- Хорошо! - Грациллоний двинулся, чтобы дружески его обнять.
Сорен отпрянул. С тяжелого лица смотрела ненависть.
- Мной движет необходимость, голая необходимость, - сказал он. - На публике я волей-неволей буду сдерживать слова о тебе в моем сердце. Но знай, в глубине души я проклинаю тебя, я желаю, чтобы каждая беда на земле пала на твою голову, богохульник, изменник, губитель жизней.
Он повернулся и ушел.
IV
В утренний отлив похоронная баржа стояла за Морскими воротами, неся на себе самые новые урожаи смерти в Исе. Погода становилась ветреной. Барашки на волнах оливкового оттенка раскачивали широкий корпус и бросали на палубу жалящую пену. Посреди корабля на флагштоке на конце привязи метался вечнозеленый венок. Под ахтерштевнем, завершающимся спиралью, двое рулевых держали штурвал, и отбивал часы старший, задавая ритм гребцам внизу. Впереди рядом с помощником капитан совершал обзор. Палубные матросы, одетые в темное, выполняли свои обязанности. Мертвые в саванах лежали на носилках вдоль правого борта, на лодыжках привязано по камню. Их плакальщики садились на скамейки или собирались в небольшие группы, разговаривая мало. В этом путешествии среди них были король и галликены в качестве жриц, поскольку уходила их сестра.
Грациллоний стоял в сторонке, смотря вдаль на смутную полоску, что была Сеном. Вот так он путешествовал многие годы, когда кому-то из павших нужно было воздать особые почести, с того дня как они похоронили Дахилис. Всегда рядом с ним была хотя бы одна королева. Сегодня никто из них не сказал ему ни слова.
Войдя в глубокие воды, капитан подал знак остановиться. Смолкли удары гонга, гребцы лишь спокойно держали весла. Трубач протрубил сигнал, быстро стихший из-за ветра. Капитан подошел к галликенам и поклонился Ланарвилис, которая теперь была среди них старшей. В соответствии с ритуалом он попросил разрешения провести богослужение. Она прошла на нос корабля, подняла руки и нараспев проговорила:
- Боги тайны, Боги жизни и смерти, море, питающее Ис, возьмите этих любимых наших.
Произнеся заклинание, она развернула свиток и зачитала с него имена, в порядке смерти. Каждый раз, когда матросы подносили носилки к спусковому желобу, Ланарвилис говорила "Прощай", - люди называли имя своей ноши, и тело соскальзывало в принимающие его воды.
Какое же маленькое было тело у Фенналис. Грациллоний никогда этого не замечал. В конце труба зазвучала снова, и ей вторил барабан. Потом тишина в память о молитве, пока капитан не крикнул:
- Меняем курс! - Весла замолотили под возобновленные удары гонга, баржа тяжело повернулась и поползла назад к стенам и башням Иса.
Грациллоний почувствовал, что ему надо походить. Едва он начал, то увидел, что галликены частично разошлись. Одна Дахут стояла возле правого борта. У него забилось сердце. Он быстро, пока не утратил смелость, направился к ней.
- Моя самая дорогая, - начал он. Она жадно обернулась.
- Да? - воскликнула она. - Ты видел, все было законно? О, Фенналис, да отнесут ее боги прямо к моей матери!
В ужасе Грациллоний отступил.
- Нет, - запнулся он, - ты, ты не поняла, я только хотел поговорить наедине - когда причалим, по возможности объясниться...
Ее лицо побелело. Так же как и суставы в тех местах, где она сжала рейку, потом повернулась к нему.
Грациллоний отошел от дочери и зашагал с трудом, кругами, кругами, еще раз кругами.
Рука прикоснулась к его руке. Ему стало ясно, что к нему подошла Гвилвилис. По ее щекам текли медленные слезы.
- Ты так несчастен, - сказала она. Кончик ее длинного носа чуть покачнулся. - Я могу помочь? Есть что-нибудь, что я могу для тебя сделать, господин, хоть что-нибудь?
Он задохнулся от смеха. У нее были хорошие намерения. И это могло послужить началом заживления ран. Так это или нет, но по крайней мере с ней он не обманется и не поникнет, он мог бы забыться в Тельце, - даже закрывая глаза и притворяясь, возможно, пока не забудется сном.
- Да, - пробормотал он. - Освободись от всех обязанностей, что тебя ждут, и приходи ко мне во дворец. - Там стояли его вооруженные люди. Ему больше не нужна была защита, и скоро он их распустит, а пока их присутствие помогало ему внушить благоговейный страх некоторым из своих обозленных посетителей. - Приготовься остаться на долгое время.
Она всхлипнула от радости. Это было самое печальное, что он сегодня видел.
V
Вернулись моряки и люди с флота, полные рассказов о своих приключениях. Их встретили друзья, ошеломляя куда больше.
Херун Танити нашел в таверне среди прочих Маэлоха и Кинана. То был не их старый, пользовавшийся дурной славой притон в Рыбьем Хвосте, а "Зеленый Кит". Шкипер с годами преуспел, как большинство рабочих в Исе, а у морского офицера и легионера было накоплено жалованье, наряду с процентами со скромного дела, что их семьи вместе вели на стороне.
После радостных приветствий и выпивки по кругу - разговоры.
- А правда, народ, в общем-то, считает, что король прав? - спросил Херун. - Мне казалось, многие сжимаются от страха. Как теперь будет повторено слово?
- Ну, рыбы было не меньше обычного, урожаи не повреждала никакая буря, и гниль их не поражала, ящур не нападал на скот, - ворчал Маэлох. - Я хочу сказать, что пока в природе все идет своим чередом.
