Шейкин Аскольд Львович
ДАРИМА ТОН
Фантастическая повесть
ПРЕДИСЛОВИЕ
По статистике, фантастика - самая читаемая литература, особенно среди юных читателей. А вот почему?
Такой вопрос часто возникает на встречах и читательских конференциях. Ответы на него бывают разные. Одни ждут от фантастической книжки невероятных приключений и бурных событий, другие хотят вместе с автором поразмышлять над судьбами мира, прикинуть, "а что было бы, если бы...". Третьих интересует, как человек поведет себя в необычайно сложных, экстремальных условиях... Можно назвать еще и четвертого, пятого, шестого. Сколько читателей, столько вкусов, столько требований, столько и пожеланий. Хотя общие качества у любителей фантастики, наверное, есть. В большинстве своем это люди, как правило, любознательные, занимающие активную жизненную позицию в общественной жизни. Они готовы или хотят быть готовыми к решению тех задач, которые ставит перед ними действительность, и потому с таким удовольствием следят за их решением в условиях фантастических.
Ни один человек не отделим от общества. Еще Карл Маркс писал: "Как само общество производит человека как человека, так и он производит общество". Вне общества, вне коллектива человека нет. Только в среде себе подобных люди способны на высшую форму любопытства - любознательность, на познание и на творчество, для которых движущими силами являются воображение и фантазия.
Почему человек любознателен? Ученые говорят, что любого нормального человека всегда интересует все новое, все необычное. При встрече с новым, с неизвестным у нас в организме возникает как бы своеобразное напряжение, которое обычно называют "интересом", "любопытством" или "любознательностью". Это напряжение выводит наш организм из равновесия и создает состояние неудобства, дискомфорта. Избавиться от него можно, лишь удовлетворив свою любознательность. А сделать это можно либо с помощью познания, либо - воображения. Либо призвав на помощь и то и другое вместе.
В энциклопедии сказано, что воображение и фантазия - это "психическая деятельность, состоящая из создания представлений и мысленных ситуаций, никогда в целом не воспринимавшихся человеком в действительности". Написано как будто специально для определения фантастической литературы, не так ли?..
В книге Асколъда Львовича Шейкина - три фантастические повести: "Северная баллада", "Дарима Тон" и "Тайна всех тайн", подарившая сборнику свое название. Все они разные по содержанию, по манере изложения событий. И вместе с тем они объединены чем-то единым, что является, по-видимому, творческим принципом автора. Во всех его произведениях фантастическая идея тесно связана с изображением трудовой деятельности не одиночки, а производственного или научного коллектива. Причем, каким бы ни было произвольным фантастическое допущение, в основе произведения всегда лежат чисто земные заботы.
Повесть "Северная баллада" написана в четко реалистической манере, хотя и без точного указания места действия. Но по многочисленным признакам читатель легко узнает суровый и удивительный по своей строгой красоте край Хибин и, следуя за авторской строкой, отдает свою любовь, свою тревогу и заботу этой земле поразительных богатств и неразгаданных тайн. Интересно, что, так сказать, пружинкой сюжета является научная гипотеза о необычных свойствах дейтериевой, омагниченной, дезинтегрированной воды и об открытии свойств электролизной воды, взятая автором из широкоизвестной научной литературы.
Вряд ли в предисловии имеет смысл раскрывать содержание произведения. Хотелось бы только отметить удачный и близкий юному читателю образ героя-олимпийца, чемпиона по биатлону, - занимательный, динамичный сюжет и актуальность проблемы будущего северного горняцкого города, когда полезные ископаемые окажутся исчерпанными.
Совсем по-другому читается повесть "Дарима Тон". Здесь в глухом таежном лесу, на нефтяной скважине молодой рабочий Федор Зубцов встречается с незнакомкой, девушкой из будущего 2998 года... Повесть очень точно адресована читателю-подростку и заставляет его задуматься о том, насколько определение жизненного пути и реализация способностей человека зависят от него самого.
