Ну что ж, и посмотрел. Сидела себе как ни в чем не бывало, слушала да записывала, да смотрела иногда в окно.
"Двойка" по физике и замечание за рассеянность от Татьяны
Дмитриевны - это все мелочи, не стоит вспоминать. Будешь тут рассеянным... А на перемене спросил у Володьки Большакова, реальна ли в наше, а не фантастическое время, телепортация. Спросил, хотя и сам отлично знал, что нереальна. Володька пощипал нижнюю губу, надулся как аэростат и изрек, что нужно отделять фантазии от действительности. Мол, то, что реально в фантазиях, как правило, нереально в повседневной жизни. И это, мол, надо понимать, чтобы, значит, не отрываться. Вот и все, что изрек друг мой, Володька
Большаков. Конечно, ему все это было легко изрекать, потому что он не видел телепортацию в действии. Здесь, а не на далекой выдуманной планете. Здесь. На земном-преземном пустыре рядом со школой.
Вечером я не пошел играть в хоккей и занял наблюдательный пост
на том же самом перевернутом ведре. И клюшка моя там же валялась;
забыл я ее, оказывается, в сарае.
И почему я раньше не следил за Аозой?
Я сидел на ведре и опять смотрел на звездное небо и на пустырь.
А звезды прямо-таки впивались лучами в грязноватый снег. Звезды висели совсем низко, так что можно было дотронуться и сразу отдернуть руку, чтобы не обжечься, или сорвать с неба и пустить вместо шайбы по льду, и залепить в ворота "шестибэшников".
А еще много у нас вокруг дома развелось кошек. Зимуют себе в подъездах и подвалах, и по утрам дружно орут, требуя внимания, и по вечерам тоже. Это я не зря о кошках. Выскочила вдруг откуда ни возьмись такая на пустырь, когда Аоза пошла по тропинке, а я затаился в своем сарае. Аоза опять возвращалась поздно, у меня к тому времени уже и ноги замерзли, и передумал я все что мог, и предположил кое-что.
Это была даже не кошка, а просто котенок. Он бесстрашно подбежал
к Аозе с явным намерением потереться о ее сапожки, но вдруг отпрыгнул,
ну точно как мяч, умчался метров на десять от тропинки в снег и
остановился. Аоза, разумеется, бросила портфель и потопала за ним. Котенок
в руки не давался, делал короткие перебежки с остановками, словно
дразнил. Истоптали они так с Аозой весь снег, а потом котенок удрал
куда-то за тополя и Аоза осталась посреди пустыря, а портфель ее стоял
на тропинке.
За портфелем ей, наверное, не очень хотелось возвращаться - и она за ним и не пошла. Просто повернулась к нему - и портфель сам собой поднялся над тропинкой, пролетел через пустырь, как шайба после броска Фетисова, и очутился у нее в руках. И она спокойненько пошла домой.
На этот раз я сидел прочно, не падал и на коньки не натыкался.
Но сидел еще долго, очень долго, даже забыл, что замерз. Думал.
Ну, я постараюсь без особых рассуждений, не люблю я долго рассуждать. Все равно что в хоккее: начнешь раздумывать - вмиг шайбу отберут, да еще и в борт впечатают. Уж лучше сразу перейду к делу, чтобы все до конца стало ясно. Я ведь не зря начал с грустной Снегурочки. Эту Снегурочку кто-то подарил папе, когда меня еще и на свете не было, а я уже потом ее у папы позаимствовал. Где-то я читал, что раньше делали такие парусники в бутылках. Проталкивали их сквозь горлышко в сложенном состоянии, а потом дергали за нитку - и кораблик расправлял все свои паруса, так что приходилось только голову ломать: как же это он такой большой пролез в такое маленькое отверстие? Ну вот, Снегурочка была наподобие этих парусников. Тоже в небольшой бутылке, словно замурованная в толще льда, в белой шубке, белой шапке и розовых варежках. И грустная. Очень похожая на Аозу.
Я даже хоккей не пошел смотреть, хотя играл "Спартак" и папа стонал и ахал у телевизора, а мама кричала из кухни: "Алексей, не пугай соседей!" Куском медной проволоки я обмотал горлышко бутылки с пригорюнившейся Снегурочкой, сделал петлю и положил бутылку в портфель. И устроился на диване подумать.
На другой день в школе все было как всегда, только я старался даже не смотреть на Аозу, чтобы она меня ни в чем не заподозрила. И еще с Нефедычем разругался, потому что, оказывается, совсем забыл о матче-реванше с "шестибэшниками" и оставил дома коньки и клюшку. Сбегать за ними на перемене я отказался и сунул под нос разъяренному Нефедычу свою травмированную ладонь, а он обозвал меня эгоистом. Это Сергей-то Нефедов меня! Уж кто бы мычал...
Ладно. Вечером у меня были дела поважней. На английском я передал Володьке Большакову записку. "А в телекинез веришь?" - написал я. Володька подумал, покосился на Августу Александровну, допрашивавшую унылого Мишку Аксенова, нашего лучшего защитника, и прислал ответ. "Саня! Думаю, в принципе он возможен, хотя современная наука об этом ничего не знает".
Современная наука об этом не знала. А вот Аоза знала. И я знал.
Хотя, в принципе, как изъяснялся мой друг Володька Большаков, мог предположить, что летящий над вечерним пустырем портфель мне просто привиделся. Именно поэтому я и взял в школу грустную Снегурочку.
