- Черт бы побрал... - взревел Пэдуэй и тут же осекся.
- Как, нельзя уж и помечтать о времени, когда я был богатым и уважаемым человеком?! Клянусь, моя честь...
- Успокойся, ты тут ни при чем.
- Да? Я рад. Судьба оставила мне одни лишь воспоминания...
Но почему ты злишься, Мартинус? У тебя такой вид, словно ты гвоздь готов перегрызть. - Ответа не последовало, и Фритарик задумчиво продолжил: - Должно быть, вычитал что-то в этих книгах... Хорошо, что я неграмотный. Так трепать себе нервы из-за событий, которые произошли давным-давно! Я лучше помечтаю о своем прек... О, молчу, молчу, хозяин!
Пэдуэй, Томасус-сириец и еще несколько сот голых римлян парились в Диоклетиановых термах. Банкир огляделся и мечтательно произнес:
- Я слышал, в прежние дни в бани пускали и женщин - прямо вместе с мужчинами... Конечно, языческие времена - не то что сейчас.
- Влияние христианской морали, - сухо заметил Пэдуэй.
- Ну! - хохотнул Томасус. - Мы, современные люди, такие высоконравственные! .. Знаешь, на что жаловалась императрица Теодора?
- Да, - сказал Пэдуэй и поведал банкиру, на что жаловалась императрица Теодора.
- Проклятье! - в сердцах воскликнул сириец. - Всякий раз, когда у меня есть сальная история, ты либо ее слышал, либо можешь рассказать лучшую.
Пэдуэй предпочел не объяснять, что прочитал все эти истории в книге, которая еще не написана, - в "Анекдотах" Прокопия Кесарийского.
- Пришло письмо от родственника в Неаполе - занимается морской торговлей... Так вот, Антиох получил вести из Константинополя. - Томасус выдержал многозначительную паузу. - Война.
- Между нами и Империей?
- Во всяком случае, между Империей и готами. У них давно уже нелады с тех пор, как убили Амаласунту. Теодохад пытался увильнуть от ответственности, но, по-моему, наш старый король-поэт доигрался.
- Далмация и Сицилия - вот горячие точки, - опрометчиво сказал Пэдуэй. - Еще до конца этого года...
- Прорицаешь помаленьку?
- Нет, просто мне кажется...
Сквозь пар сверкнул здоровый глаз сирийца - черный и внимательный.
- Мартинус, кто ты такой?
- Ты о чем?
- Есть в тебе что-то... не знаю, как сказать... странное. Ты проявляешь будто невзначай самые необычные познания. А когда я пытаюсь распросить тебя о твоей родине, о том, как ты попал сюда - уходишь в сторону.
- Ну... - промолвил Пэдуэй, лихорадочно соображая, как выпутаться. И вдруг придумал ответ - правдивый, но весьма двусмысленный. - Видишь ли, я покинул страну в большой спешке.
- А! По соображениям здоровья, надо полагать? Тогда я понимаю твою похвальную скромность, - Томасус подмигнул.
Когда они неторопливо шли по Длинной улице к дому Мартина, разговор коснулся бизнеса. Пэдуэй не скрывал своего удовлетворения.
- Я доволен. Новый перегонный аппарат будет готов на следующей неделе, а медными листами заинтересовался один торговец, отплывающий в Испанию. Правда, сейчас я ожидаю убийства.
- Убийства?
- Да. Фритарик и Ганнибал Сципио никак между собой не поладят. Ганнибал, получив в подчинение двух людей, стал еще заносчивее, чем прежде. Он на Фритарике просто верхом ездит.
- Верхом ездит?
- Образное выражение, американское. Ганнибал постоянно гоняет Фритарика, подвергает его насмешкам и издевательствам... Между прочим, я готов вернуть тебе долг.
- Великолепно, мой дорогой Мартинус! Но разве тебе больше не понадобится ссуда?
- Не уверен, - сказал Пэдуэй, совершенно уверенный, что понадобится. - По правде, я не прочь расширить производство.
- Замечательная идея! Разумеется, теперь, когда все у тебя идет хорошо, мы поставим отношения на более деловую основу.
- То есть?
- То есть увеличим тот смехотворно малый процент до нормального...
- Ха-ха-ха, - отчеканил Пэдуэй. - Так я и думал. Пойми же: убедившись в надежности помещения денег, процент следует уменьшить.
- Мартинус! - с болью в голосе воскликнул сириец. - Такова твоя благодарность человеку, который сделал тебе столько хорошего!
- Не хочешь - не одалживай. Многие банкиры будут рады научиться американской арифметике.
- Послушай его, Господи! .. Грабеж! Разбой! Я не поддаемся! Ну и ступай к другим!..
Сошлись на десяти процентах. По словам Томасуса, для него это было все равно что вырвать из груди сердце и сжечь его на алтаре дружбы.
Говоря о предстоящем убийстве, Пэдузй вовсе не ожидал, что окажется пророком. Поэтому был удивлен не меньше Томасуса, когда, войдя в мастерскую, увидел, как Фритарик и Ганнибал, ощерившись будто два злющих пса, испепеляют друг друга взглядом. Вошедших ни один из них не заметил.
- Ты что же этим хочешь сказать, придурок?! - вскричал Ганнибал. Валяешься тут день деньской, ленишься на другой бок перевернуться, да еще смеешь делать мне замечания...
- Я предупреждал, - процедил Фритарик, - если застукав тебя еще раз, то доложу хозяину. Забыл? Теперь будешь отвечать.
- Да я перережу тебе глотку! - взревел Ганнибал. Вандал бросил короткое, однако очень едкое замечание о любовных привычках сицилийца. Ганнибал выхватил кинжал и кинулся на Фритарика. Тот хотел уклониться от удара, но острие клинка вонзилось ему в предплечье.
Едва Ганнибал вновь занес руку, как Пэдуэй вышел из оцепенения. Он бросился вперед, оттащил сицилийца от его соперника и тут же вынужден был драться не на жизнь, а на смерть, чтобы не оказаться зарезанным самому. Ганнибал в бешенстве выкрикивал что-то нечленораздельное, в уголках рта пузырилась пена.
Потом раздался глухой удар, и Ганнибал обмяк, выронив кинжал. Мартин отпустил сползающее на пол тело и увидел, что Нерва, старший из двух подручных, держит за ножку табурет. Все произошло очень быстро - Фритарик только наклонялся, чтобы вооружиться палкой, а Томасус и второй подручный все так же стояли у двери.
- Назначаю тебя новым мастером, - отдышавшись, сказал Пэдуэй Нерве. Из-за чего шум, Фритарик?
Вместо ответа вандал мрачно направился к лежавшему без сознания Ганнибалу. На его лице ясно читалось свирепое и недвусмысленное желание убивать.
- Хватит! - прикрикнул Пэдуэй. - Еще шаг, и ты тоже уволен!.. В чем его вина?