Удивительно точно детальное описание буровой в зоне тайги. Здесь нет ничего лишнего, обстановка подмечена зорким глазом человека, не раз оказывавшегося в подобных природных условиях... Впрочем, так ли это?
Дома у писателя висит на стене карта Советского Союза. Рубиновыми кружками обозначены на ней места, куда забрасывали его работа, неуемная любознательность и желание узнать все из первых рук, увидеть все самому. Он был коллектором, рабочим-маркшейдером, съемщиком и участковым маркшейдером на шахтах и приисках Восточной Сибири и Донбасса. Выбранная профессия привела его на географический факультет Ленинградского университета. А потом снова работа в топографических экспедициях и километры, километры тайги и тундры, пройденные "на своих двоих". Вот откуда его внимательный взгляд, профессионально примечающий все особенности окружающей обстановки, - землепроходец плюс великолепный рассказчик.
Третья повесть "Тайна всех тайн" - наиболее сложная во всем сборнике, написанная от лица героя - писателя, участника фантастического эксперимента будущего. Завязка кажется предельно простой. Коллектив Института энергетики ищет способы передачи электрической энергии без проводов. Задача понятная, но она только повод. На самом деле по заданию Института социальных исследований ведется сложный эксперимент по изучению и прогнозированию работоспособности научного коллектива, а в результате и сам герой оказывается в роли подопытного в исследовании процессов художественного творчества. Такое необычное построение повести позволяет автору, с одной стороны, добиться постепенного развития сюжета, захватывающего все более широкие регионы затронутой темы, а с другой поставить целый ряд интереснейших психологических и социальных проблем. Прекрасна и плодотворна мысль, пронизывающая все повествование: коллектив - это не сумма индивидуальностей, а единый организм, имеющий значительно более высокий качественный потенциал.
Интересны проблемы, затронутые в повести: соотношение научного познания и художественного творчества в постижении мира; способность человека критически оценить себя, свое место в обществе. Такое исследование морально-нравственных проблем особенно интересно в фантастическом произведении, где автор моделирует систему отношений в коллективе, поставленном в сложные условия заданной ситуации.
В результате автор сам раскрывает смысл повести в нескольких словах. Он пишет: ""Тайна всех тайн" не будущее, а мы сами, внутренний, духовный мир человека, его истинная мера в любви, дружбе, ненависти, следовании долгу". Эти слова и являются тем обобщающим авторским принципом, который объединяет все повести, включенные в сборник.
В фантастике Аскольда Шейнина будущее человечества светло, романтично и наполнено работой, наполнено созиданием. Для такой работы нужен мир, нужны соединенные усилия всего человечества, не разделенного границами вражды и ненависти, не накапливающего втайне арсенала ядерной смерти. Пафос и романтика будущего у писателя - в интересной увлеченной работе на благо общества. И в какие бы дали ни уносило читателя авторское воображение, мысль о своей эпохе, забота о проблемах своего времени ни на минуту не исчезает из подтекста произведений Аскольда Шейкина. Без авторской подсказки читатель сам делает вывод о том, что построить светлое будущее можно, лишь работая как следует в настоящем. Только тогда произойдет слияние времен. Только тогда интересно будет жить как самим строителям, так и тем, для кого мы это будущее строим.
А. Томилин
ДАРИМА ТОН
- Так мы тебя оставляем, - сказал бригадир и развел руками: что же, мол, делать?
Зубцов усмехнулся. Его совершенно безмятежная, даже будто слегка сонная физиономия оживилась.
- Завтра не обещаю, послезавтра - тоже, но еще через денек, к вечеру, - точно. - Бригадир похлопал себя по карману пиджака. - Тогда и напишем бумагу.
Зубцов опять усмехнулся.
- Немного поживешь в одиночку. И не работа будет - курорт.
Тут уж Зубцов не выдержал.
- Дай подкову, - сказал он и протянул руку.
- Какую подкову?
Бригадир ошеломленно оглянулся на вертолет. Высунувшись из люка, нилот нетерпеливо махал огромной, словно сапог, перчаткой. Зубцов покивал головой:
- Эх ты! Ничего-то у тебя нет: ни подковы, ни счастья.