После уроков наши ринулись громить "шестибэшников", а я пошел в школьный спортзал. Десятиклассники играли в волейбол, наш физкультурник Николай Андреич сидел на специальной лесенке в судейском кресле, переливчато свистел в судейский свисток и объявлял счет, мяч гулко бухал в пол, отскакивая от блока, здоровилы-десятиклассники переругивались, а их девицы визжали на скамейке, хлопали в ладоши, изображая болельщиц-фанаток, и дико закатывали глаза. Я забрался на брусья возле сложенных в углу матов и сделал вид, что тоже умираю от игры. Вообще-то вид можно было и не делать, потому что никто на меня не обратил внимания. А вид я делал потому, что смотрел не на игру, а в затянутое сеткой окно спортзала, за которым было видно окно нашего класса. В классе опять горел свет, и возле горшков с зеленью, украшающих подоконник, стояла Аоза. И что она могла все-таки разглядывать в темном небе нашего микрорайона?
Мяч шлепнулся на маты возле меня и откатился к стене.
- Саша, подкинь! - крикнул Николай Андреич.
Я спрыгнул с брусьев, достал мяч и показал им всем довольно приличную подачу. Девицы, правда, почему-то не захлопали и не завизжали, хотя подал я не хуже их кумиров, но что мне до этих девиц? Между прочим, в школе целых пять шестых классов и далеко не каждого шестиклассника Николай Андреич знает по имени. А меня знает. А вот как зовут этих девиц, я уверен, не знает. Вот так.
Я собрался снова залезть на брусья, но увидел, что Аозы уже нет и свет в классе не горит. Схватив портфель, я бросился в раздевалку. Пальто надел уже на улице и побежал к пустырю. План я обдумал еще вечером, лежа на диване, - и, распахнув дверь сарая, приступил к делу. Взял ведро и направился назад, к одинокому дереву, растущему неподалеку от сарая у самой тропинки. Вынул из портфеля Снегурочку, встал на ведро и повесил бутылку на ветку. Затем вернулся в ставший уже чуть ли не родным сарай, оставил смотровую щель и приготовился.
Сердце мое билось, наверное, точно так, как пишут в книгах, а волновался я не меньше, чем перед матчем со сборной шестых классов соседней школы. Еще я боялся, что кто-нибудь пройдет по тропинке раньше Аозы и перечеркнет весь мой план. Снегурочка белела под веткой, я ее хорошо различал из своего убежища, и не заметить ее с тропинки можно было лишь в том случае, если специально всю дорогу упорно смотреть под ноги.
Но наш пустырь не подвел. Он был безлюден, как лунный пейзаж, и когда со стороны школы показалась фигурка в белой шубке, сердце мое заколотилось еще сильней. Аоза шла медленно, как обычно, кошек на тропинке не попадалось, и я только опасался, что она повторит свой позавчерашний фокус и мгновенно перенесется к самому дому, благо обстановка позволяла. Но, видимо, она издалека заметила белое пятнышко под веткой и пошла быстрей. Я подался к самой двери, когда Аоза поравнялась с деревом. Она медленно обошла вокруг него, разглядывая Снегурочку, потом осмотрелась - пейзаж был все таким же лунным - и я затаил дыхание и прижал руки к груди, чтобы заглушить грохот сердца. Достать Снегурочку Аоза никак не могла, потому что ведро я унес с собой. Но ветка внезапно дрогнула, Снегурочка качнулась вместе со своей стеклянной тюрьмой и сама собой спланировала в ладони
Аозы, повинуясь ее взгляду. Именно спланировала, опустилась как на парашюте, а не просто упала с ветки.
Аоза крутила ее в руках, рассматривала и улыбалась, а я едва мог заставить себя сидеть - до того мне вдруг стало страшно. Я представил, как Аоза сосредоточенно смотрит на нашу девятиэтажку - и здоровенный пятиподъездный домище начинает медленно наклоняться, выворачиваясь фундаментом из земли, словно какой-нибудь баобаб, и обрушивается на снег всеми своими лоджиями, окнами и дверями. Аоза переводит взгляд на самолет и
самолет, кувыркаясь, срывается с неба и со свистом падает, падает на пустырь... Но и этого мало! Аоза замечает луну - и луна несется из черноты, увеличиваясь на глазах, мелькают кратеры и ущелья, и лунные моря, и столкновения не избежать, а проклятая девчонка смеется и исчезает, чтобы появиться в другом месте.
Очень мне хотелось убежать, со мной уже было такое, когда пристали в парке пятеро и отняли всю мелочь. Очень хотелось убежать - но я остался на своем ведре. Аоза насмотрелась на Снегурочку и вернула на место. Взглядом, конечно. Чем же еще? И пошла через пустырь к дому. Хоме Бруту, наверное, не было так жутко, когда гроб с ведьмой летал по церкви, как мне, когда Аоза прошла мимо сарая.
А потом мне от злости даже жарко стало. Это я-то, Санька Котов, девчонки испугался?! Пусть и необычной девчонки - но испугался? Вскочил я с ведра, сдернул с ветки Снегурочку - и ходу домой. Завтра, думаю, ты у меня все расскажешь как миленькая! Знаем мы эти штучки-дрючки! К директору пойду, в милицию, куда угодно, такой прессинг по всему полю устрою, что никакой телекинез не поможет!
Так распсиховался, что даже ужинать не стал. Сказал, что опять "бэшникам" продули, ушел на свой диван и провертелся на нем чуть ли не
до утра. А потом мне приснилась Аоза в наряде моей Снегурочки. Сдергивала взглядом звезды с неба и выкладывала ими тропинку через пустырь.
Тропинка получалась красивая, как золотой ручеек.
Утро было хорошее, солнечное, злость моя за ночь куда-то пропала, и я
даже уроки сразу сделал, потом подстрогал клюшку и сходил за
молоком. Делать-то я все делал, а думал только о предстоящем вечере, о
том, как буду разбираться с Аозой. Строил разные предположения, но уж
больно все они смахивали на фантастику. И мутанткой я Аозу
представлял, и гостьей из будущего, и посланницей инопланетной