Ведовство, как учили волхвы, - особый дар, ниспосланный богами. И тот, кто разумел волшебный язык первозданного мира, кто мог, наблюдая, мудро толковать всякие проявления его, начиная от трели птицы и журчания ручейка до лунного затмения, мерцания звезд и прочих примет - этот человек становился вровень с дарителями. Он не только помнил истинные имена, но и получал право давать их вновь. "Ведать" означало владеть высшим знанием, которое связывало ведуна, его род с могучими стихиями и Правью, таящейся за всем сущим.
- Если прознал мое имя - не откроешь ли свое? Иль, опасаешься?
- Отчего же! - отвечал колдун, улыбаясь, и продолжал, нараспев, - Я Тот-кто-идет-вперед и Тот-кто-идет-назад, я - Тот-кто-распознает-обман и Тот-кто-с-длинным-копьем... Звать меня - Длинная Борода, но проще - именуй Седовласом!
"А что, ежели и впрямь спросить Его?!"
Не успел словен так подумать, как потянуло в сон. Ругивлад клюнул носом. Веки налились свинцом:
"Врешь, колдун! Нас не так-то просто взять!" - решил словен.
Но стоило лишь на пару мгновений сомкнуть ресницы - а может и не на мгновений - и Ругивлад всей кожей ощутил, все вокруг пропитано древним, неподдающимся никакому противодействию колдовством. Повеяло могильным холодом, смертный почуял - подземный мир меняется...
И вдруг, Дрема отступил, в сон больше не тянуло, а очам предстало...
- Прах Чернобога*!
(* Чернобог - бог Нави, бог Нижнего Мира и мертвой, но ожидающей нового превращения, природы. Его капища по-видимому находились близ Чернигова. Один из эпитетов Велеса, посмертный судья. В Авесте есть точное соответствие паре Чернобог-Белобог - это Ангхро-Манью и Ахура-Мазда).
Сколь бы неожиданными не оказались превращения, Ругивлад успел выхватить меч быстрее. На троне торжественно восседал старый кудесник, по такому случаю одетый в грубую черную суконную хламиду. Он был бос, огромные белые ступни, столь же белые длинные костлявые пальцы, смертельно бледное лицо под зловещей тенью глубокого капюшона придавали сходство с навием. Сверху падал тусклый зеленоватый свет.
- Мне известно, что за дело у тебя в Киеве, - невозмутимо продолжал Старый Старик, будто и не пытал доселе гостя, - Но было бы неплохо, если б ты рассказал все с начала! Так сподручнее будет уважить и твою просьбу. Я добра не забываю.
Вот тут-то, почувствовав на себе испытующий взгляд чародея, герой и пожалел, что связался с ним.
- Присаживайся! - продолжил Седовлас, зевая, и указал на скамью, невесть откуда появившуюся в зале.
Ругивлад недоверчиво потрогал клинком дерево.
Стена пещеры подалась в сторону, три зеленых безобразных карла внесли блюдо, полное всякой всячины. Колдун выбрал себе большое краснобокое яблоко, и в широкой ладони кудесника оно заиграло всеми цветами радуги. Не церемонясь, старик вонзил в плод перламутровые волчьи зубы. Брызнул сок. Дед довольно крякнул и благосклонно кивнул слугам - те удалились.
- Что же ты, молодец, не ешь, не пьешь? Али брезгуешь? - осведомился он, смакуя плод.
- Прости, хозяин! Кусок в горло не лезет... Ты послушай-ка мою историю с самого истока. Мне таиться боле нечего. Я ведь беглец, но бегу от себя! С тринадцатой весны за мной повелось - сеять лишь тьму и разрушение. Сеять там, где их просто быть не должно. Все красивое, что попадалось на глаза, становилось в них мерзким, безобразным и безжизненным. Вернее - казалось мне таким, но если бы дело было только в этом. Я отталкивал тех, кто мог бы стать мне друзьями. Собаки спасались от меня, как чумные, и жалобно выли. Цветы, что я дарил, вскоре чахли и засыхали. Тогда я решил, что отмечен даром, который хуже самого уродливого иного клейма, я понял, что влеком страшной волной ненависти и смерти. Со временем ее хищная мощь грозила вырасти, неминуемо поглотив и моих ближних, и врагов. Воистину, то был черный дар.
Хозяин слабо улыбнулся, но прерывать гостя не стал. Ругивлад и так с трудом подбирал нужные слова, будто бы блуждал в закоулках памяти, как в дремучем лесу.
