И вдруг он увидел ее. Одн-на показывала на них, бегущих через озеро по толстому льду, стоя в окружении вонючих коренастых дикарей. Волосы развевались на ветру, она что-то кричала и пальцем показывала на деревню.
— Предательница, — выплюнул рядом с Терном сын Ли-белы. — Они бы нас не заметили, если бы не она. Они бы повернули на озеро еще в самом начале, полезли бы на наши капканы и ловушки.
— Не может быть, — сказал он, не веря своим глазам.
— Да ты лишился разума, сын Клифа! Смотри, они все бегут сюда, они все идут за нами!
И вдруг вздыбилась озерная гладь. Взрывом подняло в воздух глыбы льда, обрушило на джорнаков, закрыло Одн-ну ледяной пылью и осколками. Терн смотрел туда, где только что стояла его невеста, и понимал, что в эту секунду она наверняка уже умерла. Его мать стояла прямо у вражеской армии на пути, что-то крича и размахивая руками. Джорнаки бросились к ней, и тут снова прогремел взрыв. Стена ледяных осколков отделила армию врага от отряда Терна. Он словно очнулся.
— Вперед. Вперед! В деревне враг, чего стоим!
Третий взрыв — и последний — разорвал озеро, когда отряд Терна уже достиг деревни. Бой был коротким — пушка Ли-белы разметала две сотни посланных к деревне воином двумя мощными залпами. Покончив с остатками дикарей, посланных против детей и женщин, Терн и остальные решили задержаться — на озере, похожем теперь на открытую рану на снежно-белом теле земли, еще кипел бой, еще слышались крики. На улицах было многолюдно. Подростки и дети держали ружья в дрожащих руках, женщины прижимали к себе просветленных боем сыновей и дочерей. Бледный Фелик вел за руку плачущую Онел-аду, губы его дрожали.
— Твоя мать, Терн, — рыдала Онел-ада. — Твоя мать отправилась на верную смерть.
— Твоя дочь предала нас! — закричала Арка, и все, кто слышал это, ахнули. — Джорнаки знали о капканах, знали о ловушках. Она была с ними. Мы видели.
— Нет, — Онел-ада замерла, глядя на Терна широко открытыми глазами. — Нет, этого не может быть!
Но он отвел взгляд.
Джорнаки, обезумев от потерь на озере, бежали. Волки устроили настоящий пир — и к ночи разведка донесла, что ни один из дикарей не добрался до лысой поляны живым.
Под вечер, когда еле живую Пану разыскали и принесли домой, в деревню вернулась Одн-на. Ее не стали слушать — заперли в охотничьей сторожке, там же, где лежали трупы убитых ею добровольцев. Терн не мог ее видеть, не мог смотреть на нее и думать о том, что она едва не убила его мать, что она обрекла на десятки невинных душ. Он сидел рядом с лихорадящей матерью и думал о том, что теперь делать.
— Я же говорила, знахарка нашлет на тебя проклятье, Терн.
Арка все время была рядом с ним, она жалила его своими злыми словами и высказывала вслух его самые страшные опасения.
— Я же говорила, что обещания нельзя нарушать. Инфи покарал тебя, Инфи лишил тебя матери и любимой.
— Если ты сейчас же не замолчишь, я за себя не ручаюсь, — сказал он, изо всех сил сжимая кулаки.
Арка обтирала мокрой тряпкой пылающий лоб его матери и улыбалась.
Одн-ну пытали. Ее привязали в исподнем к столбу и оставили на пронизывающем ледяном ветру на весь день, чтобы любой мог пройти и плюнуть ей в лицо. Ей не дали права слова — никто не слушал ее объяснений, не пытался расспросить, не верил ей. Терн не ходил мимо столба — просто не мог. Он понимал сильнее и сильнее, что Арка права, что это и есть то самое страшное наказание на данное — и нарушенное! — ангелу обещание, и то возмездие оказалось намного страшнее того, о чем он думал.
Но думал он и о кое-чем другом. В последние дни перед нападением Одн-на начала болеть. Она кашляла, иногда подолгу, плохо соображала и иногда задыхалась при ходьбе. Он списал это на переутомление, на постоянно полуночные обходы, на волнение — но теперь, когда все сложилось в один рисунок, Терн понимал, что был глуп и не замечал очевидного.
Он любил ее слишком сильно. При мысли о том, что они могут умереть, зная, что завтра может стать последним днем их жизни, он чувствовал, что сердце просто разрывается от любви. Он был вампиром, и он слишком сильно любил свою девушку. И она заболела.
Он нарушил обещание держаться от нее подальше, данное ангелу, и теперь она умрет. Не он.
Она.
Умрет раньше или позже, завтра на казни или потом, когда его аура пожрет ее ауру. Он готов был бежать в сторожку, освободить ее и сказать, что отныне будет держаться от нее подальше — но это уже вряд ли поможет.
Его мать захрипела, пытаясь справиться с раной в груди, и Терн возненавидел себя за мысли об Одн-не, возненавидел себя за свою любовь.
