– Сойти? Мне? – насмешливо повторил он. – Разве сойдет безоружный человек, чтобы говорить с разбойником у своего порога? Мне и отсюда все хорошо слышно. Я не настолько глуп, Гэндальф Серый, чтобы доверять тебе. Лесных демонов, правда, не видно, но я знаю, где они затаились по твоему приказу.
– Предатели всегда недоверчивы, – устало махнул рукой Гэндальф. – Но ты напрасно опасаешься за свою жизнь. Я не собираюсь убивать тебя. Пойми, я хочу спасти тебя, и это твоя последняя возможность. Ты можешь покинуть Ортханк свободно, если хочешь.
– Приятно слышать! – Насмешливо фыркнул Саруман. – Очень похоже на Гэндальфа Серого: так снисходительно, так великодушно. Не сомневаюсь, что Ортханк нравится тебе, и мой уход был бы для тебя желательным. Но с чего бы мне уходить? И что ты понимаешь под словом «свобода»? У тебя ведь, конечно, есть условия?
– Ну, причин для ухода у тебя немало, – ответил Гэндальф. – Своих слуг ты не найдешь, они истреблены или рассеяны, твоих соседей ты сделал своими врагами, своего нового господина обманул или пытался обмануть. Если его Око обратится сюда, оно будет гневным. Так вот, когда я говорю «свободно», это означает свободу: свободу идти, куда захочешь, да, Саруман, даже в Мордор, если это тебе по душе. Только перед этим тебе придется отдать ключи от Ортханка и жезл. Я обещаю сохранить их и вернуть тебе, когда ты снова станешь мудрым.
Черты лица Сарумана исказились от бешенства, а в глазах загорался красный огонь. Он злобно рассмеялся. – Ах, ключи! Тебя интересуют ключи! Не сразу, Гэндальф Серый, не сразу! – вскрикнул он пронзительным голосом. – Позже! Ну, например, когда у тебя будут ключи от Барад-Дура, короны Семи королей и жезлы семи магов. Ты не так много хочешь, и я думаю, управишься без моей помощи. Мне недосуг. Если хочешь договориться со мной, уходи и возвращайся трезвым. И пожалуйста, без этих головорезов, и без кукол, которые болтаются у тебя на хвосте. Прощай! – он повернулся и собрался уйти с балкона.
– Вернись, Саруман, – негромко, но повелительно окликнул его Гэндальф. Ко всеобщему изумлению, Саруман медленно, словно против воли, повернулся и прислонился к ограде балкона. Лицо у него осунулось и постарело, а руки вцепились в черный жезл, как когти.
– Я еще не отпустил тебя, – сурово продолжал Гэндальф. – Ты поглупел, Саруман, и достоин жалости. Ты еще мог бы отвернуться от зла и безумия, мог бы принести пользу. Но ты упорствуешь. Что ж, твое право. Но предупреждаю тебя: выйти тебе будет нелегко. Ты не выйдешь до тех пор, пока рука с востока не протянется и не схватит тебя! – голос мага, теперь мощный и грозный, гремел. – Саруман! Открой глаза! Я больше не Гэндальф Серый, которого ты предавал. Я – Гэндальф Белый, вернувшийся из Мрака. А ты, ты стал бесцветным, и я своей властью исключаю тебя из Совета и из Ордена! – он поднял руку и произнес медленно, холодным и отчетливым голосом: – Саруман, я ломаю твой жезл! – Жезл в руке Сарумана с треском сломался и обломки упали к ногам Гэндальфа. – Ступай! – приказал Гэндальф, и Саруман со стоном упал на колени и уполз внутрь.
В этот момент сверху, брошенное с силой, вылетело что-то тяжелое и блестящее. Оно отскочило от железной ограды балкона, на которую только что опирался Саруман и, чуть не задев Гэндальфа, упало на ступеньки у его ног. Ограда зазвенела и сломалась, ступенька треснула, и от нее во все стороны брызнули осколки. Но брошенный предмет остался целым и покатился вниз по лестнице. Это был хрустальный шар, темный, но с огнем внутри. Он катился к большой глубокой луже, но Пин догнал и схватил его.
– Подлый убийца! – вскрикнул Эомер. но Гэндальф остановил его. – Нет, это не Саруман, – сказал он. – Это из верхнего окна, прощальный подарок Грима Черного, только бросок неважный.
– По-моему, это оттого, что он не мог решить, кого ненавидеть больше, тебя или Сарумана, – заметил Арагорн.