- Дар являл себя не всегда, - поправился рассказчик, - Случалось, я прозревал и даже мог одолеть чудовищные мысли, что роились в измученном мозгу, но и тогда был бесконечно одинок. Я пытался всегда проникать в суть вещей, хотя зачем это нужно - сейчас уже не пойму... Бывали и светлые дни. В дни прозрений я любил. Мы знали друг друга с детства. Но любовь всегда противостоит холодному уму и противна всякой иной премудрости. Отдавшись любви, я перестал бы владеть собой, а всякий суд над чувством есть ложь по отношению к любимому человеку, даже из желания блага.
Ругивлад прервал речь и глянул на колдуна, но тот все так же улыбался в бороду и молчал. Тогда, собравшись духом, человек продолжил историю...
- Страх, что настанет миг, и невозможно будет победить себя. Миг, когда возобладает треклятый черный дар, а несчастную избранницу захлестнет навья Сила. Страх заставил меня отказаться от девушки. Я решил уехать, скрыться, исчезнуть, чтобы разобраться, чтобы очиститься. А любимая не слишком горевала о таком повороте дел. Ей достался простой хороший муж, кажется богатый, и уже попробовавший не одну такую. В четырнадцать лет девушка готова стать матерью. Роду нужны воины, а живучее потомство можно получить лишь от сильного мужика. Я же, мальчишка, отдался знанию и с тех пор поставил рассудок над сердцем...
* * *
Парень рос смышленым, схватывал налету, родичам на радость да на изумление. Ему исполнилось четырнадцать, когда, по настоянию дядьки Богумила, отплыл с новгородскими лодьями за море. Туда, где стояла волшебная таинственная Аркона, где расстилалась мифическая Артания*. Туда, где непреступной твердью вознесся над Варяжским морем белый холм Свентовита** и великий Храм.
(*Аркона - город на о. Руян, совр. Рюген. Знаменитейший культовый центр славян на Западной Балтике. Уничтожен данами в 1168 году. Ральсвик крупнейший славянский город-вик (порт) на Рюгене. Мы отождествляем с землями западных славян Арту из персидских исьточников ( Авеста, Видевдат,1, 16-19) и Артанию - из арабских сочинений. ** Свентовит, Световит, Святовит верховный бог неба и света у западных славян и новгородских словен, бог богов. Во многом схож с греческим Аполлоном. Оба стреловержцы, стрелы их световые лучи, и того и у другого имелся выдающийся во всех отношениях Храм, где жрецы прорицали будущее - Дельфы и Аркона).
Легенды о Руяне-острове слагались неспроста. Владевшие им руги имели такую грозную славу, что, заслышав одно это имя, спасался в шхерах и дан, и мурманин*, и свей. То было могучее и никем не покоренное доселе племя. Средь прочих славян их знали как непобедимых рьяных воинов, обретших дух зверя. Потому тот остров и называли, кто - Руяном, а чаще - Буяном. Жрецы ругов слыли настоящими чародеями. Потому и чтили в Арконе волхва превыше вельможного князя. Там юнцу предстояли долгие годы ученичества. Там он мог получить истинное имя.
(* мурманин - так словене называли выходцев из Норвегии, даны и свеи прежнее название германских племен, населявших территорию Дании и Швеции)
Знакомый купец, желая услужить Богумилу, поклялся скорее сгинуть, но доставить его племянника к самой гавани Ральсвика. Старый волхв торопил подняться по Волхову к Ладоге без хлопот можно было разве весной при высокой воде. Словене скоро миновали студеные волны озера Нево, над которым рыщут в поисках поживы неутомимые ветра-стрибы. Наконец, в неделю при попутном ветре достигли Выжбы. От прежних обитателей сей земли - готов - осталось лишь название. Словене осели тут издавна, постепенно отвоевав у некогда грозного соседа столь важный и удобный на торговых морских путях остров. А от него до Буяна рукой подать, коли Посвист не взбеленится.
Ветер как раз был северный, когда на торговые лодьи Новагорода, словно коршун из-за туч на белу лебедь, вышел Свей. Быстроходные шнеки появились внезапно, едва Готланд желтоватой полосой растянулся за кормой. Свейские корабли ринулись наперерез, двигались они легко и ходко, даже спустив парус - несколько мощных гребков и... Словом, когда словене заметили врага, викинги уж близились к борту борт и были готовы к яростной схватке.
