- Так это все-таки ты! - вскочил Слейн.
- Тише, не кричи так.
- Я готов орать, Гарри!
- Все равно не кричи и постарайся запомнить, что я-Эдвард Беллингем, правительственный врач в округе Кхассаро на тхеллукской территории. Очень прошу в дальнейшем так меня и называть.
- О кей, сеньор Эдвард! Быть индейским доктором все же лучше, чем покойником. Три года назад я сам читал в газете набранное петитом сообщение, что некий физик Гарри Богроуф покончил самоубийством, сунув голову под колеса поезда. Я еще тогда подумал, что на тебя это мало похоже, но... Всякое в конце концов бывает, да и самоубийства у нас не редкость. Что это было, Гарри? Виноват, сеньор Беллингем! Что это было, очередная газетная утка?
- Это правда. Гарри Богроуф погребен на краю кладбища в Сан-Гвидо, где хоронят самоубийц. На могиле, вероятно, еще сохранилаеь табличка с его именем, Мир его праху, он был неплохим человеком...
- Кто? Гарри Богроуф?
- Тот, кто там погребен. Может быть, когда-нибудь я расскажу тебе эту грустную историю, А пока что рассказывай ты. Кто ты теперь, Джо?
-- Кто я? Знаешь, Гарри, я по-настоящему рад, я здорово рад, что ты жив! На земном шаре друзей у меня не гуcто. Не знаю уж, что значит таинственная метаморфоза с твоим именем, но кажется мне почему-то, что ты все такой же парень каким был в университете. А, Гарри? Когда мы с тобой виделись в последний раз? Года четыре назад? Ну да, когда ты закончил курс. Ты не забыл, как мы отпраздновали это событие? Ты, я и твоя Анита. И еще весельчак Хосе Бланко. Помнишь Хосе?
- Я все помню, Джо. Но... не надо об этом. Ты хотел рассказать о себе.
- Что ж, я остался тем, кем и был,-бродячим пасынком Соединенных Штатов. Приехал в эту благословенную страну, чтобы подешевле обошлось мое образование, да так вот и застрял здесь, под тропическими пальмами, один из многих неудачников. Я ведь хронический неудачник, Гарри. Помнишь, как я с треском провалился на экзаменах? А ведь я знал материал лучше, чем многие иные. Помнишь, как меня чуть не убили молодчики из клуба "Национальной гвардии"? Вот об этом случае вспоминаю право же с удовольствием, хотя били они здорово; ведь они тогда приняли меня по ошибке за настоящего человека, за Хосе Бланко... А я не стал даже самим собой. Не люблю жалоб и стонов, но тебе могу сказать: я-неудачник. И теперь я просто журналист. Плохой недоучившийся журналист, кропающий всякую чушь о мордобоях и мелких авариях. Пытался сказать что-то умное, да газету прихлопнули... .
- Я читал твои статьи в левых газетах и журналах и мысленно поздравлял тебя с удачей.
- В самом деле, Гарри? Ведь у меня, кажется, получалось? Но видишь ли, в нашем мире не рекомендуется говорить и писать правду. Что смотришь? Ты ведь и сам знаешь, что это так. Теперь вот сотрудничаю в "Экспрессе", Знаю, пакостная газетенка. Но, честное слово, мне надо есть и курить и где-нибудь жить... Выборато не было.
- Я не читаю "Экспрессе". И должно быть, поэтому потерял тебя из виду.
Вошел хозяин с подносом и засуетился вокруг стола, предлагая отведать домашних блюд. Очевидно, доктора хорошо знали и любили в этих бедных кварталах.
- Как ты оказался здесь, Джо?-спросил доктор, когда испанец ушел.
Слейн поведал о заказанной статье и о том, что думает по этому поводу. Они ели тамаль - пирог из кукурузной муки с мясом и специями, запивая крепким душистым кофе.
- Выходит, мы попутчики,-доктор откинулся в кресле и закурил сигарету.-Конечно, если ты хочешь.
- Хочу ли я! Да я наплюю на редактора, на газету и бyду колесить с тобой в горах, пока не кончатся деньги! Не каждый день мы встречаем друзей из Поры Надежд!
- Ну и прекрасно, значит, мы сможем еще наговориться и повспоминать. Расскажи-ка, что у вас там, в столице.
