- Нет, едва ли. Помни, я свободен до тех пор, пока полностью не заживут мои кости. Это не похоже на то, когда я был просто оглушен тем франком. У нас будет мир, будет время стать уродливыми, умереть и быть забытыми. - Его охватила задумчивость. - Время даже для того, чтобы король, королевы и принцесса пришли к миру между собой?
II
Снова поднялся ветер, наполненный серыми маленькими водорослями, выброшенными на берег. Команда Будика бросала на него вопросительные взгляды, когда они ушли с дежурства, и он сказал им, что хочет прогуляться далеко. Но они ничего не ответили. Прошедшие несколько месяцев он был унылым, особенно последнее время, часто рассеян, уставившись во что-то невидимое. Вполне вероятно, думали они, ветеран был сильно шокирован столкновением со смертью Грациллония, который был его обожаемым центурионом.
Сменив одежду легионера на теплый штатский костюм, он вышел за Северные ворота и энергично зашагал по Редонианской дороге, к северу, к могиле Энилла - там он отдал честь, обычай для римлян - и далее на восток, пока Ис не перестал быть виден. Дорога принадлежала только ему. Слева он мельком видел дикую белогривую необъятность океана, справа желтоватое пастбище, усыпанное галькой, здесь и там искривленное ветром дерево или покрытый лишайником менгир. Над ним в порывах ветра носилось несколько морских птиц.
Один древний монумент подсказывал; что рядом находится убежище, которое использовали в пахотный сезон пастухи со своими стадами, когда разыгрывалась буря. То был не камень, а просто три покрытые дерном стены, открытые на юг, где холмы частично прорывали ветра, и на отводах лежала низкая крыша из дерна. Внутри было можно укрыться от сильнейших морозов, но не от ревущего и свистящего ветра. Он неоднократно выходил из тьмы и бросал украдкой взгляды вверх, на запад.
Наконец она пришла, одетая просто, как озисмийка. Кроме капюшона она натянула на лицо шарф. В такой день как этот, это было понятно. Прохожий или городская стража не обратили бы на нее внимания, - она сошла бы за жену сельского жителя, или, может, служанку из отдаленного поместья пришла в город по какому-то поручению - если бы не заметили под шерстью стройные изящные лодыжки. Будик вприпрыжку выбежал ее встречать.
- Госпожа! - закричал он. - Вы, так одеты? И вы не верхом, вы всю дорогу шли пешком. Так нельзя!
Дахут откинула шарф и сразила его наповал улыбкой.
- Я должна была ехать верхом, среди знамен и барабанщиков? поддразнила его она. - Я сказала тебе, что хочу поговорить наедине. Веселость оставила ее. - Да, никудышное место для встречи. Как мило, что ты пришел, как я попросила.
- М-м-моя госпожа попросила, поэтому само собой я... Но давайте войдем. Я принес с собой еду и, и бурдюк. Я должен был вспомнить про чашу для вас. Простите. Но если вы соизволите?
Она привередливо выбирала себе дорогу среди сухого помета к скамейке. Та была мала и примитивна; когда они сели, то им пришлось потесниться. Она пригубила и мгновенно обнаружила опыт.
- Ах, это помогает. Ты так добр, Будик, так предупредителен.
- Зачем мы в-встречаемся сегодня?
Она прошлась пальцами по кулаку на его колене - мягко, как мотылек!
- Зачем, это и так ясно. Трижды мы случайно повстречались на улице, и ты был милостив прогуляться со мной, выслушать меня, быть со мной.
- Мы никогда не говорили. - Он смотрел прямо перед собой.
- Нет, как бы мы смогли? Но я ощутила в тебе силу, заботу. - Дахут вздохнула. - Как я могу привести в дом мужчину, если он все время будет на виду и его будут подслушивать слуги, так что мы можем свободно общаться только на улице?
- Понимаю. У меня дома? Мы с Кебан будем безгранично польщены. Только дайте мне знать заранее. К вашему приходу надо подмести и убрать.
- Благодарю. Уверена, ваша жена хороший человек. Но как мне открыть свое несчастное сердце в ее присутствии? Нет, эта бедная хижина - все, что у меня есть.
Он собрался с мыслями и с волей.
- Тогда что вы мне скажете, госпожа? Клянусь, это никогда не вырвется из моих уст без вашего разрешения.
