И вчера, и сегодня, и всякий раз был для меня расставанием. Обнимал знал, что больше не обниму никогда. Целовал - чувствовал, что это последний поцелуй. Уходил - навсегда.
Да так оно и могло оказаться. Ты сама не ведала заранее, когда придется сказать: "Сашка, завтра я уезжаю". Знала лишь, что скоро. Очень скоро. Вот-вот.
И - улыбалась. И - говорила мне: "Не думай об этом". А на дне глаз стояла та же боль: это - всё. Другого раза может не быть. И прижимала меня к себе так, что оставались на плечах следы от ногтей, шепча: "Я люблю тебя, Сашка", - страшась не успеть сказать это еще.
И какими же огромными казались эти глаза в тот вечер, когда я глядел в них действительно в последний раз! Ты не плакала - я заметил бы слезы даже в сумраке. Во всяком случае, не плакала при мне.
- Не приходи провожать меня завтра...
- Я не могу не прийти. Иначе - зачем все? Опустив руки, молчим, глядя друг на друга.
- Только не говори: "Прощай". Я не умею прощаться.
- Не буду. Постарайся быть счастливой. Снова молчание.
- Иди.
- Не могу.
- Иди. Завтра я уйду первой.
Может быть, ни один поступок в моей жизни не требовал от меня таких усилий, как это простое движение - повернуться к тебе спиной...
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Блестящие автоматные гильзы сплошным потоком сыпались на мостовую и растекались между камней семячной шелухой. Разрывающиеся простыни длинных очередей эхом отскакивали от древних стен. Прямо на перекрестке вовсю трудился под ноль стриженный парень в синей плотной рубахе навыпуск, поливая огнем поочередно проулок то слева, то справа.
Оттуда, плотно прижавшись к стенам за углами, с двух сторон огрызались гулкими щелчками пистолетной пальбы похожие на автоматчика, как близнецы, ребятишки - один в такой же рубашке, другой - в армейском камуфляже без погон.
- Давай-ка уберемся под крышу, - дернула меня за ухо Люси, - не ровен час, отрикошетит.
- Обожди. Глядишь, работа образуется. Любопытно, с чего это они?
- Не образуется. Люди при серьезном занятии, не то что ты, обалдуй. Покуда хоть одна из сторон стрелять может, то и будет. А что почем - не наша забота. И не дай бог узнать - не то, глядишь, нашей станет. Ты хоть с трех шагов по корове не промахнуться способен?
- Сомневаюсь, - ответил я честно.
- Так не создавай себе проблем, чтоб не выяснять, каков ты стрелок. Пошли лучше. Старикан, поди, уже достаточно набрался. Скоро вечерний сеанс начнется. Все больше проку, чем тут торчать.
Пригнувшись, я проскочил и открытое пространство, отделяющее от дверей дворца.
- Тот придурок с особым мнением прав был выходит - что теперь усираться нам не в убыток - тебе целый мир не кормушка что ль - макаки обнаглели - я ихнюю породу досконально знаю - дом спали скот сожри жену трахни а идолов его обдристанных не трожь - на то тут и стоим - что перемещаются чего не угадаешь вертушка ми силы перебрасывай а зону Зеркала чтоб удержал не то и что взяли просрем.
...Как не можете шевелить куда надо за что вам деньги дают шваль ученая - кто с ума сошел Такер сошел сами придурки - глянь машина какая кого хочешь по заказу оттуда сюда - хошь врача хошь повара знай кнопку жми - к примеру солдат - набрали нажали - а чем не солдат - волосатый а рост а мышцы это вы все задохлики - клыки всем велю такие вырастить макакам глотки рвать - рога хорошо в рукопашной подспорье - не говорит не хрен солдату разговаривать - приказы не обсуждают приказы выполняют - эх хорош воин служи иди.
...Такер на два голоса разговаривает - да пусть хоть хором поет лишь бы булыжником управлял - спорит с кем с Еггертом - и кто прав Еггерт - ну точно спятил заприте в дурку - а вы что стоите бегом работать - нас метрополия завтра на хрен пошлет в нас деньги вложили отдачи шиш - не можете кирпич поганый повернуть на кой вы вообще...