- Да то же, что и везде. Основные партии республики поднимают бурю в стакане воды, готовясь к предстоящим выборам в парламент. Независимые христиане и каголики-республиканцы клянут друг друга и клянутся дать народу счастье, если им удастся набрать большинство голосов. И католики и независимые зависят от президента, а президент от дельцов, а дельцы от американцев. Словом, все очень мило.
- Какую же партию поддерживаешь ты в своих статьях?
- Газета поддерживает, что прикажут ей владельцы. А я сам... с удовольствием послал бы к черту обе.Слейн невесело улыбнулся.-Способность кривить душой у меня весьма ограниченная. Понимаешь, иду на компромисс до известного предела, иначе боюсь совсем уж потерять уважение к себе. Родители-фермеры, прежде чем разориться, успели накачать меня рассуждениями о порядочности, совести и прочими такими понятиями, очень в наше время неудобными. Потом жизнь старалась исправить их ошибку, да, видно, слишком крепко во мне это засело.
Постучали. В приоткрытой двери возник мясистый кос и небритый подбородок хозяина.
- Сеньора доктора спрашивает какая-то пожилая женщина. Она уже несколько раз справлялась, когда приедет сеньор доктор. Говорит, заболел внук.
- Я сейчас выйду,- кивнул доктор.- Извини, Джо, надо проведать здешних больных, кто знает, когда еще доведется сюда приехать. А ты сейчас будешь отдыхать. Для нас найдутся и чистые постели, и бутылочка хорошего вина, не правда ли, Мигуэль?
Узнав, что приезжие останутся ночевать, хозяин выразил лицом, глазами и потоком слов свое удовольствие и проводил гостей через внутренний дворик в дощатую пристройку, где находились довольно сносные комнатушки, очевидно, местный "люкс" для особо уважаемых клиентов. Когда Мигуэль с поклоном удалился, Слейн сказал;
- У этого небритого существа доброе сердце. Здесь лучше, чем в вагоне, и я с удовольствием усну.
- Если что понадобится, Джо, дерни за ручку вот этого звонка. Хозяин-мой добрый приятель и постарается сделать для тебя все, что нужно.
- Хм, я уже имел неосторожность познакомиться с одним твоим добрым приятелем. И он тоже хотел кое-что сделать для меня... А ведь мне вредно волноваться, сеньор доктор. Один столичный лекарь признал что-то там неладное в сердце и советовал избегать резких движений и неприятностей...
- Ты не должен сердиться на Руми,-засмеялся доктор.- Он действовал из лучших побуждений.
- Великолепно! Твой телохранитель из лучших побуждений хотел проковырять дырку в моем боку, а я не должен обижаться!
- Подожди, ты где заметил меня? На полустанке, где мы садились в поезд? Так вот, Руми показалось, что ты следишь за мной. А когда в Чельяно ты догнал меня и взял за плечо, он решил, что это уже опасно. Нет, Джо, не стоит обижаться. Руми не телохранитель, а верный и преданный друг. Кстати, он-живая иллюстрация к твоей статье о положении индейцев. На землях, принадлежащих его сородичам, были обнаружены какие-то залежи. Кажется, серебро. Впоследствии оказалось, что содержание металла мизерное, во всяком случае значительно меньшее, чем об этом кричали акционеры. Серебряный бум скоро заглох. Но дельцы успели правдами и неправдами заполучить землю индейцев, и пришлось тем откочевать дальше в горы.
- Я был там тогда, два года назад, и хорошо помню всю историю. Индейцам устраивали празднества, чуть ли не братались с вождями и потом скупали за бесценок земли, на которых стояли хижины. Когда бедняги опомнились, было поздно. Схватились за ножи. Но что ножи против "закона и порядка"!
- Но ты не знаешь, чем все кончилось. В тот год в горах выдалась холодная и ветреная зима, ее и сейчас еще вспоминают тхеллуки недобрым словом. Сородичи Руми ушли на поиски новых земель, пригодных для жизни, но ничего не нашли и почти полностью вымерли где-то там, в сердце гор, на голых скалах. Весной до Кхассаро добрались всего четыре человека. Точнее, четверо мужчин и одна девушка, сестра Руми. Мне удалось выходить только Руми. Остальные умерли, так они были истощены. С той поры индеец живет у меня, и я доволен, что есть человек, на которого можно во всем положиться. Но тебе надо отдохнуть, Джо, а мне навестить пациентов. Здешняя беднота, индейцы и метисы, лечатся у меня охотнее, чем у городских медиков; я понимаю их язык и поэтому пользуюсь большим доверием. Утром мы выедем в горы, в мою резиденцию под Кхассаро. До вечера, Джо.
