- Из Парижа, откуда же? Когда ты сюда собираешься?
Я планировала поездку во Францию, но не сейчас, а весной, где-то под конец апреля или в начале мая, чтобы не угодить в летнюю жару. И не намеревалась ограничиться только Парижем. Даже не была уверена, что начну именно с него.
- А как твоя жена? - осторожно поинтересовалась я.
- Долго рассказывать. А как твой муж?
- Совсем нечего рассказывать. Недавно избавилась от него. И знаешь из-за чего? "Родничок зарос", Езус-Мария...
- Не очень ухватываю смысл метафоры, но меня очень бы обрадовал твой приезд сюда, пока ты еще свободна.
- А ты сюда?
- А я пока никуда не могу... Разговор получился сумбурный, хотелось расспросить и рассказать сразу обо всем. Я поняла лишь, что с женой у него какие-то осложнения, о которых он не мог сообщить в телефонном разговоре. О детях мы не упоминали, дети уже стали самостоятельными, сами о себе заботились. Вспомнив о детях, я вдруг осознала, что мы с ним - уходящее поколение, так сказать, старая перечница и старый хрыч, о чем не преминула ему сообщить. Оба посмеялись. Гжегож упорно возвращался к моей поездке во Францию, я еще сомневалась, много было срочной работы, но в глубине души поняла обязательно поеду, не посчитаюсь ни с какими препятствиями.
И, как всегда, мне было понятно каждое его слово, да что там слово понимала его с полуслова, по телефонным проводам, связывающим нас, порхали некие флюиды... Хотя о каких это проводах я говорю? Ведь существовала уже спутниковая связь. Ну все равно, флюиды порхали в космосе и возвращались к нам, тоже неплохо.
И мы стали общаться по телефону. Разговаривали каждый день за исключением уик-эндов. Ясное дело, из-за этой его холерной жены!
Во время одного из разговоров я деликатно намекнула:
- Когда-то у тебя была вредная секретарша... - Ее уже давно нет. У меня нормальная контора и нормальный персонал. А вот у тебя, разреши заметить, ненормированный рабочий день и зависишь ты только от самой себя. Я работаю в коллективе, ты индивидуально. Так что мне не вырваться, не говоря уже и о других уважительных причинах, а вот ты давай-ка приезжай. Хотелось бы мне заключить тебя в так называемые объятия.
- А тебе не приходит в голову, что ты заключишь в объятия бабу, постаревшую на двадцать лет?
- Не морочь мне голову, дорогуша. Я недавно видел твою последнюю фотографию.
И все-таки я колебалась, ведь целых двадцать лет пыталась выбросить его из сердца и из памяти, хотя и знала, что напрасны все старания. Уж очень глубоко он засел во мне, где-то на клеточном уровне. Вот интересно, как засевшая в клетках память отреагирует на встречу с ним? И все сомневалась, сомневалась... А теперь ясно - при одном взгляде на него исчезли разделявшие нас годы и время просто перестало существовать.
Уж не знаю, какое выражение было у меня на лице во время ужина. Наверное, не банальное, во всяком случае гарсон поглядывал на меня с явным интересом, и наверняка не потому, что таинственное блюдо из птицы я запила полбутылкой вина. В этом отношении я не отличалась от нормальных посетителей.
И вообще пришла в норму во всех отношениях. До такой степени, что, вернувшись в номер гостиницы, смогла позвонить в Штутгарт и спокойно пообщаться со своей знакомой.
- Пани Гражина, - попросила я, - пожалуйста, попытайтесь сосредоточиться. Вы были со мной, когда я запарковала машину на гостиничной стоянке, на задах отеля, там еще вокруг кусты росли, помните? Так вот, уверены ли вы, что я включила автосигнализацию?
- Ясное дело, не включили! - живо откликнулась пани Гражина, ни секунды не сомневаясь. - Вот теперь вы припомните - я еще сказала вам, пани Иоанна, что жалко батареек, и вы уходя ничем не щелкнули. А что, случилось что-нибудь?
Ну вот и выяснила. Выходит, на всю ночь моя машина оказалась в распоряжении неизвестных злоумышленников, и наверняка именно тогда они мне и всучили эту Елену...
- Да ничего особенного. - меланхолично ответила я знакомой. - Просто захотелось проверить, стала ли я полной склеротичкой или не совсем.
- И к какому выводу пани пришла?
- Вы удивитесь, но, оказывается, не совсем... Сумка-холодильник в достаточной степени охлаждала кипящие во мне страсти, так что спать я легла почти спокойная.
В десять Гжегож сообщил по телефону, что забежит через полчаса. Я, разумеется, не покидала номера, кажется, мне туда принесли завтрак, возможно, я его и съела. В конце концов, настоящие парижские круассаны-рогалики не из тех вещей, которыми можно пренебречь.
