- Терпение, моя дорогая, - увещевала Ланарвилис, когда мужчина ушел.
- Но он так одинок, так несчастен, - умоляла Тамбилис. - Вы поступаете так, словно это случилось по его вине.
- А разве не по его?
- Да пусть и по его. Рассуждать о таких вещах неумно, - предупредила Форсквилис. Она направилась к Тамбилис, чтобы ее обнять. - Я тебя понимаю. Все в тебе криком рвется бежать к нему. Я тоже скучаю по нему, по большой печальной, степенной, заблудшей душе. Но мы должны принести эту жертву.
- Накажите его, - сказала Виндилис, - морите его страсть голодом, пока он не уступит. Не то чтобы он когда-нибудь еще овладел мной. Но вы другие, вы можете заставить его заплатить. Вы - орудия богов.
- Он может на нас надавить, раз Гвилвилис ему недоступна, - как-то совсем не робко сказала Малдунилис.
Ланарвилис покачала головой.
- Нет. Воздайте ему должное. Он не Колконор. Он не станет расточать то уважение, которое мы все еще к нему питаем, и не будет вызывать в нас еще большую вражду в тот момент, когда ему нужен любой союзник, которого он найдет.
- А что нам делать? - несчастно спросила Тамбилис.
- То, что мы и делаем с тех пор, как он отверг свою невесту - ничего. Не посылайте ему приглашений, отклоняйте все его. На совещаниях будьте холодно вежливы. Когда наконец он будет нас искать, так же его примите. Если заговорит о постели, ответьте ему вежливо, что это он нарушил священную женитьбу, а не мы, и думаем, что боги привели в качестве примера Гвилвилис. Это его отпугнет - страх и раненая мужская гордость. Если же нет, если он будет настаивать, что ж, решать каждой из нас, но если прямой отказ не подействует, тогда думаю, нам надо лечь и отбросить свои взгляды. Он не такой болван, чтобы этого не знать.
- Если я смогу, - прошептала Тамбилис. Форквилис ударила ее по губам.
- Это будет непросто, - сказала она. - Хотя помни, мы ведь делаем это и для него тоже, чтобы он пришел к тому, чтобы заключить мир с богами.
- И как долго мы так будем жить?
Форсквилис развела руками.
- Сколько потребуется - либо сколько возможно. Между тем надейтесь, молитесь, ищите те небольшие заклинания, которыми можно воспользоваться. Кто знает, что может случиться?.. Дахут, что случилось? Принцесса вздрогнула. Она пришла в себя.
- Ничего, - сказала она язвительно. - Ничего и все. У меня мелькнула одна мысль.
- И что это? - спросила Виндилис. Дахут смотрела в сторону.
- Так, мимолетно. Позвольте, я над этим поразмыслю.
- Будь осторожна, деточка. Советуйся с сестрами. У тебя всегда была склонность к безумствам.
Дахут ухмыльнулась.
- Боги присмотрят за мной, - сказала она и торжественно вышла вон.
II
Погода по-прежнему была ветреная, облачная, промозглая. Солнце то появлялось, то пряталось из виду, в то время как на темнеющее море падали тени и скакали белые лошадки бурунов, пока не исчезали на рифах. Ис наполнился шумом, бормотанием в Верхнем городе, брожением, шумихой и ужасными вздохами в том месте, где стена выступала над водами. Ворота были открыты, но лоцманы ставили буи у широкого причала.
Томмалтах и Карса расхаживали по стене от Северных ворот до башни Галла. Они выпили в апартаментах Карсы и решили, что перед ужином необходимо глотнуть свежего воздуха. Там никого не было, кроме охраны на посту. Внизу меж скал крутились волны, разрывались, отступали в водоворотах и облаках пены.
- Меня удивляет, что люди не видят в этом знака того, что их боги гневаются, - сказал римлянин. Он обвел местность руками. Карса говорил по-исански, на языке, который был общим для них обоих; на латыни Томмалтах говорил с запинками.
- Да почему, ничего удивительного, - ответил скотт. - Ты не достаточно долго здесь жил. У нас дома про такое говорят, что осень мягкая и сухая.
Карса просиял.
- Так ты думаешь, Грациллонию от этого хуже не станет?
- А, вот что тебя гложет? Что ж, и меня, и меня.
