Ай, побъет великана сохатого,
Да и беру спуску нет.
А и соболи да барсы - то любимый кус,
Он и русым заюшкой да кумой не побрезгует,
Волх всегда поит-кормит дружину хоробрую,
Оденет в соболя да барсы,
И на смену шубы останутся.
Обернется Волх гнедым Туром,
Не простым Туром - золоты рога,
Побежит по царству Венедскому:
Он на первый скок на целу версту скачет,
За другой-то скок - уж не видят Его.
Обернется Волх ясным соколом,
Полетит Финист далеко на море:
А и бьет он гусей да лебедушек,
Да и уткам, птицам Кощным, спуску нет.
Он напоит-накормит дружинушку славную
А и все у Волха яства переменные,
Переменные ества, сахарные!
Били вятичи по осени резву дичь, а под середину Овсеня промышляли зверя пушного, зимой же ловили на покрытых толстым льдом Двине да Оке всякую рыбу, подкараулив у проруби. Летом в дело шла сеть, - щедры были водяные.
Год выдался урожайным и на ячмень, и на лен, Радигош щедро одаривал поля светом и дождями. "Скотий бог" не давал медведю баловать - овцы плодились на диво шелковистые, потому жены ткали разную пестрядь с затейливым клетчатым рисунком. Эти шерстяные одежды высоко ценились иноземцами.
Купцы, переплыв Готское море, поднимались к истокам батюшки-Дона, откуда волоком попадали в Упу. Потому и процветало Волово городище близ Дедославля*. Залы в тереме Владуха были увешаны бронзовыми щитами, в которые можно было глядеться, как в воду. Ольга и рассказывала, что чудесные щиты они выменяли прошлым летом как раз на знаменитом торжище, куда ежегодно наведывались богатые персы.
(* Дедославль, Дедилов - легендарный город вятичей, располагался по мнению ак. Б.А.Рыбакова между Упой и Доном, юго-восточнее Тулы. Первое упоминание в Ипатьевской летописи под 1146 г.)
Сами заморские гости, жили-то они за Гирканским морем, землю вятичей называли - Вантит. К северу помещали они Славию, к западу - Киявию, а на самых пределах земель славянских, что на заходе, лежала мистическая Аркона. Арабы писали так:
"Русы состоят из трех племен, из коих одно, ближайшее к Булгару, а царь его живет в городе под названием Куяба, который больше Булгара. Другое племя, наиболее отдаленное от них, называется Славия. Еще племя называется Артания, а царь его живет в Арте. Люди отправляются торговать в Куябу, что же касается Арты, то мы не припоминаем, чтобы кто-нибудь из иностранцев странствовал там, ибо они убивают всякого иноземца, вступившего на их землю. Они отправляются вниз по воде и ведут торг, но ничего не рассказывают про свои дела и товары, и не допускают никого провожать их и вступать в их страну. Из Арты вывозят черных соболей и свинец".
Артанцы слыли неплохими металлургами. Бронзовые статуи, изготовленные славянами, не уступали изяществом форм ромейским скульптурам. На Аркону чрез Варяжское море с дальних островов бритов везли олово, которое во все века традиционно путали со свинцом. Олово меняли на янтарь.
Мастерам кия и на земле вятичей почтение особое. Каждый род имел своего оружейника, а иногда, редко, но встречались мастера не менее умелые, чем знаменитый киянин Людота. Старшего из вятичей звали Творилой. Особо любила сего искусника детвора, ибо не было такой диковины, такой чудной игрушки, что не сварганил бы добрый мастер, начиная от деревянного меча или детского лука и заканчивая вертушками да жужжалками.
- Вот так клинок у тебя, словен! - не скрывал восхищения Творило, любовно разглядывая металл.
Управляться с полуторником, точно с простым мечом, мог разве очень высокий воин. Ругивлад, к счастью, не мог пожаловаться ни на рост, ни на крепость длинных рук.
- Да, особенный! - подтвердил он, - Сколько уж крови выпил, сколько вражины порубил - а ни одной зазубрины? Что еще скажешь?
- Нет, Ругивлад, такого кузнеца, чтоб на творение рук своих не поставил бы клейма! Знатный меч особливо знаки любит. Клейма я тут не вижу. Выходит не человек его справил, а могучий бог!
- Вот и я так думаю, - грустно вымолвил словен.
Издревле вятичи ведали тайны металла. Видно достались секреты им от самого небесного Творца. Чтили Сварога и Сварожича за неделю до конца Грудня и еще пару дней в Большие Овсени, когда обновляли пламень в печах во славу Огнебога.
И рек древний Станимир, поучая малышей, да не худо бы и всем послушать:
-...Сварога - Деда богов, что ожидает нас, восхваляем. Сварог - старший бог Рода божьего и Роду всему - вечно бьющий родник. Как умрешь, ко Сварожьим лугам отойдешь, ибо он есть Творец, а прочие - суть сыны Его. Потому и молим Сварога со Сварожичем средь огней наших и хлябей наших и просим Его, ибо он - источник хлеба нашего и есть бог Света, Бог Прави и Яви, - вещал старец.
И рассказывал мудрец, как поймал раз сей Кузнец Черного Змия, да прищемил ему язык клещами огненными, да стал охаживать Гада кулаком, что кувалдою киевой. И делили они с Ящером* Землю Матушку, справа Навь легла слева Явь простерлась. Так прошла межа великая, а по ней бежит ныне река Смородина. Кто воды мертвые переплыл - назад не вернулся, но и нечисти из-за той реки нет пути на Белый Свет. Так-то оно было!
