— Вы потише, потише, сеньор! — шикнула на него служанка, испуганно озираясь по сторонам. — Быстрее говорите, а то мне идти надо.
— Скажи, что я буду просить её руки.
— Вот что, сеньор, — прошептала Джуди, — поезжайте в монастырь святой Ирины, только не теперь, а чуть погодя, но непременно до следующего воскресного дня. Остановитесь в соседнем селении и ждите от госпожи весточки. А теперь прощайте, сеньор, и уходите отсюда: неровен час, признают Вас!
Служанка ушла. Пойдя вслед за ней и остановившись перед церковными дверьми, Леменор видел, как Джуди подошла к госпоже и что-то сказала ей. Улыбка Жанны показалась ему верным залогом её благосклонности. Теперь он твердо знал, что не жениться ни на ком, кроме Жанны Уоршел, пусть даже отец лишит её наследства.
За вечерней трапезой Жанна с поверхностным интересом внимала советам барона по ведению хозяйства. Дав кухарке необходимые указания на завтра и проверив содержимое кладовой, баронесса достала шахматы, и отец с дочерью удобно расположились за игрой у камина. Жанна играла плохо, а сегодня и вовсе была невнимательна. Барон поминутно называл её безмозглой дурой, а пару раз даже готов был запустить в дочь ферзём, которым она только что безалаберно пожертвовала. Разумеется, игра завершилась торжеством опытности над молодостью, хотя победа не доставила Джеральду былого удовольствия. В назидание дочери помянув добрым словом покойницу-жену, бывало, обыгрывавшую не искушённых в шахматах оруженосцев, он отправил Жанну спать, напомнив, что завтра она должна встать пораньше, чтобы переделать кучу дел до приезда Гвуиллитов. Девушка подчинилась и поднялась в свой уголок. Она пыталась настроить себя на благочестивые мысли, достойные предстоявшего паломничества в близлежащий монастырь, но не могла. Сердце её бешено колотилось и вот-вот готово было выпрыгнуть из груди.
Спальня Жанны была отгорожена от унылого тёмного зала таким образом, чтобы образовался солар. Холодный пол, как и в других жилых помещениях, устилали соломенные циновки; узкое оконце на ночь заставлялось деревянным ставнем. На пузатом сундучке под высоким узким окном, единственном окне во всём зале, валялись камлотовые чулки.
Возле широкого, на массивных ножках, приспособленного под кровать, сундука с самодельным пологом сидела мышь. Девушка с визгом бросила в неё башмаком — мышь убежала, спряталась за ещё одним сундуком с плоской крышкой, на котором лежали мягкие подушки. Напротив него стояла высокая подставка для свечи. На специальной полке под днищем сундука-кровати, стопкой лежала повседневная одежда. В самом сундуке, помимо белья, на самом дне хранились драгоценности: две резных шкатулки с инкрустацией. В одной из них, полукруглой, лежало металлическое зеркало; во второй — драгоценности женской половины семьи Уоршелов. Ключ от сундука Жанна всегда носила с собой.
Скромным уютом в виде разбросанных по полу подушек, набитых травой и конским волосом, комната и замок в целом были обязаны Беатрис Уоршел. Это была в своём роде удивительная женщина; в тех краях, откуда она была родом, нашлось бы немного девушек, которых лучше неё пели и танцевали, пленительнее улыбались и одевались с большим вкусом, чем графиня Беатрис и ее старшая сестра. Их манеры были безупречны и полны врождённого, природного изящества. На руку сестёр претендовал не один десяток рыцарей; они были музами поэтов; не один рыцарь преломлял в их честь копьё на ристалище.
Замужество Беатрис было случайным и у многих вызвало недоумение. Ей прочили блестящую партию — крестника отца, но по настоянию родных она вышла за Джеральда Уоршела, который сумел отличиться в многочисленных стычках с валлийцами, ценой своей безрассудной храбрости приостановивший движение с гор на долины центрального Шропшира. Отец Беатрис заметил подававшего большие надежды юношу, а Элджернон Уоршел, отец Джеральда, озаботившись будущим сына, сделал всё, что помолвка с дочерью сиятельного графа состоялась как можно скорее, делая различные мелкие подарки её тётке. Он знал, что делает: Элеонора имела большое влияние на брата.