- Те, с кем я беседовал, будь то суффет или простолюдин, а их немало у меня на работе, они снова становятся довольны жизнью, - добавил землевладелец Цойгит. Было то самое время дня, когда можно расслабиться, он мог присесть и поболтать с посетителями. - Поначалу многие были встревожены, но когда не произошло ничего неблагоприятного, ну, они склонны считать, что дела с богами пусть решает король, и несомненно этот король по сравнению со всеми, что были у Иса, знает, что делает.
- Порой молодые люди явно становятся энергичными, - вставила куртизанка Тальта. К ней прислушивались не столько из-за красоты и занятий любовью, но и за знания и умение вести беседу. - Они говорят о повой эре, когда Ис станет знаменитым, да, возможно, унаследует Риму в качестве владыки мира.
Цойгит быстро огляделся. В комнате было просторно, чисто, солнечно, она была покрыта фресками с фантастическими морскими картинами. Лишь еще за одним столом на скамьях сидели люди, увлеченные вином и игрой в кости. Тем не менее он понизил голос.
- Правда в том, немногие это признают, что у большинства вера поколебалась после случившегося; а она бы не поколебалась так сильно, не будь ее корни столь поверхностными. Что же, это морской порт. В правление Граллона он стал оживленным морским узлом, отовсюду сдут чужеземцы, с богами и образами не наших отцов, тогда как Ис сотни лет лежит в отведенной ему раковине. Из нас все больше и больше народу бывает за границей, привозит не только товары, но и понятия. Да, в воздухе парят перемены, вы можете их учуять как острый запах накануне молнии.
- Люди, что пришли к выводу, будто тот, кто возник на мысе Ванне был Митрой, а не Таранисом, хотят посвятиться в культ, - сказала Тальта. - Сама я верна Банбе, Эпоне. Они женщины, они меня услышат. - Она сама вздохнула. И Белисаме, конечно. Но вполне возможно, что богиня уготовила необыкновенную судьбу принцессе Дахут.
- Ну, между нами, я тоже хочу обратиться к Митре, - признался Цойгит, если это не навредит моему делу. К тому же я немного староват для изучения новых таинств или для этого маленького клейменого железа. Не сочтите за неуважение, сэр, - сказал он митраисту Кинану.
- Я не обижаюсь, - отвечал солдат в привычной своей важной манере. - Мы не ищем новообращенных, как христиане, которые их мобилизуют. Все легионеры Митры - добровольцы. - Он помолчал. - В самом деле, последнее время король отправляет назад тех, кого вынудили идти воевать.
- Что, они были недостойны? - спросил Херун. - Я слышал, что в культ не принимают тех, кто виновен в некоторых преступлениях или пороках.
Кинан едва улыбнулся.
- Мы не педанты. Ты меня знаешь. Нет, тот мой старый приятель из Британии, Ноденс, мы ходили вместе в строю, столовались, и работали, и воевали, и разговаривали, и пили вместе двадцать лет, а то и больше! Не стану называть имена. Но он христианин, как и большинство нашего сообщества. После битвы, увидев призрак, он пошел и хотел обратиться к Митре. Грациллоний - я был там, когда это происходило, - сказал этому человеку "нет". Он был очень добр, как может быть добр наш центурион, когда это нужно. Но он сказал, во-первых, этому человеку надо подумать о жене и детях, здесь в Исе. Если б он отправился в римскую землю, либо сюда пришли римляне и узнали, что он был вероотступником, и его семье, и ему самому пришлось бы очень несладко. Во-вторых, сказал Грациллоний, этот человек поклялся Христу, и в целом у него была хорошая жизнь. Человек должен оставаться со своим хозяином или богом до тех пор, пока тот верен ему.
- Хорошо сказано, - пробормотал Херун. Он уставился на свой кубок. Хотя я должен подумать, я должен хорошо подумать, - и, подымая взгляд: - А как ты считаешь, Маэлох?
Рыбак пожал плечами.
- Пусть каждый делает то, что считает верным, что бы то ни было, а нам следует подумать но меньше его, - ответил он. - Я, я останусь верен старым богам. Поступить иначе означает нарушить связь с покойными.
VI
Дахут унаследовала дом, принадлежавший Фенналис, и сразу принялась его переделывать. Для всего, что она полагала нужным, она могла без ограничения черпать средства из сокровищницы храма - она, королева. Те сестры, что видели отчеты, считали ее экстравагантной, но удерживались от того, чтобы возразить сразу, и велели младшим жрицам тоже хранить молчание. Пусть Дахут получит удовольствие; у нее довольно трудностей.
Тамбилис навестила ее сразу, как та въехала. Дахут пригласила гостью войти, но не с той теплотой, что была между ними раньше. Тамбилис в изумлении оглядела атрий. Потолок и колонны теперь были белыми с позолотой; стены выкрашены в красный, поверху черные спирали; мебель из драгоценного дерева, инкрустированная слоновой костью и перламутром, на ней лежали подушки дорогой работы, шкуры редких животных, сосуды из серебра и резного хрусталя, изысканные статуэтки, расставленные куда с меньшей заботой, чем с вычурностью.
- Ты... изменила дом... сделала его поистине своим, - осмелилась Тамбилис.
Дахут, одетая в зеленый шелк, в который были вплетены змеи, нагрудник украшен спереди янтарем и сердоликом, с высокой прической, заколотой черепаховым гребнем, усыпанным жемчугом, Дахут сделала безразличный жест.
- Работа едва начата, - сказала она. - Хочу выдрать этот потертый мозаичный пол; я закажу изображение подводного мира. Я найму лучшего художника в Исе, когда решу, Сзира или Натаха, он сделает мне на стенах панно.