(* Ящер - мировой змей, на нем лежит и поворачивается Земля. Прародитель всех прочих змеев. Мидгарский Змей (Ёрмунганд)- в скандинавской мифологии сын Локи, чудовищный змей, на которого опирается Земля, аналогичен по функциям славянскому Ящеру. У авестийцев - Ажи-Дахака. Пекельное божество Ясса - Яжа - Яша известно по средневековым польским поучениям против язычества).
Ругивладу удалось без особых хлопот собрать десятка два искусников. На помощь жупана он не уповал, но работу очень скоро наладил, как должно. Волах дал всем строгий наказ - слушать чужеземца, точно его самого. Поведал словен воеводе про разные хитрости да придумки, вот и смекнул старый вояка - польза будет городу великая. Так двор Ругивлада превратился в настоящие мастерские.
Наследники Сварога знали дело к несказанной досаде Медведихи - красивой дородной бабы, которую воевода подвязал заведовать нехитрым хозяйством чужеземца. Сама-то Медведиха в минувший год потеряла сына - увел проклятый кочевник, да муж ее сгинул где-то в Муромских лесах несколько весен назад. По дурости нанялся вятич охотником, да не простым, а за головами человечьими.
Пусть и за татями гонялся Медведихин муж, а пословицу древнюю забыл: не рой яму другому - сам в нее попадешь!
Словом, была баба ныне не у дел, и работа с легкой руки Волаха пришлась как раз по ее стати. Женщина мигом показала мастеровитым мужикам, кто здесь хозяйствует, и те слушались ее во всем, окромя своего кузнечного дела. Медведиха баловала умельцев квашеной капустой, да с кислой морошкой, иной раз блинчиками с медком. Но чужестранец, хоть и был моложе самого юного кузнеца на десяток лет, как слыл нелюдимым, таким им и остался. Ругивлад строго настрого запретил бабе прибираться в верхних покоях, где даже ночами, при лучине, что-то себе колдовал, но в хозяйские дела не лез и по вопросам "куда чего нести" да "где что разложить" всех отправлял к ней. Медведиха слушалась молодого волхва, особенно после того, как словен отдал ей "на обзаведение" половину серебра, некогда выигранного котом в таврели. Баба гордилась ученым пришельцем, хотя ничего не смыслила в волховании. Она же готовила еду и самому волхву, который оказался на редкость неприхотлив: житного чужеземец почти не ел, брезговал и мясом, хотя позволял себе рыбу и яйца. Чаще всего чужак вкушал сочиво - отварную пшеницу и ячмень с медом, но без масла. Поговаривали, то ли в шутку, а может и всерьез, оно уходило на свечи, кои жег пришелец в немереных количествах. Но то были враки - для таких целей у словена имелся пчелиный воск, что он раздобыл у бортников на пасеке. К слову, и мед у них выдался в этот год знатный, вкусный да пряный, на радость детишек.
Нередко бортни устанавивали на деревьях, тогда толстому и тяжелому лесному хозяину не полакомиться дармовым медком. Бортник ловко поднимался по стволу, и, прикрепив себя сыромятными ремешками, выдалбливал полость, называемую бортней. Ульи же обычно делали из спиленных деревянных колод, что нередко поднимали под самую крону, и не одну штуку, а сразу несколько.
Как-то за работой Кулиш, сынок Манилы, располосовал себе бок, Медведиха никак не могла остановить кровь - повязка промокала. Хотели нести отрока к Станимиру, но на счастье Кулиша словен как раз вернулся от воеводы и сумел заговорить рану, не хуже иного знахаря, посыпав ее измельченными листьями мяты да подорожника:
"На море, да на Окияне, на острове да на Буяне Седовлас стоит, рудой крови велит: "Ты, кровь-руда, стой - кладу запрет на тебя с листвой! Ты, руда-кровь запекись - с раны не растекись!"
С тех пор местные зауважали иноземца, благодарил и Манило, да Станимир, осмотрев шрам Кулиша, похвалил словена. После памятного случая с Домовым это была вторая похвала старика за осень. Удостоиться такой чести доселе никто не мог.
Целебную траву, понятно, собирал не он, ведь гостил в Домагоще недавно - выручила Ольга, что знала и цветок, и корешок. Зато словен сам готовил отвары, и пользовал ими себя как изнутри, так и снаружи. Черные одежды и нелюдимость прочно закрепили за молодым волхвом прозвище "Черниг". Так именовали темных кудесников, осевших в дремучих Черниговских лесах, где искали они покоя от сует обыденной жизни. Впрочем, естества своего волхвы не сторонились, и коль приходила к ним, бывало, женщина, пораженная бесплодием, но желавшая иметь дитя - никто не смел ей отказать в этом чуде, иначе гнев Черного бога непременно бы настиг такого служителя.
А с запада и с юга слетались вести одна хуже другой. Разведчики сообщали о необычайном оживлении в стане печенегов да о посольстве к ним киевского воеводы Бермяты. И вспоминали ратные мужи, как ярились пожарищами светлые летние ночи, как вспыхивали факелами деревни, сгорая одна за другой дотла. Но даже старики сходились в мнении - никогда еще Домагощу не угрожала столь серьезная опасность.
- Будет дело мечам! - поговаривали они, - Ждите кочевника летом! Непременно нападет!
Налетят степняки - пожгут слободы да поселки, повытопчут поля. По осени-то им уже не добраться, разве только лазутчики, а зимою - верная смерть. И лишь только просохнут тропы да дороги после вешних гроз - вот тогда и явится незваный гость из степей задонских.