Кажется, увидев Гжеся, я, ни слова не говоря, кинулась ему на шею. И сразу же отстранилась. Бросаться на шею и в молодые годы у нас не было принято, но тут он тоже обнял меня как-то по-новому.
- Головой займемся через минутку, - сказал Гжегож. - Знаешь, моя хорошая, я чувствую себя так, словно мне восемнадцать лет и я первый раз в жизни пришел...
- ...в бордель? - подхватила я, уже сожалея, что не сдержала романтического порыва.
- О Боже, пожалуйста, не добивай меня. И к черту робость!
Через три минуты - а это были весьма заполненные минуты - кто-то постучал в незапертую дверь и на пороге возник негр. Очень большой, очень черный и очень недовольный.
- Извините! - произнес он внушительно и осуждающе. - Я тут убирать должен. Так вы остаетесь или как?
Я поспешила успокоить разгневанного уборщика.
- Нет, нет, мы уходим. Через десять минут! Негр явно колебался, но все-таки вышел, хотя и очень неохотно. Я раскрыла дверцу бара и сообщила Гжегожу:
- Стрессы сокращают жизнь. Коньяк я вылакала вчера, может, еще что найдется? Что-нибудь, что вернет человеку утраченное душевное равновесие.
- Польская житнювка вернет, - решил Гжегож, обследовав содержимое бара. Вот стограммовая бутылочка, маловато, да что делать? Такой громадный негр для меня слишком большое потрясение. Ты понимаешь, надеюсь, расизм здесь не при чем.
Естественно, я его прекрасно понимала. Войди вместо громадного черного негра громадная баба, белая, как вот эта простыня, я бы тоже испугалась Так что здесь дело не в цвете, а в размере и характере. Негр говорил по-французски лучше меня и наверняка был французом, но проклятый мавр сделал свое дело. У Гжегожа блестели глаза, у меня, наверное, тоже, мы молча и быстро изничтожили житнювку. Езус-Мария, а что нам еще оставалось?
- Ну что ж, пошли, он наверняка ожидает под дверью, - сказал Гжегож. - А поговорить можно где угодно. Перекусить тоже можно везде. Ты не против Венсьенского леса?
Естественно, я была не против. Я бы ни слова не возразила, предложи он отправиться хоть в каменоломни, хоть да кладбище автомобилей. Главное, был бы везде он!
Разговор по дороге начала я.
- Прежде чем займемся проклятой головой, не мог бы ты рассказать мне о том, о чем нельзя было говорить по телефону? От Горгоны-секретарши, насколько я понимаю, ты избавился, о жене не хотел говорить, потому что долго. В чем дело? Если не хочешь - не рассказывай, просто знай, что меня это интересует.
- Нет, почему же, расскажу. Я и сам собирался. Видишь ли, жена моя серьезно больна уже продолжительное время. У нее легкая форма шизофрении - это если говорить о психическом состоянии. А если о физическом, то ее частично парализовало. Врачи считают: всему причиной патологическая ревность, о которой я тебе когда-то говорил, и тяжелая наследственность. Теперь она страдает одним из видов мании преследования и успокаивается лишь тогда, когда я рядом. Честно скажу - мне ее безумно жаль, но и выдерживать больше я не в состоянии. Попробовала бы ты круглые сутки держать за руку психопатку, шепча ей ласковые слова, а она не сводит с тебя глаз и бдительно подмечает каждое мимолетное выражение на твоем лице...
- ...и не переставая расспрашивает, о чем ты думаешь, почему не улыбаешься, чем огорчен, на что смотришь в окно, наверное, она тебе уже надоела, наверняка ненавидишь ее, наверняка не дождешься ее смерти...
- А ты откуда знаешь?
- Со многим пришлось столкнуться за свою долгую жизнь.
- Удивляюсь, как ты еще сама не спятила.
- Не скажу, чтобы совсем... А как ты спасаешься?
- Работой. Может быть, именно жене я обязан своими непреднамеренными успехами в работе. Хватаюсь за всякие более-менее интересные заказы, желательно в самых отдаленных уголках Европы, чтобы иметь возможность чаще уезжать из дому. Уезжать ненадолго, потому что она сразу переходит на транквилизаторы и снотворное и старается спать все время моего отсутствия. А этим нельзя злоупотреблять, тогда лучше уж сразу убить ее...
- Не дай Бог, если она сразу от чего-то помрет, ведь обязательно подумают на тебя.
- Я принимаю к сведению этот факт, но помимо всего прочего просто не намерен ее убивать. Чувствовал бы себя некомфортно...
- Вот видишь, выходит, ты благороднее меня, я в свое время чувствовала бы себя очень даже комфортно.