— Ты родилась по-настоящему только здесь, — сказала Ли-ра. — Твоя душа принадлежит Инфи — нашему богу, властителю всех имеющихся душ. Твоя душа может переходить из одного тела в другое. Как солнечный луч достает до самого дальнего уголка нашего мира, так и твоя душа может в мгновение перенестись в самый дальний уголок бесконечности.
— Но почему тогда я живу всего лишь в одном теле? — спросила я. — Мне не нравится та мама. Хотя Вовик хороший, когда не пытается отнять у меня кукол.
— Этот мир выбрала твоя душа, — сказала Ли-ра. — Возможно, она выберет какой-то другой. Возможно, нет. Все зависит от Инфи. Ты можешь прожить несколько жизней, а можешь всего две. На все воля Инфи.
— Получается, кто-то останется без души? — спросила я с удивлением.
Ли-ра засмеялась.
— Кто-то из них еще не родился. Кто-то уже умер в момент твоего рождения. Нести ответственность за чужую жизнь тяжело, милая. Посмотрим, как ты справишься с одной жизнью. Может быть, Инфи решит, что ты достойна, и даст тебе еще одну.
Но время шло, и больше я ни в кого не переходила. Свыкшись с Ниной, я перестала обижаться, когда меня называли по имени, даже подружилась с Вовиком, который уже совсем скоро вырос и стал Владимиром Ивановичем. Он закончил педагогический институт в тот год, когда я распрощалась со школой — и позже хорошим другом моего парня, Саши. Того самого, из-за которого я впервые и прыгнула через Червоточину.
А вот с мамой у меня не очень сложилось. Несмотря на то, что я попила из нее кровушки, пока не поняла, что со мной не так, меня она любила. А вот я… я была холоднее, чем должна была быть. Плача, несколько раз я признавалась Ли-ре в том, что не могу ответить любовью на любовь женщины, которая меня так же родила и воспитывала, как Онел-ада. Но Онел-ада была моя, по-настоящему моя. В моем сердце она занимала особое место. Кроме нее там жили только Ли-ра, Ар-ка и Терн, а на остальных у меня был отведен маленький уголок в чулане, куда почти не проникал свет. Мы было стыдно, но с собой поделать я ничего не могла.
После возвращения Терна, после его поцелуя все стало еще запутаннее и тяжелее.
В тот вечер Ар-ка пришла ко мне, светясь от счастья. Назавтра Пана устраивает прием по случаю возвращения сына. Небольшое торжество только для своих, и, конечно же, без нас с Онел-адой обойтись было нельзя. Ар-ка налила себе воды с приправами, взяла с тарелки свежую булочку и приняла объяснять нам с мамой, во сколько нужно будет прийти и как она рада тому, что ее ненаглядный жених вернулся.
Где-то на середине разговора о том, что праздник, кажется, будет последним в этот лунокруг из-за джорнаков, я поняла, что меня тяготит присутствие моей лучшей подруги. Поцелуй Терна жег губы. Возвратившись домой, я остановилась перед дверями и умыла снегом горящее лицо, но холод не смог погасить пожар, пылающий внутри. Я чувствовала себя предательницей. Сколько лет мы были неразлучны: я, Ар-ка и Терн, а теперь вдруг я позволила себе то, о чем никогда даже не задумывалась. Это глупо и нечестно. Во всем виноват Терн. С чего бы вдруг он стал целовать меня?
А может, он тоже хотел этого?
«Я не хотела, — сказала я себе, и повторила это еще сто раз ночью, когда лежала в кровати, не смыкая глаз. — Я не хотела, и этому не бывать».
Я с трудом поборола в себе желание извиниться и лечь спать. Ар-ка приходила в таком восторженном настроении не раз, и я всегда сидела с ней, сколько требовалось, я всегда искренне радовалась ее счастью и желала ей только добра. Этот проклятый поцелуй.
Инфи великий, что я наделала. Зачем он так со мной?
— А что ты скажешь, Одн-на?
— Что? — я захлопала глазами так, что даже мама посмотрела на меня с удивлением. — Прости, задумалась.
— О чем?
Мысли заметались с лихорадочной быстротой.
— Джорнаки, — наконец, подсказал разум. — Терн говорил, что в городе тоже неспокойно.
