— Добрый вечер, Ортон. Как твоя невеста? Понравилась тебе?
Одной из тайн Агилольфингов было их отношение со своими верными воинами и телохранителями. Если на людях последние проявляли максимум почтения к повелителю, то наедине они вели себя с императором как близкие друзья.
— А ты что скажешь, мой добрый Теобальд? Ты же видел ее в день приезда.
— Моя бабушка всегда говорила: нравится она мне или не нравится, а жить с ней тебе. Скажу по секрету, моя жена ей очень долго не нравилась. Чего нельзя сказать о принцессе Арианне. Она способна покорить любое сердце, и я искренне рад за тебя.
— А остальные? — радостно спросил Ортон.
— Остальные скажут то же самое. Да полно тебе — ты же знаешь, что мы все думаем приблизительно одинаково, так что, выслушав мнение одного, считай, что слышал всех.
— К этому трудно привыкнуть, — пожал плечами император. — А что ты хотел, Теобальд?
— Собирается Большой Ночной Совет, уже приходил Аббон и разыскивал тебя. Я подумал, что тебя не будет всю ночь, а может, и утро. Ведь моя Террил хотела с тобой попрощаться и поздравить тебя со свадьбой.
— Она что, не сможет присутствовать на празднике? — изумился Ортон, и искреннее огорчение послышалось в его голосе.
— Увы, император. Подошел срок. Завтра, нет, уже сегодня на рассвете я отправляю ее в поместье.
— Мне жаль, но я все понимаю. Пойдем к ней, я непременно хочу попрощаться с милой Террил.
Император в сопровождении своих телохранителей отправился в правое крыло дворца, где помещались со своими семьями воины его личной гвардии. Было их около двух сотен, но точное число, кроме Аластера, императора и членов Совета, не знал никто. Была еще одна особенность, на которую не обращали внимания другие, ибо на половину гвардейцев редко забредал кто-нибудь чужой: все дети их были не младше четырнадцати лет. Известно было, правда, что существует давняя традиция: жены телохранителей на последнем месяце беременности отправлялись в Гравелот — горный район в центральной части Великого Роана, где находились их поместья. Там они производили на свет свое потомство и вскоре возвращались к своим мужьям, оставляя младенцев на попечение слугам. Только.. достигнув четырнадцатилетнего возраста, подростки могли воссоединиться со своими семьями.
Все это было весьма таинственно и загадочно, но кто станет интересоваться подробностями личной жизни телохранителей? Даже если все они имеют высокие титулы и звания. К тому же, гвардия императора была отдельным кланом, своеобразной империей в империи, и чужих они к себе и близко не подпускали.
Террил полулежала на низкой, но очень просторной кушетке. Она была очень высокой; ее длинное, гибкое тело имело формы безупречные, и беременность ее только красила. Черты лица чем-то напоминали ее мужа или Аластера — такие же удлиненные, точеные, находящиеся в ином измерении, чем красота. Глаза у Террил были янтарные, почти кошачьи, под огромными ресницами. И с первого взгляда было видно, что эта женщина ждет ребенка. Причем, не простого ребенка, а воина.
Ортон знаком попросил ее не вставать, подошел, обнял и крепко расцеловал.
— Как ты?
— Прекрасно, мальчик мой. Только немного грустно, что не смогу присутствовать на твоей свадьбе. Аластер и Тео говорят, что Арианна — настоящая красавица, к тому же весьма умна…
— Поживем — увидим.
— Я уезжаю на рассвете, но ты должен знать, что мои мысли и мое сердце не покинут тебя, Ортон Агилольфинг. Я буду с тобой так же, как любой из нас.
— Я знаю, — ответил император, еще раз прикасаясь губами к ее лбу. — Буду ждать от тебя известий о прекрасном младенце. Ты уже выбрала имя?
— О, — вмешался в разговор Теобальд. — Ты же знаешь мою супругу — она истинная женщина, когда дело касается ловкости. Она решила назвать ребенка Кедди.
— Прекрасное имя, — улыбнулся Ортон. — А если родится девочка?
— Слышу речь настоящего мужчины, — рассмеялась Террил. Голос у нее был звучный, грудной, сильный, словно орган. — Тоже Кедди. Поэтому я и выбрала именно это имя.
— Гениально, да? — восторженно спросил Теобальд. Трое мужчин расхохотались.
— Счастья тебе, — сказал император, откланиваясь.
— И тебе, — прошептала Террил. Оказавшись за пределами ее комнаты, Ортон тут же спросил у своих спутников:
— Сколько гвардейцев вы даете ей для охраны?
— Двух, — ответил Аластер.
— Этого мало, — наморщил лоб император, и между его густыми черными бровями пролегли две вертикальные морщинки. — Этого очень мало. Я бы настаивал, чтобы о Террил позаботились серьезно.
— Ты каждый раз настаиваешь на этом, — улыбнулся Теобальд. — Кто ни уезжал в Гравелот, ты непременно волновался. И твой отец — он тоже всегда волновался. И дед. И остальные предки. Не беспокойся, Ортон. Все будет хорошо.
Стояла короткая, душная тропическая ночь. Небо изнывало от жары, и яркие звезды казались не более чем капельками пота на его темном челе. Ветер запутался в густой листве и тяжко дышал, обдавая все вокруг своим горячим и влажным дыханием. Даже на берегу, у самой воды, песок и камни еще не остыли после дня, залитого расплавленным солнцем — что уж говорить о городе, в котором все постройки были из мрамора, гранита или базальта?
