85621.fb2
В конце концов, мы еще не такие старые, еще могли бы навеки соединить наши жизни. Нет, исключено! Его работа, моя работа, пришлось бы многим пожертвовать, от чего-то совсем отказаться, а ведь и для него, и для меня работа являлась самым важным, так что лучше уж сразу умереть. Боже, о чем это я, где логика? Вот если бы не его жена... Нет, его жене я не могла желать плохого, глупо строить счастье на чьем-то несчастье. Будь я на ее месте, велела бы ему навсегда порвать со мной, аминь. Она и велела, да что толку, он порвал и ничего хорошего из этого не вышло. Нет, с судьбой не поспоришь...
Из дому я выехала пораньше, чтобы было время отделаться от хвоста, если бы таковой капитан решил пустить за мной. Общительная по натуре, я всегда радовалась людям, но не в такой же ситуации. Я просто не имела права напустить на Гжегожа всю варшавскую полицию. Ну, пусть не всю, даже ее часть, все равно не стоит.
Отделаться от хвоста легче всего или в толпе автомашин, или на многочисленных перекрестках, развилках, поворотах. К сожалению, на трассе в Пясечно ничего этого не имелось. Пришлось прибегнуть к единственному в этих условиях средству, а именно - проскочить на красный свет перекресток под самым носом рванувших поперек машин. Никто из следующих за мной не мог уже повторить такое, не рискуя врезаться в поперечный транспорт. Мне повезло, гаишники не привязались, не погнались за мной, в конце концов, не такой уж я важный преступник. Все-таки, на всякий случай, решила проверить и свернула к мастерской по обслуживанию машин марки "тойота". Перед мастерской оказалась прорва "тойот", я на своей простояла минут десять, никто не присоединился к ожидающим, никто не делал вид, что едет в Мысядло. Значит, все в порядке.
Потом я узнала, что уже начиная с первого перекрестка полиция изменила ко мне свое отношение на негативное, даже стала подумывать над тем, чтобы отобрать у меня права. Когда же я во второй раз сиганула через перекресток на красный свет, махнули на меня рукой и сообщили по рации своим, чтобы поджидали меня при въезде в Пясечно. Но я туда и не собиралась.
На место я прибыла раньше назначенного времени и не торопясь принялась разыскивать нужную виллу. Гжегож появился минут через пятнадцать.
За эти четверть часа ожидания я успела много чего передумать, много чего сопоставить. Боже мой, сколько раз в жизни приходилось мне вот так ждать мужчину, и какие же разные были эти ожидания! Ждала с тревогой и беспокойством, в блаженном предвкушении счастья, в дикой ярости, ждала переполненная подозрениями и смертельной обидой на то, что заставляют ждать. Сердце терзали опасения - а не стряслось ли с ним чего, а не променял ли он меня на кого, вот не успела навести красоту и что теперь? Сколько раз в слезах и отчаянии хотела бросить все к чертовой матери и сбежать куда глаза глядят. И как редко, как страшно редко доводилось ожидать мне возлюбленного со спокойной душой, ни о чем не думая, кроме предстоящего свидания, вот как сейчас.
А ведь бывали случаи, когда и не следовало бы ждать вовсе. Был раз у меня такой, что опаздывал нарочно в расчете на скандал, который я ему закачу. Обожал скандалы, ему доставляло наслаждение раздражать меня. Вместо того чтобы ждать, стиснув зубы, и изображать спокойствие, стоившее неимоверных усилий, чрезвычайно вредных для здоровья и нервной системы, надо было покинуть место ожидания, даже если этим местом была собственная квартира, даже если ждать приходилось ночной порой! Хотя... куда в те нецивилизованные времена могла отправиться одинокая женщина ночной порой? Допустим, ей не хотелось будить среди ночи родителей, знакомых, друзей. Оставался Центральный вокзал. Сейчас было бы легче, сейчас можно отправиться в любое ночное казино и даже развлечься.
