль мелькнула по краю моего сознания. Я не понял, какая именно, до того, как она ускользнула.
– Но я слышал, что между ними не было никакой связи. Все девочки-самоубийцы учились в разных школах и не были знакомы. Или полиция скрывает что-то?
– Не доверяешь людям? Непохоже на тебя, – усмехнулась Тоуко-сан.
Сняв очки, она становилась до невозможности едкой и насмешливой.
– Потому, что по телевидению не зачитали ни одной посмертной записки. Шесть… нет – восемь человек. Если их было так много, то хотя бы одна должна была бы оставить записку. И если полицейские ничего не говорят, невольно возникают подозрения, что их прячут нарочно.
– Это я и имела в виду, говоря о связи. Или, правильнее, точке соприкосновения. Свидетели видели больше половины из них во время прыжка: им никто не помогал. И полицейские не нашли ничего необычного в личной жизни девочек. Они не сидели на наркотиках, не попадали в сети религиозных сектантов. Стопроцентные, классические самоубийства – в какой-то момент у них стало так тяжело на душе, что, не думая ни о ком, они взяли и убили себя. Потому-то полицейские и не интересуются этими случаями слишком сильно.
– Вы хотите сказать, они и не собирались оставлять посмертных записок? – с сомнением в голосе поинтересовался я.
– Скорее всего, – кивнула Тоуко-сан.