— Все верно, не провоцируй, — поддержала та, что сидела рядом с ним. — Главная — женщина добрая, но мы ж всегда можем сказать, что вы сопротивлялись и даже кровь нам пустили.
Она чиркнула себя своим же ножом по руке, оставив приличных размеров порез. Потекла кровь, женщина поймала мой взгляд и снова засмеялась.
— Вот видишь, уже так и есть.
Я опустила голову. Женщины негромко переговаривались, но я и Лакс молчали всю дорогу до высокого дома, в котором находился зал слушаний, или, как его здесь называли, «Трибуна».
Солнце уже поднялось достаточно высоко, и мне захотелось есть и пить, ведь с утра кроме пары кружек аркнуба во рту ничего не было. Но, похоже, придется потерпеть.
Нас выволокли из машины, снова взяли в ощетинившееся ножами кольцо и повели через выложенную камнем площадку ко входу.
ГЛАВА 17
Я стояла, упершись связанными ногами в песок, и смотрела в глаза женщины, которая должна была стать моей убийцей. Я видела, как играют мышцы ее тренированных рук, обтянутых короткими рукавами церемониального костюма, смотрела в сверкающие возбуждением и весельем глаза и думала о том, что не готова распрощаться с жизнью.
Совсем не готова.
Вчера мы говорили с Главной женщиной. Стражи почти волоком затащили нас в просторное помещение, чем-то напомнившее мне земной зал суда. На стенах висели круглые щиты с изображением стоящих на задних лапах животных — то ли слишком длинноногие львы, то ли лани с гривами вокруг морд, не знаю. Длинные ряды скамеек были обращены к пустой трибуне, над которой висел еще один, самый большой щит с гербом государства. Выход по правую сторону от нее охраняли две женщины с исключительно свирепыми лицами.
Нас протащили мимо скамеек и довольно грубо поставили спиной к ним, лицом к большому щиту. Одна из женщин о чем-то быстро пошепталась с теми, кто охранял вход, и вернулась к нам.
— Главная придет через мгновение, — сказала она, заложив руки за спину и встав передо мной. — Выпрямитесь! Не смотрите ей в глаза! Отвечайте честно и правдиво на вопросы и давайте полные ответы!
Я опустила голову, чтобы никто не мог прочитать на моем лице испуга. Я помнила о Главной из учебника, и помнила о том, вопросы какого рода она решает. Смерть или жизнь. Вот ее компетенция. Просто и однозначно. Смерть или жизнь, и я практически на сто процентов была уверена в том, что нам с Лаксом уготовано первое.
— Держись, я что-нибудь придумаю, — сказал он снова, и женщина, объяснявшая нам правила поведения, рявкнула на него так, что я вздрогнула:
— Я же запретила тебе говорить!
Я услышала, как она быстро подошла к нему, и не смогла удержаться от быстрого взгляда. Схватив лицо Лакса за подбородок, женщина заставила его посмотреть себе в глаза. Снизу вверх, ибо она была даже выше него, метра два земных ростом.
— Ты что, не слышал меня, мужик? Я сказала тебе еще на улице! Не разговаривать! Не открывать рта! Ясно тебе? Ясно? — загремела она, встряхивая его при каждом слове. — Не заставляй меня затыкать тебе рот!
Лакс ничего не ответил, когда она его отпустила, я же почувствовала, как липкий страх прокрадывается под одежду и заставляет меня ежиться. Со мной никогда в жизни не обращались подобным образом. Никто и никогда не позволял себе разговаривать со мной подобным тоном. Мне захотелось сжаться в комок и заползти под одну из скамеек. Обхватить колени руками и сидеть так, пока этот сон не растает, и я не проснусь.
Вот только где я должна проснуться?
Женщины ухмылялись, глядя на меня. Должно быть, я выглядела смешно, но справиться с собой и изобразить невозмутимость мне было не под силу. Это в книжках героиня легко смотрит опасности в лицо и бросается язвительными словечками. У меня же словно язык прилип к небу. К счастью, вскоре раздались громкие шаги, и через несколько секунд из двери справа появилась женщина, которая в этой стране вершила людские судьбы.
Звали ее Мерра, и она занимала пост главы государства, проще говоря, была Главной в вопросах политики, суда, финансов и образования, заведовала турнирными делами и решала споры. Практически неограниченная власть, если учитывать, что Главная избиралась из числа женщин, у которых не могло быть детей, и правила до самой глубокой старости, то есть, до тех пор, пока сохраняла ясность ума. Ей не нужно было кормить семью и думать о завтрашнем дне своих отпрысков. Она могла целиком и полностью посвящать себя делам государства, что обычно и делала. Мы могли прийти к ней ночью — ее бы вызвали и ночью, потому что работа такая, а к работе здесь относились очень почтительно.
Мерра была высокая, выше меня, как и все таркитанки — представительницы преобладающий в государстве народности. Ее умные и строгие глаза оглядели нас обоих и замерли на лице Лакса.