Да, разных приходилось ждать, по-разному они опаздывали. Любая женщина поймет меня. женщине понятно, сколько требуется душевных сил, чтобы после многочасового ожидания, когда ты уже вся кипишь от сдерживаемой ярости, встретить вернувшегося мужчину радостной улыбкой и нежными словами: "Ах, как хорошо, дорогой, что ты уже вернулся!" Женщине понятно; как трудно иной раз не устроить вполне заслуженный скандал, если в долгие часы ожидания ты не раз видела хладный труп любимого на улицах города или в морге. А главное, откуда уверенность, что скандал заслуженный?
Так вот, ничего такого мне не приходилось переживать из-за Гжегожа, уж не знаю, как это у него получалось. Зациклившийся на жене, вечно с головой ушедший в работу и многочисленные житейские проблемы, которые ему то и дело подбрасывала жизнь, он, естественно, иногда опаздывал, но как-то по-другому. И если мне и приходилось его ждать, я это делала с удовольствием. Да, да, мне доставляло просто физическое наслаждение ждать любимого.
Может, он посылал мне какие-то флюиды? Вот интересно, что такое флюиды и как они до меня добирались. По ветру летели? А может, телепатия какая-то? Или плазма, исходящая от медиума гипнотизера? Как бы то ни было, а ждала я Гжегожа всегда с удовольствием, вот как сейчас...
Повернула к себе зеркальце в машине, прическа и лицо в порядке. А вот и машина Гжегожа!
Гжегож легко открыл незнакомые ворота, мы оба въехали на травку, где намеревались оставить машины. Отсюда до дорожки, выложенной плитками, было четыре шага, и эти четыре шага по неровной травке я преодолела раскорякой, дождавшись, когда он повернулся ко мне спиной, сражаясь с замками входной двери,
Не оглядываясь, он пожаловался:
- Меня предупредили, что верхний замок капризничает, и оказались правы. Извини, пожалуйста, что заставляю тебя ждать.
- Ну что ты! - искренне возразила я. - Какие милые люди!
Поскольку я еще не полностью стряхнула с себя воспоминания, появление Гжегожа казалось мне каким-то нереальным. В Париже еще куда ни шло, в Париже Гжегож имел право существовать, но здесь, под Варшавой?! Сколько лет представляла я нашу встречу в Варшаве, в ушах звучало ностальгическое танго "Ноктюрн", сколько раз я теряла надежду и вновь обретала ее, сколько раз погружалась в сладкую грусть и опять всплывала на поверхность реальности... И вот теперь просто не верила своим глазам. До двери добрела как раз в тот момент, когда она распахнулась.
- Можно, я потрогаю тебя? - робко попросила я, не успев подумать над словами.
- И я тоже! - ответил он, тоже не раздумывая.
Все правильно, как в старые добрые времена. Сначала покончим с главным, чтобы потом спокойно заняться всем остальным. Боюсь, даже ту самую дверь мы как следует не прикрыли...
Немного погодя Гжегож занялся изучением содержимого бара, мне нечем было заниматься, и воображение, некогда чрезвычайно живое и яркое, притупившееся с годами, обрело былую мощь и свободно устремилось сразу в две противоположные стороны. Половина вновь занялась прошлым с его сравнениями в пользу Гжегожа, а вторая половина застряла в современности.
Мой первый муж охотно разрешил бы себя потрогать - разумеется, в те годы, когда еще меня любил, в последующие гневно и высокомерно воспротивился бы. Второй назло мне ответил бы "нет", вызвав желанный скандал. Третий принялся бы расспрашивать о причинах столь необычного желания, а потом научно доказал бы вред таких спонтанных реакций. Интересно, чем эти мужчины думали и на кой черт они вообще были мне нужны? Хотя... ведь тогда у меня не было Гжегожа.