- О, не бойся, никаких секретов. Просто я одинока, напугана, и несчастна. - Дахут прерывисто потянула воздух. Это заставило его повернуть голову и взглянуть на нее. Она поймала его взгляд и не отпустила. - Пойми, пожалуйста. Я не плачусь. Я могу вынести то, что должна. Но как это поможет узнать, что испытывает ко мне хотя бы один мужчина! Как будто... быть на море в одну из чернейших штормовых ночей, среди рифов, но видеть, как вдалеке светит маяк.
- Говорите, - пробормотал Будик. Она наклонилась к нему.
- А ты в это время меня обнимешь?
- Госпожа! Вы королева, а я - я женатый христианин.
- В этом нет ничего непристойного. Просто твоя рука нежно меня окружает, как рука отца, когда я была маленькой, или брата, брата, которого у меня никогда не будет.
Он послушался. Он слушал. Слова вырывались, порой со слезами, которые, он видел, она пыталась сдержать.
- Ужасная судьба... я радовалась тому, что то, во что я верила, было послано Богами, а мой отец - нет... От этого у меня закрадывались мысли, да, боль и бессонница вызывали мысли из подсознания... Что мне делать? Что я могу?... Он мой отец, я его любила, но теперь он меня отвергает... Уж не сами ли Боги затуманили разум Томмалтаха и Карсы?... во мне есть этот ужас, этот страх, что это я каким-то образом, ничего не ведая, и была тем искушением, что соблазнило их на смерть... все, что ни случится, будет неправильно... Будик, прижми меня крепче, мне так холодно.
- Вы невинны, - возражал он, - вы чисты, не чувствуйте за собой вины, Дахут. Я буду молиться за вас, каждый час я буду за вас молить.
Но под конец он высвободился из ее объятий. Человек не мог стоять в хижине в полный рост. Он зашаркал к выходу. Потом, когда Будик стоял снаружи, то не мог ее видеть. Он ссутулился и, потеряв голову, заговорил:
- Простите меня. Я слаб, я почувствовал пламя... Она склонилась вперед, почти светясь в темноте.
- Страсти? - пробормотала она. - Разве это плохо, Будик, дорогой? Это власть Белисамы.
- Я христианин! - крикнул он. Обуздав себя, он продолжил более спокойно. - На Христа у вас надежда, единственная надежда человека. Оставьте своих богов. Обратитесь к Христу, и Он поможет.
- Я ничего о Нем не знаю, - ответила Дахут - смиренно?
Он кивнул.
- Я слышал, как вы в детстве смеялись над его слугой. Не бойтесь, Дахут. Я поступал и хуже, пока меня не охватила божественная милость. Попросите, и она вам будет дана.
Она задумалась.
- Как я это сделаю? Чего я стану искать? Ты просветишь меня, Будик? Я верю тебе, а не старому ошпаренному ворону Корентину.
- Он святой. - В нем всколыхнулась память, пророчество, сказанное на этом мысе в ночь шторма и кораблекрушения. - Ваша бессмертная душа в опасности, осторожнее! Но если вы перед ним робеете, что ж...
Дахут выскользнула, чтобы подойти к мужчине. Он выпрямился. На ее поднятом лице еще остался легкий след горя; взгляд ее был ясен.
- А ты еще поговоришь потом со мной?
- А, да, но вряд ли здесь.
- Нет. Скажи, когда ты будешь в следующий раз в увольнении, и мы встретимся в Исе, как и раньше.
Они назначили время и место.
- Нам лучше тронуться обратно, госпожа, - сказал Будик. - Солнце быстро садится.
- Будет умнее не входить вместе в город, - ответила она. - Ступай первым. Я - я готова недолго побыть здесь одна, здесь, в этом месте, где ты был так добр. Словно ты оставил цветы. - Она опустила ресницы. - Я подумаю над тем, что ты посоветовал, и... если осмелюсь, пошепчу с твоим Христом.
- Дахут! - крикнул он в порыве радости.
Она смотрела, как он свернул вниз по дороге. Когда солдат был достаточно далеко, она привела себя в порядок и захлопала в ладоши. Вспомнив то, что произошло, она чуть улыбнулась, и некоторое время спустя направилась на запад. Дахут шагала уверенно.
III