— Хм! — сказала она. — Красивый мужчина. Жаль, очень жаль.
Взойдя на трибуну, Главная со скучающим видом раскрыла перед собой лежащую на трибуне книгу, взяла в руку стило и сделала на страницах книги запись об обращении. Как и все работники умственного труда, Мерра в конце года должна была отчитываться за свою работу. Простые работники несли отчеты начальникам. Мерра докладывала о своей работе напрямую любимому народу.
Подняв глаза, она снова посмотрела на Лакса, и на этот раз мне взгляд не понравился. Он стал деловым, и в этой деловитости не было никакого сочувствия.
— Итак, значит, попытка побега. И куда же вы собирались бежать? — Мерра говорила резким хрипловатым голосом, и, казалось, выдирает из горла половину слов. — Насколько мне успели доложить, у Аркселся Перунки кроме тебя еще пять претенденток. Как же так вышло? Куда вы собрались податься в дни турнира?
Я молчала.
— За границу, — сказал, наконец, Лакс, но Главная оборвала его взмахом руки.
— Я не у тебя спрашиваю, а у женщины. Куда ты собралась увести нашего мужчину, Донна? Разве ты не знаешь, что бывает с теми, кто нарушает правила турнира?
Я подняла голову и посмотрела на нее. Строки учебника всплыли в голове с необычайной ясностью, и я процитировала их почти наизусть:
— Нарушивший правила турнира объявляется изгоем. Он лишается права на кров, права на заработок и права на честное имя. Лишенный всего, он изгоняется из своего дома на север страны, где до конца жизни добывает себе пропитание охотой и собирательством.
— И жизнь его очень скоро заканчивается, поверь мне, — подвела итог моим словам Мерра. — Я вижу, ты очень хорошо знаешь о наказании. Что же заставило тебя пойти на риск?
Я опустила голову.
— Я не знаю.
— Не знаешь? — В голосе Главной прозвучало изумление, и женщины вокруг меня тихонько хмыкнули. — Ты не знаешь, зачем нарушила закон государства, в котором проживаешь?
Но я просто не могла сказать «из-за любви». Это была неправда, но даже ради нашего спасения я не могла сказать это слово. Не могла, не могла!
— Ну, мне кажется, здесь все предельно ясно, — сказала Главная, не услышав от меня ответа. — Твой брат, Неярь Перунка, настаивал на правосудии, так что, думаю, у меня нет причин для помилования.
Она выпрямилась и уставилась своими пронзительными глазами прямо в лицо Лакса. Мне казалось, или на губах Мерры мелькнула улыбка? Я покосилась на Лакса, но он, как и подобает мужчине здешнего мира, держался скромно и больше уже не открывал рта.
— Или ты хочешь меня о чем-то попросить? Я всегда готова пойти навстречу интересам меньшинства. В нашей стране права мужчины, как ты знаешь, охраняются так же ревностно, как и права женщины.
— Мне не о чем просить, — сказал он неожиданно мягко. — Ведь ты же не отпустишь нас восвояси.
— Это не обсуждается, — Мерра дернула плечом. — Однако я готова смягчить условия изгнания для девушки, если ты пойдешь мне навстречу.
— Это не обсуждается.
Я увидела, как гнев начинает искажать черты лица Мерры. Зачем он злит ее? Ведь его жизни, как я понимаю, ничего не угрожает? Я видела по взглядам и жестам Главной, что Лакса она изгонять не очень-то и готова. Я ее понимала — в стране, где мало мужчин, будут хвататься за любой шанс. Если бы Лакс сказал, что готов раскаяться, его бы, возможно, опустили после нескольких месяцев исправительных работ где-нибудь на поле. Рабочие руки во время турнира значили очень много. Нужно было уносить трупы, засыпать кровь песком, чистить и полировать оружие, следить за порядком в палатках. Иногда на такую работу брали и мужчин.
Он что, хочет, чтобы его изгнали вместе со мной? Мысль была совершенно глупой. Уж Лаксу бы радоваться, что я окажусь за километры от него.
— Ну, тогда закончим с этим. Убейте их обоих.
Убить? Убить?! Мои мысли разом оборвались.
Меня и Лакса скрутили в два счета. Холодное лезвие ножа уперлось мне в горло так быстро, что я не успела даже вздохнуть. Руки оказались за спиной, ударом под колени меня заставили опуститься на пол. Я попыталась вырваться, но не смогла, я попыталась закричать — и испустила только испуганный полузадушенный стон.
— Пожалуйста, нет!
Закрыв глаза, я ждала удара. Его не было, и я позволила себе разжать веки и посмотреть на стоящую перед нами Мерру. Она в свою очередь смотрела на меня и улыбалась. Я почувствовала, как по лицу текут слезы ненависти и унижения, но ничего не смогла с собой поделать. Она не собиралась нас убивать. Она ждала, что кто-то из нас сдастся, решит умолять, просить, выпрашивать для себя милостыню. Сдалась я.