– Возможно, – согласился Гэндальф, – мало им будет радости друг от друга: оба полны яда и злобы. Но это только справедливо. Если Грима выйдет из Ортханка живым, это будет больше, чем он заслуживает. Эй, подожди-ка, мой милый! – воскликнул он вдруг, обернувшись и увидев Пина, который медленно поднимался по лестнице, словно неся тяжелый груз. – Никто не просил тебя его трогать! – с этими словами маг поспешно спустился навстречу хоббиту и, отобрав у него темный шар, завернул в полу своего плаща. – Я сам позабочусь о нем. Саруман ни за что бы не выбросил такую вещь.
– Но он может бросить что-нибудь другое, – заметил Гимли. – Если мы уже побеседовали, то, может, нам отойти подальше?
– Да, – ответил Гэндальф, – больше здесь говорить не о чем.
Они спустились с лестницы. Всадники приветствовали их радостными криками. Чары Сарумана исчезли: все видели, что он вернулся, когда ему было приказано, и уполз, когда был отпущен.
– Ну, вот и все, – произнес Гэндальф. – Теперь мне нужно только найти старика Фангорна и сказать ему, чем кончилось дело.
– Он бы и сам догадался, наверное, – предположил Мерри. – Разве могло быть как-то иначе?
– Могло бы, – устало вздохнул Гэндальф, – потому что висело на волоске. Но у меня были причины рискнуть. Прежде всего, нужно было показать Саруману, что колдовская сила его голоса исчезает. Нельзя быть одновременно и тираном и мудрецом, а ему казалось, что он сможет совместить несовместимое. Поэтому-то я и предложил ему честный выбор: порвать с Мордором, забыть о своих кознях и помочь нам. Никто лучше него не знает наших трудностей, и он мог бы оказать нам неоценимую помощь. Но вы видели, что он выбрал. Он хочет не служить, а приказывать. И теперь ему придется жить в страхе перед рукой Мордора, хотя он и надеется совладать с нею. Жалкий глупец! Он будет уничтожен, если Темный Владыка дотянется до Скальбурга. Ортханк нам не по зубам, но у Саурона зубы не в пример крепче!
– А когда мы победим, что ты с ним сделаешь? – спросил Пин.
– Я? Ничего, – пожал плечами Гэндальф. – Я не стремлюсь к власти. А что будет с ним – не знаю. Жаль, что столько доброй силы обратилось во зло и гниет теперь в стенах башни. Ненависть часто оборачивается против себя. Сейчас не это главное. Если бы даже нам удалось войти в Ортханк, немного бы в нем нашлось сокровищ более дорогих, чем то, которым швырнул в нас Грима.
В этот момент из окна сверху донесся пронзительный крик, тотчас же оборвавшийся.
– Кажется, Саруман тоже так думает, – заметил Гэндальф. – Пойдемте отсюда.
Они вернулись к развалинам ворот, и не успели миновать арку, как из тени вышел Фангорн, а с ним еще несколько энтов. Арагорн, Гимли и Леголас изумленно глядели на них.
– Это мои друзья, Фангорн, – сказал Гэндальф. – Я говорил тебе о них, но ты их еще не видел, – и он назвал по имени одного за другим. Старый энт долго и пытливо разглядывал всех по очереди и каждому сказал несколько слов. Под конец он обратился к Леголасу: – Так вы пришли из самого Лихолесья, добрый эльф? Когда-то это был очень большой лес.
– Он и сейчас большой, – ответил Леголас, – но, конечно, не такой большой, как когда-то. Мне бы очень хотелось побродить по вашему лесу. Я побывал только на опушке и рад был бы вернуться туда.
Глаза у Фангорна заблестели от удовольствия. – Надеюсь, ваше желание исполнится раньше, чем холмы успеют состариться, – сказал он.
– Я приду, если мне удастся, – ответил Леголас, – и с вашего разрешения, мы придем вдвоем с другом.
– Я буду рад всякому эльфу, который придет с вами, – сказал Фангорн.
– Это не эльф, – возразил Леголас, – это Гимли, сын Глоина, вот он.
Гимли низко поклонился, топор при этом выскользнул у него из-за пояса и звякнул о камни.
– Гм-гм! Кха! – покашлял Фангорн, мрачно поглядев на него. – Гном, да еще с топором! Я люблю эльфов, но вы хотите от меня слишком многого. Эльф и гном – вот странная дружба!
– Пусть странная! – пылко воскликнул Леголас, – но пока Гимли жив, я без него не приду. Его топор не для деревьев, а для орков, и в недавнем бою он срубил их с полсотни, обойдя меня на одного. Но я так люблю его, что не обижаюсь.