Слейн вытянулся на грубой прохладной простыне. Засыпая, думал; "Он счастливее меня. Он нужен кому-то, хотя бы и индейцам. Впрочем, я не завидую, я радуюсь за него, старого друга Гарри. То есть за доктора, как то... Эдварда Беллингема".
Глава 3.
Они выехали рано утром, провожаемые хозяиномиспанцем, который, видимо, совсем не спал и еще до зари приготовил им завтрак и кофе. Садясь на коня, доктор пожал испанцу руку и протянул несколько серебряных монет. Но хозяин вытаращил негодующе черные глаза, выпятил губы и энергично замотал головой!
- Но-но, сеньор! Я всегда рад вам, но не возьму ни сентаво! Вы мой гость и, по правде говоря, моя реклама. Люди идут в трактир, потому что там часто гостит сеньор доктор.
- Вам не лишними будут несколько монет,- настаивал доктор.
- Вам они тоже не лишни, сеньор. Вы ничего не берете с больных бедняков, а государство не слишком щедро к врачам индейских территорий.
- Ну, я-то не доктор,- вмешался Слейн, вынимая кошелек.
- Вы друг сеньора доктора,-хозяин спрятал руки за спину.-Поезжайте, сеньоры, вам еще долгий путь. И да хранит вас дева Мария!
Низкорослые выносливые индейские кони бодро шагали по камням дороги. Слейн и Богроуф ехали рядом и разговаривали. Доктор рассказывал о быте индейцев, которых хорошо узнал за время врачебной практики в горных селениях. О себе говорил мало и неохотно, больше расспрашивал журналиста о жизни в столице, о течениях в науке, столкновении политических партий и предстоящих выборах в парламент. Слейн, наоборот, весело и охотно болтал обо всех новостях. В редакции он не находил собеседника, с которым мог бы откровенно, без опаски, потолковать о своих мыслях и настроениях.
Тропа вилась среди ущелий, постепенно поднимаясь все выше. Стало совсем прохладно, небо заволоклось облаками, на одежду, на конские спины оседали мелкие капли. Проехали поселок-кучку сложенных из камня и глины хижин. На покатом альпийском лугу паслись кони и овцы, отыскивая скудные клочки травы. Крохотные участки мало-мальски пригодной земли были тщательно возделаны. Встречные горцы приветливо, но с достоинством кланялись - и здесь знали доктора.
Миновали перевал. В тропу влились еще две-три тропинки, стали попадаться следы костров, редкие деревья. Вскоре опять показались отары овец, а затем и поселок. Здесь доктор спешился, отдал поводья Руми и пошел навестить больных. Руми и Слейн подъехали к рощице за селением и остановились подождать доктора. Индеец разостлал под деревьями брезент и жестом пригласил журналиста отдохнуть. Это было блаженством-лечь на спину, вытянуть онемевшие ноги.
"Хорошая порция впечатлений за одни сутки,-думал Слейн, дымя сигаретой и уже не обращая внимания на морось.- Или я просто отупел на дурацкой столичной работе, глядя на происшествия только со стороны. Я стал как фотообъектив - все фиксирую, не переживая. Уж не остаться ли нам здесь, сеньор мелкий репортеришка?
Как, например, Гарри. Он делает что-то живое и нужное, лечит, помогает людям. А я развлекаю дельцов и бездельников. Интересно, с какой стати Гарри вдруг стал доктором? Ведь он ученый, физик с университетским дипломом. И откуда взялась эта фамилия-Беллингем? Впрочем, не мое это дело, и нечего ломать голову, пока он сам не пожелает сказать..."
Этот скучный парень Руми помалкивал и готовил на костре еду. Слейну сводила скулы зевота. Потом он почувствовал щекой мокрую траву, привиделись опять камни дороги, качающаяся грива лошади... А потом уже ничего не снилось. Усталость подарила такой безмятежный сон, какого не бывало дома, в мягкой постели. Доктор разбудил Слейна часа через полтора. Они поели и тронулись дальше.