— Что? — не понял сатурнион. — Ты уверен, что он не представляет опасности?
— Это же пес-дух Беатриче.
— Женщины Гавра?
— Ну, да. Как ты здесь оказалась?
— Я шла по следам Гавра и сатурниона, — едва отдышавшись, молвила Троя. — Я думала найти хозяйку.
— Ее тут нет и не было, — сказал черт. — Она в Глухих пещерах.
— Тогда мне туда, — отозвался пес-дух.
— Если бы все так просто было, — печально молвил черт.
— Ты надеешься выйти отсюда? — спросил в свою очередь Флакк.
— Надеюсь? — не поняла Троя.
— Мы блуждаем еже три дня и не можем выйти из болота, — пояснил Ю-Ю.
Собака присела и удивленно повернула свою лохматую и грязную от болотной влаги голову.
— Вы, наверное, блуждаете, в собственных предубеждениях, — сказала она и обратила морду вправо, в сторону, которую черт считал юго-западом. — Вон там, за тем кустарником, болото кончается, и начинается холмистая местность, за которой видны горы вражьего ущелья.
— Этого не может быть, — не поверил Флакк.
— Ты не шутишь? — спросил Ю-Ю.
— Я вас выведу, — заверила их Троя.
Беатриче большую часть своего времени проводила с Хамсином. Теперь у них был общий интерес: поиск выхода из лабиринта. Всех остальных обитателей Глухих пещер это интересовало явно меньше. Многие из общинников и вовсе не хотели бы никуда выходить отсюда. С внешним миром их ничего не связывало, лабиринт стал их домом при рождении.
Иногда наместник пытался объяснить Бет основы телепатии. Он считал, что если однажды у нее был контакт, то может быть и еще, и, возможно, ему удастся именно через нее угомонить своевольный лабиринт. К тому же, кроме этой девчонки у него не было других собеседников. К Бахраму он потерял интерес, как только выяснил все, что хотел, и теперь Беатриче стала для него новым объектом для изучения. Человеческое существо, родственница Яра Отшельника и женщина Гавра — это стоило того, чтоб понаблюдать за ней более внимательно. Что-то должно было отличать ее от остальных людей.
Но Бет относилась к Хамсину настороженно. Невозможно было угадать, что у него на уме. Она не могла забыть и то, что он собирался убить Гавра и захватить Дремучий мир, что он похитил ее, и именно ему она была обязана заточением в лабиринте. А после того, как она узнала, что Ю-Ю, скорее всего, погиб и виноват в этом тоже был Хамсин, и вовсе затаила на него жгучую обиду. Но ее Бет пока старалась не проявлять. Ведь оба они хотели выйти из Глухих пещер. И это, как ни странно, объединяло их. И чаще всего Беатриче общалась именно со своим злейшим врагом.
— Нужно настроиться на прием, попытаться поймать нужную волну, — объяснял Хамсин. — Это не просто даже тем, кто делает это постоянно. И особенно не легко, когда тот, с кем ты хочешь установить контакт, сам не желает этого. В нашем случае, все еще сложнее, потому что совершенно не ясно с кем мы вообще имеем дело.
— Ты и раньше не знал, что представляет собой лабиринт? — спросила Бет.
— Когда раньше?
— Я слышала, что когда-то у тебя совсем не было с ним проблем. Ты ведь сумел здесь целый поселок организовать.
— Ну, во-первых, никаких селений я организовывать тут не собирался. Я вообще не понимаю, как они тут все выжили. Да еще и некое подобие цивилизации создали. Во-вторых, эти пещеры я стал использовать в качестве тюрьмы не так уж и давно. Тогда все было спокойно, и то, что лабиринт может трансформироваться, скрывая выход, было преимуществом. Только я не знал, что он и против меня станет действовать, не предполагал, что он может быть опасен для наместника.
Иногда Беатриче с трудом справлялась с желанием вывести Хамсина на чистую воду. Она замечала, что он стал больше доверять ей, но сама только еще больше злилась на него и на себя за одно. Она понимала, что здесь для него является единственной собеседницей, и испытывала приступы ненависти к ожесточенному наместнику, заточившему ее в проклятый лабиринт. Но время от времени, не надолго, лишь на мгновенье, ей вдруг становилось его жаль, потому что женским чутьем она улавливала его глубокое, печальное одиночество. Но и это случайное чувство перекрывалось антипатией к нему. Он, презиравший людей и превращавший их в своих рабов, порой начинал ей казаться воплощением мирового зла.
— Тебя не волнует, что люди тебя ненавидят? — спросила она однажды невпопад, потому что речь шла совсем о другом.
Хамсин осекся и замолчал, сбившись с мысли. Потом сказал:
— Мне все равно.
Беатриче почувствовала, как в ней просыпается азарт разведчика, стремящегося выведать что-то секретное.
— Тебе никогда не хотелось, чтоб тебя кто-то любил или уважал?
— Мне больше нравится, когда меня бояться, — надменно изрек наместник, обретая свое прежнее лицо.
— Думаешь, Саб-Бияр тебя боялся или боится сейчас?
— Он, может быть, и нет. И я его за это уважаю. Но остальные рабы меня бояться.
— А твоя армия? Разве воины не должны уважать своего командующего?
— Почему ты спрашиваешь меня об этом? Какое тебе дело? — начал злиться Хамсин.
— Ты прав, никакого. Просто странно. Ты наполовину человек, но ничего человеческого в тебе нет.
Титан усмехнулся.
— Ты думала, что оскорбишь меня этим? А я принимаю это, как комплимент.
— Да. Мне известно твое отношение к людям. Какой же ты злой! Даже Саргон не идет с тобой в сравнение.
Хамсин был очень удивлен этим внезапным сопоставлением. Так удивлен, что вдруг снял свой шлем, будто он сейчас вдруг стал мешать ему видеть или слышать. Он повернул голову в сторону Бет и уставился сквозь нее.
— Причем здесь Хозяин? — спросил он.
Беатриче и сама не понимала, почему вдруг вспомнила о Лютом Князе. Наверное, по старой человеческой привычке она пыталась олицетворение вселенского зла сосредоточить в чем-то или ком-то одном. Так она, смущаясь отчего-то, и объяснила наместнику своё непредумышленное сравнение.
На его губах снова возникла ухмылка. А за этим последовал монолог, от которого Беатриче покрылась испариной.
— Никакого вселенского или космического зла не существует. Не существует зла извне. Эту байку придумали сами люди. А знаешь зачем? Чтоб прикрыть собственные преступления. Попробуй объединить вместе все омерзительные злодеяния и изуверские изобретения, что сотворили люди за все время существования Тварного мира. Орудия пыток и казни, нескончаемые войны, атомную бомбу, наконец. Тогда ты увидишь, кто на самом деле воплощает собой мировое зло. Ибо не я и не мой Хозяин придумали все это. Все зло, что есть на свете заключено в самом человеке.
Он замолчал. Бет была обескуражена и почти убеждена, но не хотела сдаваться.
— А как же дети? — спросила она в надежде хоть кого-то оправдать из представителей своего племени.
— Первые десять-пятнадцать лет человеческой жизни ничего не значат. В масштабе вечности это мгновенье столь краткое, что общей картины изменить не в состоянии.
— Я просто чудовищем себя почувствовала после твоих слов, — сказала, наконец, Бет. — А между тем, я не убила ни одного человека, не изобрела бомбу, никому не причиняла никакого вреда. И я все равно монстр?
— Если как следует покопаешься в своей памяти, то точно отыщется что-то, — заверил ее Хамсин.