Впервые жених и невеста увиделись во время помолвки. Молодой человек с мужественными чертами лица, по словам тётки, бесстрашно громивший язычников, был встречен Беатрис с молчаливым безразличием, но все же с нотками благосклонности. Разумеется, он не был пределом её мечтаний, пробелы в его образовании и воспитании постоянно напоминали о себе, но по крайней мере он не был ей противен. Разница в возрасте была не так уж велика, так что она надеялась, что поладить с ним будет не так уж сложно, не сложнее, чем с братьями и кузенами. Кроме того, она не могла не заметить, что ее присутствие смущало его. Причина была проста: красота невесты не оставила Джеральда равнодушным.
Несмотря на то, что сын рано женился, Элджернон Уоршел не познал в полной мере плодов своих трудов, погибнув во время бесславного похода принца Эдуарда. После его кончины на руках сына, помимо молодой жены, собственных троих детей и двух маленьких сестер, осталась мачеха, от которой, по словам пасынка, было мало толку. Женщина веселая, склонная к полноте, Маргарита больше всего на свете обожала грызть орехи, из-за чего ее одежда была вечно в шелухе. Вследствие своего характера она отлично ужилась с невесткой и даже взяла на себя заботы по поискам подходящей кормилицы для ее детей.
Маргарита пережила мужа на четыре года. Какая-то неведомая болезнь в последний год жизни раздула ее тело до неимоверных размеров, так что ей было тяжело не только ходить, но и дышать. А потом она вдруг усохла и, испросив духовника, скончалась на руках у невестки. Хоронили её без Джеральда Уоршела, огнем и мечом отбивавшего атаки хлынувшего с гор потока валлийцев.
Жанна помолилась и позвала служанку. Джуди помогла ей раздеться и развесила по местам одежду. Пожелав госпоже спокойной ночи, она удалилась.
Баронесса, подложив руки под голову, уставилась в потолок. Глаза у неё слипались, но засыпать не хотелось. Да и как же она могла заснуть после того, что с ней случилось сегодня!
Постепенно мысли её начали путаться, и, как Жанна не боролась с собой, сон всё же смежил её веки.
Джуди тоже не спалось.
— Ой, я сегодня такого парня видела! — Она блаженно вытянула ноги в комнате с низким потолком — общей спальне девушек. — Эй, Нетти, ты спишь?
Ей так хотелось поговорить с кем-нибудь, — о чём угодно, лишь бы поговорить! — но, как нарочно, все её подруги либо спали, либо весело проводили время со слугами. Оставалась Нетти — но и она, как нарочно, успела задремать.
— Ты спишь? — настойчиво повторила Джуди.
— Нет, — пробурчала лежавшая в углу девушка и с головой укрылась грязным лоскутным покрывалом. Многие девушки втайне завидовали этому покрывалу — им ведь приходилось спать под тряпьём.
— Дрыхнешь, я же вижу! А я тебе тут о парнях толкую…
— Послал же Бог соседку! — с досадой пробормотала Нетти и села, старательно протирая кулачками глаза. — Ну, говори, сорока!
— Я о том монашке, который пробрался нам в сад.
— И? — встрепенулась девушка, позабыв про сон.
— Он вовсе не монах, и зовут его Дьюк.
— И кто он, если не монах?
— Слуга баннерета Леменора.
— А есть у него кто-нибудь?
— Уж этого я не знаю, слышала только, что Дьюку очень приглянулась одна девушка из нашего баронства. Он так и сказал: "Та девушка, что ловила сегодня во дворе курицу, — просто красотка!"
— Да ну тебя, Джуди! Я-то думала… Ты целыми днями всякую чепуху болтаешь!
— Чепуху? — взвилась служанка.
— Да, чепуху.
— Ну, Нетти! Да чтобы я… — она запнулась и, отвернувшись, процедила: — Спи, соня, просыпай своё счастье!
