Они смотрят на меня, и молчат, и это молчание говорит мне о том, что моя власть сильна, и я знаю, что делаю.
Накатившая волна уносит меня к концу ночи. Уже рассвет, и я слышу, как кричат первые жертвы капканов позади меня. Мы наступаем. Не все хотят идти со мной, кто-то пытается бежать — и попадает в капканы. Я улыбаюсь. Я ступаю по зимнему лесу осторожно и бесшумно. Я провела на ногах всю ночь, но я не хочу ни есть, ни пить, ни присесть, чтобы дать отдых усталым ногам.
— Сейчас! — кричу я, дергаю за нитки, и джорнаки бегут вперед, вскидывая на плечи болтометы, взмахивая топорами и выбрасывая в воздух руки с ножами.
Я вижу, как толпы людей и дикарей смешиваются, разбиваются на маленькие группки, обмениваются ударами и кричат. Я стою позади, почти не скрываясь, но все же стараясь держаться поодаль, так, чтобы меня не заметили те, кто умирает в первых рядах. Мы с боем пробиваемся к тропе, которая ведет к озеру. Волки снуют вокруг, откусывая все подряд прямо на ходу, и прямо на ходу погибая от меткого выстрела. Я знаю, что у каждого из них дома волчата, и закрываю глаза, чтобы не видеть их смертей.
Мы движемся. Еще несколько шагов — и перед нами открывается безупречная гладь озера Атт. Я вижу темную фигуру, бегущую нам наперерез, и понимаю, что это Пана. Но где же Олл-ард? Где же тот, кто должен дернуть вторую веревку, где тот, кто должен стать героем?
Его нет, а мы уже ступаем на толстый лед. Я тяну джорнаков за нити, но лед холодный, и он начинает бороться с тем пламенем, что я зажгла в их душах. Я чувствую, как становится тоньше нить, как сопротивляются души, не желая отправляться вместе со мной на верную смерть. Я тяну изо всех сил, но они сопротивляются, грызут нити, пытаясь освободиться и сбежать.
Я вижу несущийся к нам отряд Терна. Вот-вот, и будет поздно, вот-вот — и я не смогу сделать то, что должна, и в последнем усилии я выбрасываю в их сторону руку и кричу:
— Вы — мое стадо, а я волк!
Раздаются выстрелы. Кто-то падает, кто-то кричит от боли. Болтометы снова взлетают на плечи, и я пользуюсь этим моментом, вплетая в нити джорнаков еще одну нить — свою собственную. Она раскалена добела, и она вонзается в их души, заставляя подчиняться. Навсегда. Навечно. Без остатка.
— Мы идем на озеро, — говорю я, и они идут.
Я даю одному из джорнаков веревку и пою для него его собственную песню. Он поднимает веревку, облизывая пересохшие губы. Его глаза плачут огнем, но это не трогает меня более. Джорнаки бегут по льду навстречу Пане. Они знают, что это их смерть, и последнее, что они слышат в своей жизни — это крещендо, которым я заканчиваю свою собственную песню перед тем, как дернуть за веревку и птицей устремиться в серое небо.
Взрыв отбрасывает меня на снег.
Боль настоящая. Кровь настоящая. Я открываю глаза. Закрываю глаза.
Игла вонзается мне в руку, и я ахаю, пытаясь уклониться от укола. Я открываю глаза. Закрываю глаза.
Я стою на коленях на чем-то ледяном, и ветер бросает в меня пригоршнями снега и ругательств.
Это моя казнь. Я вижу Терна, он стоит позади всех, его лицо искажено ненавистью и любовью, и я ловлю его взгляд, чтобы что-то ему сказать, но Ли-бела спихивает ногой с края проруби тяжелый камень, и резким рывком меня утягивает под воду.
Вспышка света.
Обрываются одна за другой сплетенные нити.
Наступает темнота, и в этой темноте я слышу голос своего отца.
ЧАСТЬ 4. Снова Стилгмар. ГЛАВА 34
— Я уверен, клянусь богиней-матерью. Это она.
— Откуда такая уверенность? Мы должны дождаться господина. Разве ты помнишь, как выглядела его сиятельная дочь?
— Не помню, но посмотри же на нее! Как же она похожа. Те же черты лица, то же выражение.
— Откуда ты знаешь, какое выражение имеет лицо господина во сне? Если мы принесем ему тело какой-то местной оборванки, он испепелит нас. Нам нужно дождаться господина, нам не нужно торопиться.
Я слышала голоса, но не понимала, откуда они доносятся. Что-то темное окружало меня, и, открыв глаза, я не увидела ни лучика света вокруг. Но говорившим, похоже, свет был не нужен. Они принялись обсуждать прихоти «господина», который поджарит их, одного за другим, если «она» окажется не той, за кого они ее попытаются выдать. Я слышала голоса совсем близко, но не могла разглядеть говоривших, как ни пыталась напрячь зрение.
Где я нахожусь?
Это точно не были мои воспоминания, но и реальностью это не было. Или было?
Я попыталась вспомнить момент своей казни в Снежном мире и все то, что произошло после. Оборванные нити, вспышка света… голос моего отца. Что же он говорил? Что же?
Я закрыла глаза и попробовала воскресить в памяти этот момент — после вспышки, но до того, как я пришла в себя здесь.
Так ты все-таки пришла в себя.