Пронзительный свист множества стрел слился с гулом каждой тетивы, и мороз заледенил кожу. Ругивладу казалось - все целятся прямо в него и непременно попадут! Хотелось упасть на дно и больше не вставать.
Числом свеи едва ли серьезно превосходили новгородцев. Но рухнул навзничь кормщик, франциска* врубилась ему в грудь, ломая ребра. Пытаясь закрыть купца щитом, повалился, пронзенный стрелами, рослый телохранитель...
(* франциска - боевой топор германских воинов, клинок которого сверху и снизу образует кривые загибы. В случае надобности употреблялся и как метательное оружие.)
Затем сцепились.
- Руби кошки! - услышал он страшный крик.
Орали Ругивладу, полагая, что на большее хилый юнец не годен. Стряхнув оцепенение, близкое к обмороку, судорожно ухватился за топор. Железко высекало икры, но багры держали. Крючья намертво скрепили оба корабля.
Заскрипели мостки, превращая палубы в арену одной кровавой сечи.
В отчаянии он обернулся. Да тут уж не разобрать, кто свой - кто чужой! Словенские варяги, верные клятве, "умереть, но не выдать нанимателя", рубились отчаянно, хотя потеряли половину своих. Свеи наседали, напористо, лихо, умело, уверенные в близкой победе.
Долговязый новгородец, ловко уклонился от секиры, перехватил запястье противника. Кулаком, точно кувалдой, он огрел зарвавшегося викинга, сгреб в охапку, швырнул в воду. Ругивлада умыло солеными брызгами. Яро сверкнул клинок, удачливый враг достал силача косым ударом, в который раз окровавив металл. Парень бросился под ноги викингу и тот, перелетев через словена, ударился о скамью. Нож новгородца с чавканьем по самую рукоять вошел в свея, пригвоздив к палубе.
- Вот и сочлись! - услыхал Ругивлад.
Но и сам долговязый уже не встал. Он откинулся к борту, удерживая кишки, выползающие сквозь ужасную рану.
Внезапно, в разгар боя, не замеченная ни словенами, ни свеями, справа от шнека, выросла новая лодья. По высокому борту этого крупного судна в страшном молчании, предвкушая упоение сечи, стояли обнаженные до пояса воины с горящими от ненависти глазами. Их загорелые тела были расписаны могучими рунами. Руги!
Откуда взялись? Не наше дело. Видно, сами боги послали!
Палубу тряхнуло от удара. И разом с десяток свирепо рычащих бойцов ринулось в гущу схватки. Так на силу нашлась мощь, а на умение - мастерство. Дикую ватагу вел Лютогаст. Грозный воин, чьим именем по одну сторону моря пугали детей, а по другую, славянскую, боготворили. Казалось, сам осьмирукий Ругевит* вселился в него! С такой мощью и скоростью разили клинки, повергали, сносили головы, рассекали непрочную плоть, собирая богатую жатву. И с Лютогастом была сама Удача.
(* Ругевит - семиликий бог войны у ругов, кумир стоял в г.Карензе (Корница) на Рюгене. Он имел восемь мечей и был исполинского роста. Истреблен епископом Абсалоном в 1168 г. По нашему представлению Яровит и Руевит - имена одного и того же рьяного бога войны).
На шнеке свеев прикончили быстро, тела торопливо сбрасывали за борт, но на лодье, где находился Ругивлад, еще кипел яростный бой. Безысходность придала врагу и силы, и упорства. Купец дрался храбро, но тяжелая секира снесла ему пол-лица. Ругивлада вывернуло, он ухватился за живот, споткнулся о мертвое тело и растянулся на липких от крови и мозгов досках... В тот же миг на юношу кинулся бородатый кряжистый воин с прямым норманнским мечом. Ругивлад швырнул в него первое, что попалось под руку: кисть, еще теплую, со скрюченными пальцами. Воин уклонился, тут же меж ними возник кто-то из воев Лютогаста. Викинг как-то ловко повел оружие вверх. Нежданный спаситель, дрогнув всем телом, стал оседать. Но смазанное, почти неуловимое движение железа достало и его противника. Свей так и рухнул с клинком в шее, из рассеченных артерий струями хлестала алая кровь.
В страхе от полной беспомощности словен склонился над бойцом, что отдал свою жизнь за жизнь незнакомца. Руг пытался что-то вымолвить, но тщетно, с губ слетал только хрип.
- Руг... - прошептали замирающие уста. - Руг... волод...
Парень приблизил ухо к хладным губам павшего.
- Ругивлад... - послышалось ему.