На Бангалорском архипелаге древесина ценилась дороже, чем камень, и потому здешние жители предпочитали строить дома из более дешевого, хоть и менее подходящего материала.
Однако в одиноком замке, стоявшем на окраине Оиты, на высокой скале, отделенной от столицы широкой полосой воды, было на удивление свежо и прохладно. В просторных залах с квадратными бассейнами толпилось множество людей. В такую жару, что царила нынче летом на Бангалорах, работать лучше было по ночам, и большинство членов Ордена Черной Змеи охотно следовали этому правилу. Множество голосов гулко звучало под высокими сводами, но внезапно наступила тишина, какая бывает только в склепах.
На винтовой лестнице показалась тощая, нескладная фигура, замотанная в мерцающие серебристые ткани.
Эрлтон спустился в зал и, подозвав к себе одного из послушников, приказал ему собрать членов магистериума. Послушник, как и остальные, к кому случалось обращаться Верховному магистру, едва понимал, что говорит ему его господин и повелитель. Какие бы отважные, волевые и серьезные люди ни приходили в Орден Черной Змеи, все они рано или поздно начинали испытывать ужас перед человеком в серебряной маске. Эрлтону такое отношение было безразлично: он не добивался его специально, и все же, если бы ему предложили выбор, то из любви, уважения, дружеского расположения или ужаса он, конечно, выбрал бы последнее.
Не дожидаясь прибытия членов магистериума, чародей отправился в подземелье. Он шел с огромным трудом, и дергающаяся неровная походка выдавала тайну слабого тела: оно отказывалось повиноваться, и только железная воля Эрлтона заставляла его выполнять движения. Спустившись на несколько этажей вниз, маг очутился в Змеином зале, где в центре сравнительно небольшого помещения, облицованного черным агатом, располагался необъятный стол в форме звезды с двенадцатью лучами. Столешница была сделана из золота. Стол этот весил изрядно, и он один вполне мог бы решить финансовые проблемы какой-нибудь небольшой страны, вроде Льяра, Уды или Эстергома.
Двенадцать членов магистериума собрались в течение нескольких минут. Все они были одеты в черные одежды, широкие, свободные и опускавшиеся до пола, опоясаны поясами из змеиной кожи, а головы их полностью закрывали причудливые уборы, с необычайным мастерством выполненные в форме голов разных змей. Были здесь и императорская кобра, и смертельно ядовитая бангалорская умба, и гремучник, и огромная саргонская гадюка, а также мощные питоны, анаконды и удавы — змеи хоть и не ядовитые, но не менее опасные.
Истинных имен членов магистериума не знал никто, кроме Эрлтона, и обращались к ним по имени той змеи, которую они представляли.
Все двенадцать были могущественными магами, и каждый из них втайне лелеял мысль занять когда-нибудь место человека в серебряной маске, оказаться на почетном месте за этим столом — в самом центре золотой звезды. Но они прекрасно понимали, что пока Эрлтон не уступит им власть добровольно, пока не назовет преемника, бессмысленно пытаться изменить что-либо, — если жизнь еще не надоела. Члены магистериума умели многое, им были ведомы страшные тайны, но владыка превосходил их в своем мастерстве на столько же, на сколько они превосходили обычного человека. Остальные члены Ордена приходили и уходили, рождались и умирали, возвеличивались и рушились в бездну, а Эрлтон был всегда, и они не смели спорить с таким порядком вещей.
Он приказывал, они подчинялись — слепо и беспрекословно.
Вот и теперь маги расселись по своим местам, ожидая, что скажет им человек в серебряной маске, но он молчал. Молчал так невыносимо долго, что, казалось, было слышно, как текут мимо секунды, как само время торопится покинуть это неприветливое место. Наконец, один из магов решился.
— Ты хотел видеть нас по особенному поводу? — позволил себе обратиться к человеку в серебряной маске Анаконда.
— Да. Вы выполнили мой приказ?
— Почти, — сказал Анаконда. — Некоторые мелочи все еще остаются нерешенными.
— Я не могу ждать, пока вы будете возиться с мелочами, — гневно ответил Эрлтон. — Скоро день свадьбы, глядишь, и наследник вот-вот появится, а вы все еще не нашли подходов к придворным императора!
— Ты несправедлив, великий. Мы проделали большую работу и выяснили главное: те, кого можно купить, ничего не могут сами. Они не занимают сколько-нибудь серьезных постов и лишены доступа к самому главному — к сведениям, — спокойно сказал маг Саргонская Гадюка. Он был одним из самых сильных, самых опасных — недаром Эрлтон дал ему такую маску. — А те, кто что-либо знает, неподкупны и верны. Должен признать, что поневоле восхищаюсь тем, как все у них продумано и взвешено. Агилольфинги постарались на совесть, будто кто-то бесконечно мудрый сумел предусмотреть абсолютно все.
— Ты хочешь убедить меня в тщетности следующих попыток? — донеслось из-под серебряной маски.
— Что ты, что ты, Эрлтон! Я просто говорю, что действительно нет смысла пытаться подкупить слуг императора, теряя драгоценное время. Но ведь есть у них какие-то слабые места. Мы с братом Коброй кое-что разузнали. Думаю, ты останешься доволен.
Со своего места поднялся брат Кобра и сделал легкий поклон в сторону своего магистра: