Но какова бы ни была причина ее обожания, ответить на него неблагодарностью казалось Хилери грубейшим нарушением джентльменства. А между тем получилось так, словно он пригласил ее в кабинет, чтобы сказать: "Ты для меня обуза, если не хуже". До сих пор она как будто и забавляла его и вызывала что-то вроде нежности - такие ощущения испытываешь, глядя на жеребенка или теленка, любуясь его милой неуклюжестью. Теперь, когда надо было расстаться с ней, Хилери спрашивал себя, не примешивалось ли к этому и другое чувство.
Миранда встала между хозяином и его гостьей и сердито зарычала.
Поглаживая фарфоровую пепельницу рукой в чернильных пятнах, маленькая натурщица проговорила с улыбкой, и жалкой и трезвой:
- Собачка меня не любит, знает, что я здесь чужая. Она злится, когда я прихожу, она ревнует.
Хилери сказал отрывисто:
- Скажите, подружились вы с кем-нибудь с тех пор, как приехали в Лондон?
Девушка метнула в него взгляд, будто спрашивая: "Неужели я вызвала в тебе ревность?" - но тут же, словно коря себя за дерзкую мысль, опустила голову и ответила:
- Нет.
- Ни с кем?
Она повторила, почти страстно:
- Нет! И никого мне не нужно, я только хочу, чтобы меня оставили в покое.
Хилери заговорил быстро:
- Но вот Хьюзы не захотели же оставить вас в покое? Я повторяю: вам нужно выехать из того дома. Я снял для вас другую комнату, достаточно далеко от Хаунд-стрит. Оставьте всю мебель и плату за неделю вперед, тихонько забирайте ваш сундук, наймите кэб и уезжайте завтра же, и никому ни слова. Вот вам адрес и вот деньги на расходы. Эти люди для вас опасны.
Маленькая натурщица прошептала с отчаянием:
- Но мне все равно, пусть их...
Хилери продолжал:
- И вот еще что: вам не надо больше приходить сюда, - Хьюз может вас выследить. Пока вы не подыщете себе другой работы, мы позаботимся, чтобы вы ни в чем не нуждались.
Маленькая натурщица молча глядела на него. Теперь, когда хрупкое звено, связавшее ее с какими-то домашними богами, разорвалось, все терпение, вся покорность, привитые в ней деревней, и всеми трудностями ее личной жизни, и этими последними месяцами в Лондоне, пришли ей на выручку. Она не стала ни возражать, ни просить. Хилери увидел, что по щеке у нее скатилась слеза.
Он отвернулся и сказал:
- Не плачьте, дитя мое...
Маленькая натурщица послушно проглотила слезы. Вдруг ее поразила какая-то мысль, и она спросила:
- Но с вами я буду видеться, мистер Даллисон, хоть иногда?
Поняв по выражению его лица, что это не входит в программу, она снова умолкла и стояла, не спуская с него глаз.
Хилери нелегко было бы признаться: "Мы не можем видеться, потому что жена меня ревнует" - и было бы жестоко сказать девушке: "Я не хочу больше тебя видеть", - к тому же он знал, что это неправда.
- Вы скоро найдете себе друзей, - проговорил он наконец. - И вы можете писать мне. - Как-то странно улыбнувшись, он добавил: - Вы только начинаете жить, - такие вещи не надо принимать близко к сердцу. Вы встретите еще многих, кто сможет лучше посоветовать и лучше помочь вам, чем я.
В ответ на это маленькая натурщица обеими руками схватила его руку, но тут же снова выпустила, почувствовав, что это слишком большая дерзость, и стояла, опустив голову. Хилери, глядя сверху на ее шляпку, согласно его желанию не украшенную перьями, почувствовал комок в горле.
- Забавно, что я даже не знаю, как вас зовут, - сказал он.
- Айви.
- Айви? Ну вот, я буду писать вам. Но обещайте, что вы сделаете все так, как я вам оказал.