— Да, и мне тоже, — кивнула Ар-ка, и я почувствовала укол в сердце, потому что этого как раз мне он и не сказал. — Потому и хотим только для своих. Вы, мы. Если захочешь, я приглашу Олл-арда…
— Не-ет, — застонала я, и они обе рассмеялись.
Олл-ард ходил за мной по пятам уже года три, но я упорно не желала подпускать к себе этого розовощекого толстого парня, сына нашего лекаря. Говорила себе, что дело в том, что я просто еще не готова принять чьи-то ухаживания, говорила себе, что еще успею. Многие девушки в деревне уже с рождения, как Арка и Терн, были с кем-то обручены, но меня обязательства не связывали, и я могла себе позволить выбирать.
Но мне это было не нужно, потому что я уже выбрала…
Я сама испугалась своих мыслей и поспешила прогнать их прочь.
Круг третий
Как долго влюбленность можно скрывать от посторонних? Всю жизнь. Как долго ее можно скрывать от матери? Мгновение.
Когда посиделки в честь возвращения Терна, громко названные Ар-кой «приемом», наконец, закончились, и мы вернулись домой, первое, что сделала мама — схватила меня за руку и заставила посмотреть себе в глаза.
— Что с тобой случилось, Одн-на?
Сначала я не поняла, а потом попыталась сделать вид, что не понимаю, но ее было не провести.
— Зачем ты позоришь меня и память своего отца?
Я задрала голову и посмотрела на нее.
Весь вечер я старалась вести себя, как обычно. Смеялась над шутками Терна, поддерживала рассказы Ар-ки о временах его отсутствия, послушно вышла с ней в другую комнату, когда мужчины заговорили о джорнаках. Мы обе обожали Фелика, младшего брата Терна, и с удовольствием выслушали его полный энтузиазма пересказ героических подвигов Человека-медведя из привезенной Терном книжки.
Я обнялась с Терном еще раз, прижав его к себе не крепче, чем обычно, я пошутила над скорой свадьбой своих лучших друзей — не злее, чем обычно. Я старалась не смотреть на Терна чаще, чем положено, но все же ловила иногда на себе его взгляд и чувствовала, как пересыхает от этого взгляда во рту.
Что-то сдвинулось во мне после его приезда. Что-то случилось со мной за те два года, которые он провел вдали от деревни, от Ар-ки, от нас всех. Не было больше той легкости в беседе, не было того озорного смеха в глазах, стали заметными случайные прикосновения, взгляды, жесты.
Я любила Арку, как сестру, и я думала, что люблю Терна, как человека, который вскоре станет мужем моей сестры. Я никогда не думала о том, как его губы прижимаются к моим, как его глаза останавливаются на моем лице, как его руки касаются моих рук.
Я старательно выбрасывала эти мысли из головы. Но мама заметила. Заметила и не стала молчать.
— Я не позорила тебя, я не делала ничего недопустимого, — сказала я, открыто и честно глядя на нее.
— Если это заметила я, считай, заметила и Пана. — Мама посмотрела на меня более внимательно, и взгляд ее смягчился. — Одн-на, детка. Не твоего он поля ягода. Он уже обручен с Ар-кой, скоро свадьба…
— Да я знаю, — сказала я тихо.
Вывернувшись из ее рук, я прямо в обуви пересекла комнату и подошла к окну.
— Я знаю о том, что их отцы дали друг другу слово, которое нельзя нарушить, — сказала я, глядя на свое отражение в оконном стекле. — Я знаю, что они скоро поженятся. Я знаю, что Ар-ка — моя лучшая подруга, и что Терн — мой лучший друг.
— Мне очень жаль, деточка, — сказала мама позади меня. — Терн просто вырос, и ты стала видеть в нем мужчину. Это увлечение, моя девочка, оно скоро пройдет. Поверь мне.
Я сжала губы.
— Верю. Верю, мама.
Я вернулась к порогу, разулась и сняла с себя пальто.
— Завтра мы займемся шкурой. Я получила хороший заказ, — сказала мама. — Ты никуда не собираешься?
Я покачала головой. Оленье мясо лежало в леднике, еды было вдоволь, и ходить на охоту в ближайшее время не было нужды.
— Нет, не собираюсь. Я помогу тебе.