– Вот как? – удивился старый энт. – Ну, это уже лучше. Что ж, пусть все будет как есть. Нам незачем торопиться. Вы придете в мой лес, когда захотите, придете оба. Но теперь пора расставаться. День близится к концу, а Гэндальф говорил, что вам нужно уехать до вечера.
– Да, нам нужно ехать, – кивнул маг. – Боюсь мне придется забрать и ваших привратников, по-моему, они вам больше не понадобятся.
– Наверное, ты прав, – ответил Фангорн, – но мне без них будет скучно. Мы подружились так быстро, что я, кажется, тоже начинаю спешить, как все в вашем сумасшедшем мире, а может – впадаю в детство. Я очень давно не встречал столь необычных существ, они поразили меня. Я их не забуду, они останутся друзьями энтов до тех времен, пока новые листья не перестанут распускаться на ветвях. Прощайте! Возвращайтесь, если сможете!
– Мы вернемся! – ответили в один голос Мерри и Пин, и поспешно отвернулись, чтобы скрыть волнение. Фангорн молча глядел на них, покачивая головой, потом обратился к Гэндальфу.
– Так Саруман не захотел выйти? Я так и думал. Внутри он черный, как гнилое дерево. Но на его месте я бы тоже спрятался.
– Да, – ответил маг, – но ты не собирался покрывать всю землю своими деревьями и душить все остальное.
Он добавил, что Саруман оставил ключ Ортханка у себя, поэтому его нельзя выпускать. Он посоветовал Фангорну снова залить долину водой и держать ее, пока не будут залиты все подземелья. Тогда ему останется только сидеть наверху и смотреть в окно. Не выпускайте его!
– Предоставь это нам, – пророкотал Фангорн. – Мы обыщем долину, заглянем под каждый камушек. Здесь вырастет лес и мы назовем его Сторожевым. Не то что Саруман, ни одна белка не прошмыгнет здесь без моего ведома. Пока не пройдет всемеро больше лет, чем он мучил нас, мы не устанем его стеречь!
Солнце заходило за длинную цепь холмов на западе, когда Гэндальф, Теоден и их спутники покидали Скальбург. Мерри ехал с Гэндальфом, а Пин – с Арагорном. Правитель Ристании выслал вперед разведку, остальной отряд двигался неспешно.
У ворот молчаливыми изваяниями застыл строй энтов. Фангорн держался чуть поодаль, и больше всего напоминал старое дерево с обломанными ветвями. Небо над холмами было еще светлое, но на развалины Скальбурга уже легли длинные тени.
Когда отряд поравнялся со стрелой с изображением Белой Руки, все заметили, что рука сброшена вниз и разбита вдребезги. Один палец валялся посреди дороги, и красный ноготь на нем почернел.
– Энты ничего не упустили, – сказал Гэндальф. Они миновали столб, торопясь уйти из разгромленной долины до наступления темноты.
Мерри молчал, молчал, и наконец, не выдержал: – Мы что, так и будем ехать всю ночь? Я, может, и кукла, но только и кукле изредка нужно прилечь и отдохнуть.
– А, слыхал, значит, как вас величают! – усмехнулся маг. – Не стоит обижаться. Саруман мог бы обозвать вас чем-нибудь похуже. Он никогда не видел хоббитов, откуда же ему знать, как к вам обращаться? Но смотрел он на вас во все глаза. Можешь гордиться: вы с Пином интересовали его больше, чем все остальные: кто вы, откуда, зачем прибыли, что знаете, как вам удалось сбежать, если все орки погибли? Вот какими загадками смущен сейчас великий ум Сарумана. Так что насмешка с его стороны – это честь для тебя, любезный Мериадок.
– Вот уж спасибо, – скептически отозвался Мерри. – Чести хоть отбавляй. Один мудрый обзывается, другой мудрый всю душу вытряс. Но с этого хоть польза есть: можно все-таки выяснить – долго нам еще трястись.
Гэндальф засмеялся. – Вот прилип! Эти хоббиты любого мага научат не бросаться словами. Ну, не ворчи. Обо всем я подумал, и об отдыхе тоже. Пересечем долину и устроим привал. Но уж завтра придется поспешить. Сначала я хотел возвращаться в Эдорас прямо по равнинам, но теперь думаю, что лучше ехать ночами и среди холмов.
– У тебя всегда так: или мало или много. Я только и хотел узнать насчет ночлега, а теперь мне придется еще думать о твоих планах и о том, почему они изменились.
– Да узнаешь ты все, узнаешь, только не сразу. Мне и самому еще не все понятно.