Как она могла предать их? Как она могла пойти к этим тварям, открыть им все секреты, довериться этим дикарям? Он вспомнил лица мертвых детей, которых они предавали объятьям Инфи накануне вечером, и почувствовал, как в душе медленно загорается жгучее пламя ненависти.
Она целовала его и выслушивала слова о любви. Она называла его мать Паной и часто приходила к ним в гости, когда была маленькой. Она обнимала Фелика и трепала его по голове, в шутку называя самым красивым парнем деревни. Она знала о видении Ли-ры. Она знала о пушке. Она знала их планы.
Одн-на выдала их.
Сердце его говорило, что это невозможно, но Терн уже не слушал его. Она предательница. Если он убедит себя в этом… если он заставит себя ее возненавидеть и держаться подальше, ему станет легче перенести ее смерть.
Пусть даже его сердце умрет вместе с ней.
ГЛАВА 31
Ли-ра словно окаменела после того, как сначала в лесу, на дереве нашли ее дочь, а потом, недалеко от лысой поляны — мужа. Только моей матери удалось пробить кокон, в который она себя закутала. Онел-ада умоляла ее сделать что-нибудь, как-нибудь мне помочь, и к концу дня, когда мертвых похоронили, а живым пришлось вернуться в пустые дома, Ли-ра немного пришла в себя.
Ближе к ночи в дом Терна постучали.
Он открыл дверь, сначала даже не узнав женский голос, зовущий его по имени — столько в нем было страха и боли. Пана уже спала, приняв одно из обезболивающих снадобий лекаря, отец вместе с остальными мужчинами находился в охотничьем домике, где проводила свои последние часы Одн-на, Фелик тоже спал. Онел-ада буквально упала ему на руки. Стрельнув взглядом в сторону спящей Паны, она ухватила Терна за плечи и зашептала, горячо и быстро, словно боясь не успеть:
— Ты должен помочь моей девочке, Терн, я не могу потерять еще и дочь, ты ведь любишь ее, ты ведь знаешь, что она никого не предавала…
Трясущейся рукой она сунула в его ладонь флакончик, в котором переливалось всего несколько капель изумрудно-зеленой жидкости. Терн хотел отдернуть руку, но не смог. Как завороженный смотрел он на содержимое флакона, пока Онел-ада торопливо объясняла ему, что нужно сделать.
— Тут всего несколько капель, Терн. Тебе нужно всего лишь вылить снадобье ей в рот, и моя девочка будет спасена.
— Что это за… зелье? — спросил он.
Онел-ада прижала руки к груди, ему показалось, что он слышит биение ее сердца в тишине комнаты.
— Ли-бела сказал мне, что ее решили утопить сегодня ночью на озере Атт. Это зелье не даст ей умереть, оно выбросит мою девочку в ее второе воплощение в тот момент, когда сердце остановится. Она выживет, она будет жить.
— Но это не выход, — сказал он, все еще не понимая. — Если она умрет здесь, она умрет навсегда.
— Я не знаю, что делать, я не знаю, пожалуйста, Терн, я перейду туда и побуду с ней, хотя бы попрощаюсь, хотя бы снова возьму ее за руку…
— Но она все-таки умрет, когда зелье перестанет действовать. К утру. К полудню. На следующую ночь. — Он посмотрел в глаза матери, готовой отдать все на свете, чтобы провести со своей умирающей дочерью еще хотя бы пару минут, и покачал головой. — Я не позволю. Я знаю, что делать, Онел-ада.
Она протянула к нему руки, умоляя.
— Мы отнесем ее в запретный лес.
— Я пришел, чтобы попрощаться с тобой, незадолго до казни, — сказал Терн, глядя в окно, за которым плясали крупные хлопья снега. — Ты была без сознания, и мне удалось влить тебе в рот то, что дала Ли-ра. Но мне не дали уйти, и тебе не дали умереть без мучений. Отец настоял на том, чтобы я остался на твоей казни — ему было важно показать остальным, что я могу быть безжалостен, когда дело касается чести. Пусть даже ради тебя я ей и поступился однажды.
Лекарь сделал тебе укол, и ты пришла в себя. Тебя вывели из домика и погнали по льду к озеру. Я старался идти позади, я старался не встречаться с тобой взглядом. Но ты все время оборачивалась и смотрела только на меня. Ты звала меня, просила помочь, когда тебя топили. А потом замолчала.
Он снова поглядел в огонь, не обращая внимания на то, что тот уже почти погас.
— Тебя утопили, привязав к ногам камень. Ли-бела пошел навстречу мольбам Онел-ады и упросил Клифа достать тело, когда все остальные разошлись. Ты была куском льда, когда мы с ней переодевали тебя. А потом я повез тебя в запретный лес. Немногие туда ходят, как ты знаешь. Я положил тебя там, где время идет совсем медленно — в самый центр поляны, которая раньше окружала Ворота. Летом по ней еще изредка идут искры, а над деревьями можно увидеть странный туман. Ты осталась там, а мы с твоей матерью пустились тебя искать.