- Не обижайся, дружище, но ты язычник, хоть и не типичный. Ты разбираешься в этом народе получше, нежели христианин с Юга.
- Я посвящен Митре, - холодно сказал Томмалтах.
- Знаю. - Карса положил свою руку ему на плечо. - Хотел бы я, чтобы ты избрал правильную веру! Но я имел в виду то, что ты родом из поднебесья, ты способен видеть, как осуществляется зло в душах людей. И ты меня выручил. Спасибо тебе.
Томмалтах некоторое время смотрел на него, пока они шли, и лишь потом медленно произнес:
- Ты надеешься, что Грациллоний устоит - будет в состоянии устоять - от того, чтобы не жениться на собственной дочери.
- Надеюсь? - воскликнул Карса. - Я молюсь! Каждый день, даже чаще, падаю ниц, заклинаю бога сберечь ее чистоту. - Переведя дух, он огрызнулся. - А ты нет?
Томмалтах искал несвойственные ему слова.
- Ну, если Дахут действительно станет верховной жрицей Иса, это останется в мечтах. Никогда не слыхал, чтоб они когда-нибудь заводили себе любовников. И раз ее отец говорит, что Митра запрещает брак, я ему верю, поскольку сам еще не сведущ в большинстве Мистерий. И все же, что станет с милой бедняжкой? Как она хоть когда-нибудь сможет освободиться, чтобы устроить свою собственную жизнь? Чудеснее всякого чуда, как она сможет стать королевой вроде тех, что у нас уже есть. Хотя, насколько это вероятно?
- Хочешь сказать, - сурово спросил Карса, - если ее отец сдастся и растление произойдет - ты дашь этому продолжаться неотомщенным?
- Он мой отец в Митре, - с трудом сказал Томмалтах.
- Я поклялся перед Господом, - заявил Карса, - что если он это с ней сделает, я его убью.
III
Сквозь облака летела полная луна. Там, где она их касалась, они серебрились, вокруг же оставалась дымка. Ледяной ветер обдувал долину, свистящую лощину. Он срывал с деревьев сухие листья и бичевал ими дорогу, по которой бежала Дахут.
Она завернула в Священное Место и остановилась. Дыхание рвалось в нее и из нее. За плечами развевался плащ. Капюшон опущен, и из наспех заплетенных кос выбивались спутанные локоны. Промеж трех темных корпусов тускло мерцали булыжники двора в приходящем и уходящем свете. Позади в Лесу скрипел Выборный Дуб. То и дело Молот ударял в Щит, и продолжал звучать замирающий звон.
Дахут воздела руки. Красный Дом стоял погруженный во тьму, король и слуги спали, но кто-то мог запросто проснуться. Она заговорила нараспев:
- Ya Am-Ishtar, ya Baalim, ga'a vi khuwa. Произнеся заклинание, мягко ступая, двинулась вперед. В лунном сиянии были видны разомкнутые губы, обнаженные зубы, оскал победителя в битве.
Однако она медлила всякий раз, когда под ее весом скрипели деревянные ступеньки; и засов она отодвигала с предельной осторожностью, приоткрывая дверь каждый раз на один дюйм. Едва щель стала достаточно широкой, она проскользнула внутрь и сразу ее закрыла, так тихо, как только возможно.
Прислушалась. Сквозь заглушённые стенами ночные звуки она слышала храп со скамей, где лежали люди. Поначалу в зале было темно, как в могиле, потом она смогла разглядеть некоторые черты изображений, чтобы разобраться. Идолы на колоннах вырисовывались четче, чем они были в действительности.
- Таранис, любовник Белисамы, будь со мной, возлюбленный Лера, прошептала Дахут.
Она пробиралась по полу с осторожностью кошки. Присыпанный в очаге огонь предостерег ее несколькими кровавыми звездочками. Ей пришлось наугад ощупывать внутреннюю дверь, прежде чем она нашла затвор. За ней проход был не такой темный, поскольку в этой перестроенной половине были вставлены окна и погода бушевала не настолько, чтобы их пришлось закрыть. Стекла менялись от млечно-белого лунного света до зияющей черноты, но оставались слепыми, сквозь них в действительности ничего невозможно было разглядеть, словно они выходили за пределы мира.