— Уж как-нибудь не просплю, — Нетти зевнула и снова опустила голову на руку. — Ложись. Завтра рано вставать.
* * *
Этот сумрачный романский монастырь с крестовыми сводами пятибашенной трехнефной церкви, самой большой в графстве, издавна привлекал к себе людей. Они стекались в него, чтобы приложиться к частице мощей святой милосердной Ирины, с радостью перекладывая на её хрупкие плечи часть своих земных забот.
Церковь была сильно вытянута в длину; трансепт пересекал здание посредине. По углам монументального многоярусного фасада были поставлены увенчанные зубцами суровые крепостные восьмигранные башни, при всей своей монументальности казавшиеся не достойными внимания в сравнении с грандиозной многоярусной башней над средокрестьем.
Фасад собора, при всей своей суровости и прагматичности (в первую очередь любая церковь должна была служить крепостью) был насыщен ярусами декоративных проемов, слепых окон и аркад. Тонкий узор скульптуры, подобно диковинному узору, вился по камню, уподобляя его живому, пугающему и таинственному существу.
Картина Страшного суда в полукруглой арке-тимпане, символизировавшей небесный свод, встречала богобоязненных прихожан у входа в Храм Господень. Грозен и беспощаден был Судия, восседавший на троне над землей — прямоугольником двери; он нес не мир, но меч. "Я есмь дверь: кто войдем Мною, тот спасется, и войдет, и выйдет, и нажить найдет"… И они входили, преисполнившись верой и страхом.
Мягкий приглушенный свет лился через эмпоры и окна среднего нефа, преломляясь о причудливые капители колонн в виде химер. Они были повсюду, эти диковинные существа: не только на капителях, но и у подножий колонн, на окнах, на рельефах стен и дверей гнездились кентавры, львы, полуящеры-поќлуптицы, и трубящие в рога полулюди. Они, силы вездесущего дьявола, возникали повсюду, не чураясь замешаться в компанию свяќтых.
На Жанну падал золотистый луч теплого, животворящего солнца, пробившегося сквозь преграду толстых каменных стен. Она бесцельно скользила глазами по затылкам молящихся, а потом вновь обращала взор на того, кто своими страданиями искупил грехи всех живущих — скорбную фигуру распятого Христа. Жанна боялась прогневать его и который раз задавала в своем сердце вопрос, не согрешила ли она, не отяготил ли еще один грех ее душу, уже с самого начала отмеченную печатью первородного греха.
Девушка нервничала; монотонное пение служек и полная обличения гордыни, самого страшного из всех сметных грехов, проповедь священника сливались в её голове в нескончаемый гул. Она пыталась сосредоточиться, молиться вместе со всеми, но не могла. Теребя в руках деревянные чётки матери, Жанна время от времени посматривала то на Мелиссу Гвуиллит, то на её родных, вместе с которыми она совершала это ежегодное краткое паломничество. Обычно с ними ездил и барон Уоршел, но в этот раз он предпочёл молитвам заботы об урожае, решив совершить поездку немного позже. Мысли его дочери сейчас тоже были далеки от благочестия, пожалуй, даже слишком далеки.
Мелисса, унаследовавшая от своего отца, валлийца, умение подмечать всё вокруг, не могла не заметить странного поведения подруги. Девушка спиной чувствовала беспокойный взгляд баронессы, и, так как он мешал ей сосредоточиться на молитве, решила выяснить, в чём дело.
— Что с Вами, Жанна? — Она незаметно толкнула баронессу в бок, сверкнув тёмными глазами. — Похоже, Ваши мысли сейчас не с Богом.
Девушка вспыхнула и ещё ниже опустила голову.
— Так что произошло? — шёпотом спросила Мелисса, мельком взглянув на мать, погруженную в молитву. — Что же отрывает Вашу душу от Бога, к коему она должна сейчас устремиться?
— Мирские мысли, — вздохнула девушка. — Мирские мысли и мирские тревоги. И грех.
— В чём же грех?
— В сердце. Сердце моё оказалось бессильным перед искушением Дьявола!