— Это вопрос времени, — сказала она, отпив воды. — Одн-на, я вернулась сюда не сразу, потому что не могла. За то время, пока тебя не было в Белом мире, много всего произошло, и мне пришлось принимать в этих событиях участие в качестве Патрона. В Снежном мире больше не проводятся исследования — все, кто отсюда возвращается, теряет память о перемещении. Жена Дэлакона погибла во время полнолуния — на нее напал оборотень, и во дворце вот уже полгода как официально объявлен траур.
— Полгода?
Пана кивнула.
— Да, Одн-на. В Белом мире прошло уже восемь месяцев с тех пор, как ты погибла и вернулась сюда. Аргента был огорчен твоей смертью настолько, что пока отошел от дел. Сразу после инцидента Силенка организовала конференцию во дворце, но выяснить им ничего не удалось.
— А что со Школой? Что с Воротами в Дайтерри? Наша группа выбралась из Миламира?
Господи, эти названия звучали для меня как чужие.
— Мы провели практику и вернулись в Белый мир, как положено, только без тебя.
— А… Но погоди, ведь Лакс говорил…
Пана отвела глаза. Я замерла, по спине пробежали мурашки.
— Нет, — сказала я, чувствуя, как колотится в груди сердце. — Нет, этого не может быть.
— Одн-на, послушай.
Я вскочила так резко, что рукой почти ударила ее по лицу.
События вертелись перед моим мысленным взором, как в калейдоскопе. Я понимала и одновременно не хотела понимать, что имела в виду Камнри, я не могла поверить в чудовищный обман — поистине чудовищный, раз он повлек за собой мою смерть, но по всему выходило, что все было именно так.
— Ты хочешь сказать, что весь этот спектакль с Дайтерри и необходимостью срочного возвращения в миры был разыгран только для меня?
— Ты должна была вернуться сюда, пока кошмары тебя не убили. Фей и вправду исчез, и ангелы больше его не чувствуют. Но ты бы не пошла с нами в Снежный мир, понимаешь? Ты бы не смогла перейти без осознания того, кто ты есть на самом деле. Если бы ты умерла здесь, ты бы умерла везде, а мы не могли…
Я взмахом руки прервала ее. С меня хватит сказочек. С меня хватит этих больных глаз, этих тонких рук и этого искусанного рта, произносящего слова, которые я не хотела слышать. Натягивая на ноги валенки и застегивая пальто, я не отрывала глаз от Паны, и в моем взгляде — я это знала — кипела ненависть.
— Значит, Лакс специально послал меня на смерть? Придумал сказочку, которая должна была напугать меня настолько, что я потеряю дар здравомыслия, бросил меня в клетку, отправил на турнир!
— Ты несправедлива к нему, — спокойно сказала она. — Ты не даешь мне объяснить, ты…
— Да! — закричала я, сорвавшись. — Да, я несправедлива, конечно! В первый раз вы меня утопили! Во второй — сделали из меня мишень для упражнений! Ты знаешь, каково это — умирать в чужом мире, Камнри? Умирать, не зная о том, где воскреснешь… И воскреснешь ли вообще?! Он обещал мне! Он говорил, что спасет меня!
Пана поднялась со стула и сделала ко мне шаг, но я не хотела видеть ее. Не хотела ее сочувствия. Не хотела делить с ней свою боль и смерть.
Я обернулась к выходу, когда открылась дверь. Человека, который переступил через порог, я узнала сразу. Это был Терн, и он на мгновение застыл на месте, увидев меня. Но мне было все равно, что и как. Я задыхалась, мне нужно было уйти отсюда, из этого места, единственного места в этом мире, которое было пропитано ложью и предательством — и все только потому, что населяли его люди, жившие в Белом мире.
Но Терн не пустил меня. Он перегородил мне дорогу и не дал выйти. Я попыталась оттолкнуть его, но он схватил меня за руку. Я попыталась ударить его — но он схватил другую.