- Мне сказали, тут поблизости неплохое кафе, - сказал Гжегож. - Сбегаем туда пообедать, а пока давай выпьем что-нибудь.
- Давай, но только не крепкое, ведь нам предстоит обсудить весьма сложные проблемы, а для этого понадобится трезвая голова.
- Скажу тебе откровенно, дорогая, в это болото я погружаюсь только потому, что ты в нем увязла по уши. Сиди, сиди, у меня пока обе ноги в порядке...
Попивая максимально не крепкий напиток - сухое белое вино, к тому же на две трети разбавленное минералкой - я информировала любимого о событиях последних дней, попутно присовокупляя некоторые собственные выводы и соображения.
Больше всего сомнений вызывал сам Ренусь как таковой. Я могла понять неприязнь ко мне, как-никак пыталась подпортить им бизнес. Логичным представлялось мне и стремление избавиться от Елены. Какой-то смысл был и в таинственных, якобы хранящихся у меня бумагах. А вот Ренусь... Ну никак он не подходил ни к одному из перечисленных выше моментов, не тот человек, не тот характер. Правда, лично его я не знала, но в последнее время переговорила с людьми, знавшими его хорошо, и вывод был один: на роль предприимчивого афериста и хладнокровного преступника он годился так же, как дохлая коза в качестве тягловой силы при золоченой карете. Разумеется, люди могли не заметить, как он изменился, как из рохли превратился в закоренелого преступника и законченного негодяя, у человека с годами меняется характер, но мне не давал покоя огонек, сверкнувший в глубине глаз ксендза викария.
И я задумчиво произнесла:
- Вот и смущает меня это обстоятельство, ну никак не укладывается в образ того Ренуся, которого все знали. Правда, он связался с Новаковским, настоящим подонком, но и Новаковский никогда не был орлом. Обычная вошь... И знаешь к чему я постепенно прихожу? К тому, что это не Ренусь кого-то убил, а его убили. Абсурдная идея, тем не менее не идет из головы. Однако... если делом заправляет Мизюня - все возможно. Вот уж она всегда была девушкой неглупой, хотя, глядя на нее, такого не скажешь...
Гжегож перебил меня.
- Теперь моя очередь. Боюсь, телефонные разговоры меня разорят. Итак, по порядку. Дядюшка отпадает, Ренусь его не убивал, не было тогда Ренуся в США И вообще, с тех пор как он после тридиатилетнего отсутствия на родине опять вернулся в Польшу, за океаном его никто не видел. Между континентами курсировала Мизюня, муж дал ей полную доверенность на ведение всех своих дел. Как-то на Ренуся наткнулся один из его приятелей студенческой поры, вряд ли ты его знала, некий Владек Ягелло...
- Знала, очень рассеянным нарвем был этот король.
- Рассеянный не рассеянный, а с Ренусем они вместе учились, в одной группе. Так вот, Владек уверяет, что сразу узнал старого знакомого, тем более, что тот опять вернулся к давней студенческой моде - вся рожа заросла волосами: борода, бакенбарды и снова патлы до плеч. А вот что касается характера, в этом отношении Ренусь изменился до неузнаваемости. Раньше Ренусь был болтливым, теперь напротив, раньше симпатичный и открытый - теперь наоборот, ну и все в таком же духе. Мизюня же почти не изменилась, хотя неумолимое время ее основательно поклевало. Оба супруга единодушно разорвали все связи с прежними знакомыми, стараются ни с кем не общаться. И рискну высказать предположение Ренусь вовсе не Ренусь, как бы по-идиотски это ни звучало.
Я обрадовалась - хорошо, что он первым сказал это.
- Точно такая же мысль мелькнула у меня в голове, когда я сидела у постели ксендза викария. Я вслух высказывала свои соображения, и, когда заявила преступником является Иреней Либаш, у ксендза лицо окаменело. Нет, не Либаш. Значит, если что - оба мы с тобой идиоты.