Ненадолго сегодня его хватило... Не сумев подавить в себе атавистический инстинкт зеваки, я все-таки дошел до окна, выходящего на перекресток.
Люси оказалась права. Работы не наблюдалось. Лишь груда стреляных гильз да темное пятно на брусчатке напоминали о случившемся. Серьезные ребятишки...
Сладкий сон бригады (нет, в самом деле, так подолгу и без помех, как здесь, не спал с самого прибытия в этот клятый мир) грубо прервали чьи-то заполошные крики. Недовольно выбравшись из своего угла и натянув сапоги, я, не трудясь накинуть халат, отправился туда, откуда доносился шум, различив в нем неоднократно повторяемое: "врачи".
Один из прислуживающих генеральше оборванцев добросовестно пытался не пустить в дворцовые анфилады лысоватого простенького мужчину, выпихивая его из дверей и твердя:
- Оне еще почивают.
- Уже перестали, - похлопал я его по плечу, - что за заботы?
-Да вот, господин лекарь, рвется к вам и орет, что птичка заболела.
- Птичка?
Лысоватый активно закивал.
Я начал потихоньку закипать. Даже там, дома, когда (а так пару-тройку раз случалось) "Скорую" под ложным предлогом вызывали, чтобы полечить домашнюю скотинку, я никогда не забывал высказать, что думаю, невзирая на приготовленную хозяевами солидную купюру. "Скорая помощь" существует для людей. Прекрасно понимаю чувства тех, чьему четвероногому другу и члену семьи стало плохо, но помочь не могу. Так то хоть были собаки с кошками!
- И что же это, сударь, с вашей птичкой?
- Муж ее, или кто он там, не знаю, говорит, что ранена.
Говорит? Птичкин муж? Я не проснулся или у клиента белая горячка? Мне вдруг даже стало интересно. Попросив оборванца сбегать за доктором и водителем и незаметно дотронувшись до заднего кармана (слава богу, без халата, а то наручники быстро из брюк не выхватишь), начал профильные беседы:
- А скажи, пожалуйста, дорогой, на каком языке говорят твои птицы?
- Да не мои они! Эта, она вовсе не говорит ничего, она и не спускается-то почти никогда. А он кое-как по-нашему лопочет. Сначала, когда пришел, двух слов связать не мог, теперь с грехом пополам объясняется.
Нет, строй рассказки не похож на делирий. И ведет себя не так суетлив, беспокоен, но не тревожен. Страхов, похоже, тоже нет. Псих, как и многие прочие здесь? Вид, кажись, не дефектный. Может, недавно умом тронулся?
Оглянулся, не видно ли моего доктора. С таким бредом нужно разбираться большему профессионалу, чем я. Нет, тихо еще. Ладно, потянем время.
- Не твои, значит. А где эти птички живут?
- Вы что, не знаете? - поразился гость.
- Откуда же мне знать, мы у вас пять дней всего, да и то при деле всю дорогу, - возмутился я, мысленно хихикнув: ага, с мышедоктором по городу гулять и персики лопать - дела серьезнейшие.
Тот ошарашенно глядел на меня. Ему, знать, и в голову не приходило, что кому-то может быть ничего про птичек не известно. Опомнившись, зачастил:
- Ой, простите, господин лекарь. Мне и невдомек. Все тут давным-давно уже к ним привыкли, а вы-то и не поймете ничего. Небось решили, что я с ума сошел, коли к птицам человечьего доктора зову?
- Не без того.
- Да не птицы они никакие, такие ж люди. Просто живут на самой верхотуре, вот и прозвали их так. Чудаки наши местные.
Один вопрос был снят, но родился другой, не менее интересный. Чем же это таким нужно отличиться, чтобы прослыть в Кардине чудаком? Ладно, увидим. А вон и Патрик топает, бережно неся в ладонях начальницу.