Откуда-то оттуда должны были прийти джорнаки. Я представляла себе людскую волну, катящуюся по равнине, слышала в мыслях их шипящий говор, грубый смех, кашель, чувствовала, как щекочет ноздри запах давно немытых тел и старой крови. Я пыталась думать о них, чтобы бородатые лица заслонили то и дело встающее передо мной лицо Терна и его губы, произносящие слова любви.
«Я обнимал ее, я провожал ее до дома, и я женюсь на ней. Но ты должна знать, что все это время я думал только о тебе».
И я тоже думала о нем. Сердце мое умирало день за днем, отсчитывая время до их свадьбы. Я не верила себе, не верила, что смогу жить дальше, что смогу каждый день улыбаться и смотреть в глаза подруге, которую предала, улыбаться ее мужу, которого люблю.
Я призналась себе, что любила Терна. У меня не было выбора. Я закрыла глаза и сказала себе, что придется жить с этой любовью до самого конца. Не веря, не надеясь.
А потом он снова передал мне письмо через маленького Фелика.
«Одн-на, я узнал правду. Давай встретимся сегодня, там же. Т.»
Эта встреча стала началом конца.
Терн встретил меня у сторожки. Глаза его были черны, волосы растрепаны, на лице написана тревога. Он быстро подал мне руку и завел в сторожку, где ровными рядами лежали уже тридцать шашек.
— Твоя мать и муж Ли-ры не встречаются, — сказал он. — Лам-ке пускает сплетни, как обычно, но с завтрашнего дня уже не будет.
— Откуда ты знаешь?
Он помолчал.
— Твоя мать встречается с другим мужчиной, с Ли-белой.
— С Ли-белой? — удивилась я. — Но он же…
— Да, он младше нее и у него дети — твои ровесники, но он хотя бы не женат, — сказал Терн, и я вспыхнула от тона его слов. — Завтра я скажу Ар-ке, что не женюсь на ней.
— Что? Почему? — я задохнулась от нахлынувших чувств. — Терн, мы же решили…
— Ты можешь умереть, — сказал он, и я замолчала. — Ты можешь умереть, и я никогда не буду иметь возможности коснуться твоего лица, твоих губ, обнять тебя.
Я закрыла лицо руками и отошла к стене. Ар-ка тоже может умереть. Стать женой Терна и умереть, оставив его вдовцом…
В следующую секунду я готова была провалиться сквозь землю от стыда за собственные мысли, но они уже вошли в мое сердце, вонзились в него острым кинжалом и заставили его кровоточить.
— Я тоже могу погибнуть, — сказал он. — Но я рожден не здесь, и я просто перейду, а вот ты…
Я отняла руки от лица и посмотрела на него. Я впервые слышала от Терна что-то в этом роде. Я думала, что все жители моей деревни — истиннорожденные, кроме Паны, которая пришла из какого-то другого мира, но чтобы Терн оказался чужаком?
— Откуда ты?
— Мать родила меня в мире 16-14-ОЗ… — И он назвал еще целую кучу цифр. Я даже примерно не представляла себе, где это. Даже название звезды прозвучало для меня незнакомо, а ведь Ли-ра поведала мне тайны многих звезд. — Пана — моя мать в еще одном мире, но по-настоящему родила меня женщина, которую я увижу только после своей смерти. Тот мир находится на другой оси времени. Если я уйду сегодня и вернусь завтра, здесь пройдет сотня звездокругов.
— Поэтому ты и не перейдешь, когда придут джорнаки, — сказала я.
Он кивнул.
— Поэтому. И еще из-за тебя. — Терн приблизился и взял мои руки в свои. — Я люблю тебя. Я живу только рядом с тобой. Я не могу без тебя. Я так долго ходил по мирам, чтобы не думать о тебе. Но если ты умрешь, я здесь не останусь. Я перейду, и мне плевать, что станет с Аркой и остальными.
— А если нет, — сказала я.
— Идем со мной.
Мы вышли в прохладную ночную тьму, держась за руки. Видеть нас был некому, да и кто будет вглядываться в это время в лесную глушь? Спустившись по крутому склону к той части озера, которая должна была стать местом гибели для армии джорнаков, мы ступили на ледяную гладь и остановились. Веревок не было видно — их укрыли снегом. Тонкие серебристые нити не должны были вытащить заряд из проруби, им достаточно было просто порваться. Подвешенный заряд ударялся об лед и происходил взрыв. Ребята уже опробовали взрывчатку в той части озера, к которой невозможно было подступить с берега. Выбурив скважину и подвесив шашку, он забрались на обрыв и дернули за веревку. От взрыва в небо поднялся столб дыма. Во льду появилась дыра, в которую тут же потекла вода. Осколком одному из храбрецов едва не выбило глаз.
Испытание сочли успешным.
Терн повернулся ко мне и посмотрел мне в глаза.
— Ты находишься сбоку, — сказал он. — Ты находишься сбоку или сзади, готовая дернуть за веревку, как только джорнаки сделают первые пять десятков шагов по краю озера.
Мы одновременно посмотрели вперед, туда, где ровными рядами огоньком мерцали деревенские окна. Джорнаки пойдут здесь. В лесу их встретят капканы и выстрелы из укрытий. Оборотни будут выскакивать из-за деревьев и хватать джорнаков по одному, волчицы будут грызть им ноги, волчата будут носиться вокруг и оглушительно выть. Им останется единственный путь, и, пометавшись по берегу, они ринутся к озеру, на котором их будет ждать группка подростков, ощетинившаяся охотничьими ружьями. Подростков будет мало, и джорнаки побегут вперед, уверенные в том, что расправиться с врагом не составит труда. Мы будем прятаться за деревьями и ждать. Мы будем ждать момента, чтобы выскочить на лед под самым носом у джорнаков и погасить свет их жизни, зажженный Инфи.
— Посмотри на лед, — сказал Терн. — Вспомни тот взрыв, что ты видела. Это верная смерть, Одн-на, если ты еще не поняла. Вы будете слишком близко. Вы уйдете на дно вместе с ним и во имя спасения всей деревни. Будет чудом, если кто-то из вас спасется.
Я задрожала.
— Я расскажу Ар-ке.
И теперь она сидела передо мной в одеждах, окрашенных черной краской и смотрела на меня, не отводя взгляда.
— Что ты мне можешь сказать, Одн-на?
— Ничего, — сказала я.
— Терн не возьмет тебя в жены. Даже если не возьмет меня. Он тебя любит? Возможно. Но он все равно не возьмет тебя в жены.
— Одн-на, — растерянно сказала моя мама.
Ар-ка поднялась.
— Ты умерла для меня, — сказала она. Моя мать ахнула при этих словах, но Ар-ка будто не понимала всей жестокости сказанного. — Ты мне больше не подруга. Я не желаю тебе зла, мне тебя жаль. А Терн… Терн просто дурак, и он сам скоро узнает, какую ошибку совершил.
Она вышла из дома, хлопнув дверью.
— Дочка, это правда? — спросила моя мать.
— Да.
— Ты окончательно решила?
— Да.
— Тебе придется отказаться от него, — сказала она твердо.
Я подняла на нее глаза. Лицо матери не было сердитым, на нем отчетливо читался испуг.