Девушка подняла голову - сейчас лицо ее было просто некрасиво, как у ребенка, который едва сдерживается, чтобы не заплакать навзрыд.
- Обещайте, - повторил Хилери.
С горькой обидой, выпятив нижнюю губку, она кивнула и вдруг прижала руку к сердцу. Жест этот, совершенно непроизвольный и какой-то наивный, чуть не поколебал решимости Хилери.
- Теперь вам надо уходить, - сказал он.
Она всхлипнула, залилась краской, потом вся побелела.
- И мне даже нельзя пойти попрощаться с мистером Стоуном?
Хилери помотал головой.
- Он будет скучать без меня, - сказала она с отчаянием. - Да, я знаю, он будет скучать.
- И я тоже. Тут уж ничего не поделаешь.
Она выпрямилась во весь рост; грудь ее тяжело вздымалась под платьем тем самым, которое сделало ее собственностью Хилери. Сейчас она была очень похожа на девушку с картины "Тень", и Хилери казалось, как бы он ни поступил, что бы ни предпринял, она неизменно будет здесь - этот маленький дух из мира слабых и обездоленных, вечно преследующий людей своим немым призывом.
- Дайте мне руку, - сказал Хилери.
Она протянула свою не слишком белую маленькую ручку. Рука была мягкая, но горячая, как огонь, и цепкая.
- Прощайте, дорогая, желаю вам счастья. Маленькая натурщица бросила ему взгляд, полный неизъяснимого упрека, затем, верная своей привычке к послушанию, молча вышла.
Хилери не глядел ей вслед. Он стоял у высокой каминной полки, склонясь над холодным пеплом, опустив лицо на ладонь. Ничто, даже жужжание какой-нибудь случайно залетевшей мухи, не нарушало тишины. Он слышал только одно - нет, не отдаленную музыку, но биение собственной крови в ушах и висках.
ГЛАВА XXIII
КНИГА О ВСЕМИРНОМ БРАТСТВЕ
Здесь следует сказать несколько слов об авторе "Книги о всемирном братстве".
Сильванус Стоун, блестяще окончив Лондонский университет, еще совсем молодым был назначен лекторам в ряд высших учебных заведений. Вскоре он получил профессорскую мантию, как то и подобало человеку столь глубокой эрудиции в естественных науках, и с этого времени до семидесятилетнего возраста жизнь его была непрерывной цепью лекций, речей, докладов и диспутов по вопросам его специальности. В семьдесят лет, когда он, после смерти жены и брака всех троих детей, уже долгое время прожил один, серьезная болезнь результат непозволительного отношения одностороннего ума к железному здоровью - надолго уложила его в постель.
Во время затянувшегося выздоровления все его мыслительные способности, прежде отдаваемые естественным наукам, сосредоточились на жизни в целом. Но ум, для которого естественные науки являлись идеей, страстью, не мог довольствоваться туманными раздумьями о жизни. Медленно, исподволь, с непреодолимой центробежной силой, быть может, и не развившейся бы, не будь этой болезни, все случайные и путаные мысли о загадке человеческого бытия поглотила одна страсть, одна идея - всемирное братство. Односторонний ум этого старого человека, болезнью оторванного от прежнего образа жизни, награжденного пенсией и сданного в архив, стал поклоняться новой звезде, с каждой неделей, с каждым месяцем, с каждым годом разгоравшейся все ярче, так что, наконец, все остальные звезды померкли, а затем и вовсе угасли.
В семьдесят четыре года он начал писать книгу. Весь во власти своей темы и преклонного возраста, он постепенно совсем перестал уделять внимание явлениям случайным и преходящим. Странности его вызывали много толков. Как-то, навещая отца в его одинокой квартирке на верхнем этаже, Бианка застала его на крыше, куда он забрался, чтобы лучше созерцать свою возлюбленную вселенную; Бианка заманила его к себе домой и отвела ему там комнату. Через день или два он уже как будто не замечал никакой перемены.