Я осторожно коснулась пальцами своего тела, покрытого какой-то легкой тканью. Физически прикосновение было абсолютно реальным. Я почувствовала шелковистую поверхность ткани, под ней — округлость своего собственного бедра. Едва заметно пошевелившись, я поняла, что лежу на твердой металлической поверхности, а голова моя покоится на металлической же подставке. Возникла ассоциация с моргами, которые я видела в телесериалах на Земле. Нахлынувшая паника едва не свела с ума — а что, если я и правда умерла, и меня закрыли в холодном железном ящике, ожидая, пока придут на опознание родственники?
Я вытянула руку вверх и почти сразу же уперлась ей в потолок. Руки в стороны — и сердце заколотилось — это и правда был железный ящик. Но в нем было тепло. Я чувствовала, как где-то рядом, буквально за стенкой, ходят люди, слышала, как продолжают перепалку те двое, которые пришли за «ней», и которым господин оторвет руки и ноги, если они допустят ошибку.
Глаза понемногу привыкли к темноте. Я увидела над собой небольшое отверстие — наверное, вентиляция. Дверца, судя по всему, находилась в ногах. Я не имела ни малейшего желания выбираться наружу, пока за стеной кто-то есть. Кричать, звать на помощь? Нет. Я полежу тихонько, пока эти двое не уберутся восвояси.
Мне не нравились их голоса и их манера разговора. Что-то было в ней смутно знакомое и смутно опасное, что-то, пока я еще не была готова разгадать.
— Мерра не отдаст тело просто так, — четко донесся до меня голос одного из говоривших, и я поняла, почему испугалась.
Не знаю, сон это был или явь, но, кажется, я находилась в Миламире.
Вот только где?
Я торопливо ощупала себя, проверяя наличие той ужасной раны от копья на своей груди. Но все было чисто. Я наткнулась пальцами на тонкий шрам прямо над сердцем, и поняла, что рана уже зажила. Сколько лунокругов прошло с тех пор, как я и Лакс расстались здесь? Сколько месяцев? Судя по величине шрама, не менее года.
Так что я делаю здесь? Либо это очень реалистичное воспоминание, либо я и в самом деле пришла в себя в Миламире. Но почему не дома?
— Господин заплатит Мерре, — снова раздался голос. — Устройство-переводчик под кожей можно использовать второй раз. К тому же, этот мир, если не сегодня, так завтра присягнет на верность вампирам. Мерре придется пойти на эту сделку, если она не хочет стать пеплом. Господин не позволит, чтобы о его дочери узнали пойкилотермные создания.
Сомнений не оставалось — говорили обо мне. Вот только я понятия не имела о том, кто такой этот «господин», и почему я вдруг стала его дочерью. Мой отец в Снежном мире умер. Мой отец на Земле был обычным инженером на пенсии, и уж точно не мог называться «господином». У них обоих не было воплощений. Я бы знала. Я бы обязательно встретилась с ними, ведь «сплетенные вместе нити душ в мирах и Вселенных тянутся», как говорило учение великого Инфи.
— Идем, — сказал один из мужчин, вдруг повысив голос. — Кажется, приехал господин!
Я услышала звук торопливо удаляющихся шагов. Если действовать — то сейчас.
Как бы ни была привлекательна идея остаться и узнать, что же это за «господин», но если он связан с Меррой, и если они собираются выковырять из моей шеи клеща-переводчика, значит, считать их друзьями я не могу. Я подползла к двери и изо всех сил пнула ее ногами. Она тяжело отворилась, чуть отъехав в сторону. Пока глаза привыкали к свету, я теряла драгоценное время. Я протиснулась в щель, прикрывая лицо рукой, и спрыгнула босыми ногами на пол помещения, напомнившего мне склад. Вокруг валялось оружие, в углу грудой лежали копья и мечи. Я огляделась. Похожая на шкаф с камерами хранения конструкция стояла у стены. Ящиков было всего двенадцать, каждый — с запертой дверью, и мне оставалось только догадываться о том, были ли они полны или пусты. Я притворила свою дверь, как могла, плотно, чтобы выиграть уже потерянное время. Сил закрыть ее совсем не хватило.
На мне была белая одежда, похожая на сарафан из легкой ткани. Что же, меня приодели к приходу «господина»? Я увидела в груде оружия боевой кинжал, схватила его и зажала в руке. Так, что дальше?
За дверью не было слышно ничего, но я понимала, что это ненадолго. Толкнув дверь плечом, я оказалась в узком коридоре, ведущем сразу в нескольких направлениях. Выбирать не приходилось, я скользнула в первый ход. Окон не было. Меня сразу же окружил полумрак, который, к счастью, рассеялся за поворотом. За пустым помещением, в котором стоял письменный стол, снова шел коридор. Мне удалось сделать буквально несколько десятков шагов — он кончился, открывшись в комнату, полную людей. Убранством она напоминала общую столовую — длинные столы, скамейки, в углу — открытая кухня, на которой несколько поваров трудились над обедом или ужином. Резкий запах вареных внутренностей донесся до моих ноздрей, и я сморщилась от отвращения, замедляя шаг.
Увидев стоящих у выхода из комнаты женщин с оружием, я еле слышно охнула и прижалась к стене у двери. Одна, три, семь. Мой кинжал явно не был готов к сражению в духе Беатрикс Киддо. Женщины переговаривались, смеялись, играли оружием. Они все замерли как по команде, когда дверь в другом конце комнаты открылась, и вошла Мерра. Величественная — как и тогда — красивая и строгая, она оглядела замолчавших воинов долгим тяжелым взглядом.
— Двое здесь, остальные со мной. Приехал заказчик.
Воины моментально определили, кому остаться, а кому уйти. Две женщины вернулись к своему занятию, остальные ушли, как я поняла, встречать «господина». Времени у меня почти не осталось.