- А это ты зря, Федя, - вмешался Тимофей Кращенко, тоже слесарь, как и Зубцов.
Новенький синий комбинезон, щегольски простроченный зелеными и красными нитками, сидел на нем как влитой. Из нагрудного кармана багряной ковбойки выглядывал, поблескивая, штангенциркуль.
- Да, зря, - с въедливой назидательностью повторил Кращенко. - У Никиты Кирилловича жена красавица, и сам он кровь с молоком.
Кращенко нисколько не кривил душой. Это и на самом деле было так.
- Ну вас обоих к дьяволу, - сказал бригадир и пошел к вертолету. Сгибаясь под тяжестью брезентовой сумки с инструментом, Тимофей Кращенко потащился за ним.
- А ларек? - насмешливо крикнул вдогонку Зубцов. - Пивной ларек поближе тут где, елки-палки? Друзей разве так покидают? Адресок, елки-палки, могли бы сказать на прощание, уважить...
- А-а... - отозвался Кращенко, не останавливаясь, и это прозвучало как: "Тебе только бы у ларька и торчать".
Вертолет затрещал мотором, проутюжил воздушной струей уже начавшую никнуть от летней жары траву, швырнул в Зубцова облако сорванных вихрем листьев рябины. Несколько мгновений повисев в вышине, он скользнул вбок, за черно-зеленую стену дремучего ельника.
Зубцов запахнул свой бурый от пятен машинного масла и ржавчины, видавший виды ватный бушлат, с которым не расставался ни в жару, ни в холод, поджав губы, покивал головой.
- Эх, Федя, Федя, - вслух обратился он сам к себе, - и вся-то твоя жизнь в холодочке...
Он даже презрительно сморщился, чтобы картинней выразить свое отношение и к бригадиру, и к Тимофею Кращенко, и к вертолету, и вообще ко всей этой проплешине в таежном лесу, которая называется нефтяной скважиной .№ 1735.
Относилось это также к вагончику, в котором ему предстояло жить. Был он зелененький, аккуратненький, белел занавесочками. Не вагончик, а райское гнездышко, или, вернее, нечто вроде избушки на курьих ножках, потому что он стоял на полозьях.
Это было, конечно, всего лишь игрой, но такой, какая давно стала для Зубцова привычной формой взаимоотношения с окружающим миром: снисходительно посмеиваться, немножко ворчать, но всем и каждому - не только людям, но и предметам неодушевленным! - сразу выказывать, что он, Федор Зубцов, несмотря на свои всего только двадцать четыре года и простецкую внешность, парень тертый и его уже ничто не удивит.
Вразвалку и все еще сохраняя на лице выражение презрительной многозначительности, он приблизился к тому, что, собственно, и было скважиной. В этом месте земного шара из бетонной плиты торчало огражденное легкими металлическими мостками кряжистое стальное дерево, подставлявшее солнцу три яруса коротких, но могучих ответвлений, усеянных колесами кранов.
На языке специалистов эти краны назывались задвижками, вся верхняя часть дерева - елкой, и так же, как новогоднюю елку венчает серебряная или золотая звезда, стальную елку завершала круглая плоская коробка манометра - буферного манометра, сказал бы нефтяник об этом приборе, потому что был тут еще один манометр, но только уже почти у самой земли. Он назывался затрубным.
Вообще, то, что Зубцов знал немало слов, неизвестных большинству людей на Земле, например: превентор, лубрикатор, затрубное и буферное давление, - составляло для него предмет особой гордости, равно, впрочем, как и то, что поворотом колеса задвижки ему порой доводилось открывать или преграждать путь потоку самой сокрушительной стихии. Каждая профессия имеет своих патриотов.
Подойдя к скважине, Зубцов некоторое время постоял, склонив голову набок и прищурясь, и только потом уже начал орудовать задвижками и вентилями.
Нижний манометр ничего нового не показал.