- Вместе с тобой - все, что угодно! Только вот сначала расскажи мне подробней о таинственных бумагах, что-то я не понял. У тебя и в самом деле они припрятаны?
Я вздохнула.
- Если бы знать! Бумаг у меня в чулане побольше, чем на складе макулатуры, а вот есть ли среди них секретные - одному Богу известно. Знаешь, мой бывшенький недоумок из тайных служб был прямо маньяком по части собирания вссвозможного компромата на всех и вся. Возможности у него были, вот и пользовался ими. Правда, ограничивался только сбором, на то, чтобы привести в порядок архив, у него не было ни времени, ни желания. Сколько раз его драгоценный блокнот извлекала я из-под дивана. Мне вменялось в обязанности беречь его как зеницу ока, впрочем, не только блокнот, но и бесчисленные записки, а такими наша квартира была просто усыпана. Поскольку я была лично ответственной за бесценные записи, старалась их собирать в кучу. Сам знаешь, я тоже не отношусь к аккуратным педанткам, но много раз выскакивала за своим повелителем в парадное и возвращала его с лестницы, ибо снова забыл у телефона очередную бесценную запись. Господи, сколько нервов мне все это стоило! Часами спорил со мной о двадцати злотых, которые якобы я осталась ему должна или он мне, без разницы, а может, не двадцать, а двести, памяти у него - никакой, все путал, перевирал и из-за этого становился еще более дотошным. Раз помню, довел меня до нервного припадка из-за ста злотых, которые у него куда-то задевались, а когда я, желая прекратить спор, вручила ему свои сто злотых, обиделся на меня смертельно.
- Так что же ты в нем такого нашла?
- Были у него и достоинства. Хотя, с другой стороны, тоже оборачивались недостатками. Вот представь, тебе захотелось... иметь дело с твоим собственным мужчиной...
- Такого не могу представить! - решительно заявил Гжегож.
- Ну ладно, в твоем случае тебе захотелось со своей женщиной... поговорить в постели. А она намертво приросла к кухонной мойке и бренчит бесконечными грязными тарелками...
- Тарелки отберу, кран прикручу, а ее силой утащу в спальню.
- Возможно, но наверняка в твоей женщине нет ста восьмидесяти сантиметров роста и мускулов как у борца-тяжеловеса. Тебе хватит сил, возможно, не просто утащишь, но по дороге еще и подтолкнешь пару раз... Нет, ты представь эти два метра с мускулами, как они скалой высятся посередине кухни. Попробуй подтолкни такой памятник! А посуду он мыл по собственному почину, добровольно, хотя я почему-то не испытывала особой радости по этому поводу. Ну, еще тяжести таскал свободно... И внешне был красив, к тому же чистюля. Не вонял!
- Послушай, давай лучше вернемся к нашим баранам, а то мне что-то нехорошо становится, из двух зол уж лучше преступление.
- Согласна. Так вот, чем черт не шутит, возможно, кое-что из записей этого моего детектива и валяется у меня в чулане до сих пор. Думаю, это скоро обнаружится, потому что я рассказала полиции о чулане и даже дала капитану ключ от него. Не исключено, они в данный момент там шуруют, и я им не завидую.
- А что ты вообще держишь в своем чулане?
- Я не держу, оно там просто лежит само. Дубовые двухдюймовые доски четырехметровой длины, стремянка, изумительно сохранившаяся деталь обшивки парусника, выброшенная морем на пляж, громадное количество бутылок, запчасти к автомашине, в том числе часть кузова, поломанная мебель и немного дров, книги, которые я никогда не стану читать, неисправная газовая колонка, водопроводные трубы, два велосипедных колеса и многое другое, чего я уже и не помню, но его намного больше того, что я запомнила. Ага, еще три пластиковых ящика для рыбы, тоже выброшенных морем.
Смеясь, Гжегож принялся приготавливать нам еще по одному легкому коктейлю.
- Кончай смеяться, я еще не закончила.