Я разрыдалась от обиды и бессилия, и тогда он притянул меня к себе и обхватил руками, прижимая к своей груди, и ощущение правильности происходящего — я и он рядом, его руки, его сердце, бьющееся сильно и ровно у моего уха — вдруг стало таким сильным, что на мгновение я забыла о том, что хотела уйти и позволила себе просто сдаться.
Пусть даже на одно короткое мгновение.
— Ненавижу! — прошептала, но не пытаясь вырваться и не веря даже самой себе. — Ненавижу!
— Я знаю, — сказал он. — Я все знаю.
Он долго меня не отпускал.
ГЛАВА 24
Не знаю, как долго мы так стояли. В голове моей метались мысли о том, что сказала Пана, и сердце болело болью, которую я не могла заглушить даже прикосновением к Терну, даже ощущением нежности его рук, гладящих меня по волосам, даже стуком его сердца у его уха.
Он знал о том, что я его не предала? Он знал это уже там, в Миламире, и все равно вел себя так, словно я — его злейший враг? Не давая мне шанса для оправдания, лишая меня возможности заслужить прощение, не позволяя себе простить меня даже после слов матери… Нет, я не верила в это, я не могла заставить себя в это поверить, и все же….
В этом мире он знал… любил меня. Но в остальных, получается, ненавидел? Но за что? Что еще я ему успела сделать, какое зло успела причинить?
Скорее бы Ли-ра вернула мне память, и тогда…
Как сквозь туман я услышала слова Паны.
— Терн. — И после паузы: — Терн, я прошу тебя.
Его руки соскользнули с моих волос и упали безжизненными плетями. Терн отстранился и посмотрел на меня сверху вниз, в глазах его стояло сожаление.
— Извини, я должен был тебе все рассказать.
Я оттолкнула его. Что на меня нашло? С чего вдруг я падаю в его объятья и рыдаю, как девчонка?
— Мне не нужно сочувствие. Мне хватило б правды.
Я застегнула пальто под его изучающим взглядом и все-таки не удержалась — обернулась, чтобы посмотреть на Пану. Она сидела за столом, сжимая фиолетовыми от напряжения пальцами стакан с водой. Взгляд ее испуганных глаз был направлен не на меня. На сына.
— Я провожу тебя, — сказал Терн.
— Не надо, — сказала я холодно. — Не утруждай себя.
Смягчилась, понимая, что злюсь на него напрасно — это на себя мне надо было злиться, на свою глупость и доверчивость.
— Да и мать тебя давно не видела. Я пойду. До свидания. Завтра я буду все помнить… тогда и поговорим.
На этот раз Терн не стал меня останавливать. Молча освободил дорогу, придержал для меня дверь. Я спустилась по ступеням крыльца, пересекла улицу и направилась в сторону дома. На деревню опускались сумерки, а нам с матерью еще предстояли дела. Надо было поспешить.
Слезы высохли, и в душе воцарилась пустота. Я бросила взгляд налево, туда, где в закатных лучах солнца пламенела гладь озера, и содрогнулась. Уже совсем скоро я буду помнить, кто я, что я и почему я стала предательницей. Но я не забуду то, что сказала мне Пана. Даже если она окажется моим лучшим другом, а Терн — моим возлюбленным, смогу ли я простить им всю эту ложь? Смогу ли я найти в себе силы, чтобы жить здесь, рядом с ними, и не думать о том, что случилось в другом мире… в другой жизни?
Меня окликнули, но голоса я сразу не узнала, а потому не обернулась, продолжая шагать по протоптанной в снегу дорожке к улице, на которой стоял мой дом. Голос позвал еще раз, и теперь в нем звучало раздражение.
— Эй! Ты не слышишь или просто делаешь вид, Одн-на?
Я тряхнула головой, сбрасывая с себя флер воспоминаний и мыслей, остановилась и обернулась. Я не сразу узнала в элегантно одетой девушке Ар-ку, а узнав, удивилась. Что ей было от меня нужно? Судя по тому, как злилась и бесилась она во время моего возвращения в деревню, дружеских объятий и уверений в вечной преданности мне ждать не стоит.
— Привет, — сказала я. — Я не слышала, извини, задумалась.