— Давай, я спою тебе колыбельную.
— Включи свет, пожалуйста… Нет, подожди! — Манчини схватил её за руку.
— Да в чём дело?
— Мари, а это ты?
— Послушай, птенчик, тебе, по-моему, больше не следует заниматься любовью. Ты плохо переносишь. — Мари встала с постели и включила свет. — Ну что, убедился, что это — я? Прекрасно. Теперь, может быть, мне будет позволено снова лечь спать? Всё равно от тебя проку сегодня не будет. — В её голосе звучала издёвка.
Фрэнк ощутил неловкость за свой страх.
— Понимаешь, мне такая чушь привиделась. Я думал, что сойду с ума. — Манчини попытался улыбнуться. Вдруг, поймав на себе её пристальный взгляд, он испуганно спросил: — Ты что на меня так смотришь?
— Что с твоими волосами?
— А что с моими волосами?!
— Да ты, кажется, поседел.
— Как поседел? Мари, как поседел?! Да что же сегодня такое? Ты смеёшься надо мной, да? Скажи, ведь ты шутишь?
— Нет, не шучу. Ты можешь убедиться в этом сам. Иди, посмотрись в зеркало.
— Нет! Я не могу. Я… боюсь.
Но Мари уже рылась в своей сумочке. Достав кругленькое зеркальце, она протянула его Фрэнку. Он нерешительно взял его и после долгих колебаний всё же заставил себя в него посмотреть. Но тут же застыл от ужаса! Из глубины зеркала на него смотрела Пат и, скаля зубы, улыбалась страшной, нечеловеческой улыбкой.
Манчини вскрикнул и, вскочив с кровати, швырнул зеркало подальше от себя. Оно упало и разбилось.
— Это плохая примета. Очень плохая, — прозвучал за его спиной голос Патриции. — Ты разбил свою душу!
Фрэнк резко обернулся и увидел, что девушка быстро приближается к нему, вытянув вперёд переломанные руки.
— Не подходи ко мне! Прочь! Ведьма! Господи, спаси меня!!! — закричал Манчини. — Пат, дорогая, прости! Пожалуйста! Я умоляю тебя. Ты же видишь, как я раскаиваюсь.
Но Патриция была неумолима. Тогда он кинулся к двери, надеясь выскочить в коридор, но девушка ловко преградила ему дорогу и оказалась лицом к лицу с обезумевшим от ужаса парнем.
— Куда же ты, птенчик? — прохрипела она и вцепилась ему в шею холодными пальцами.
Собрав последние силы, Фрэнк вырвался, бросился в соседнюю комнату и, распахнув окно, выпрыгнул в ночную тьму.
Чуть свет комиссар Крюшон отправился в управление. Не заходя к себе, он сразу же заглянул к своему заместителю.
— Как самочувствие Манчини? Когда с ним можно будет побеседовать?
Всю ночь не спавший, Джексон устало ответил:
— Врачи говорят, что не раньше, чем через неделю. Они опасаются за его рассудок. Он всё время бредит: зовёт Бога, гонит какую-то ведьму. В общем, парень сейчас в тяжёлом состоянии. Кстати, часто выкрикивает женские имена.
— Что за имена?
— Мари, Пат. С Мари ещё понятно, а вот кто такая Пат?
— М-да, — произнёс комиссар. Он задумчиво посмотрел на капитана и спросил: — А что там с этой чёртовой Мари? Где она сейчас, дома?
— Да, приехала на такси несколько часов назад. Спит, наверное, а наши парни её караулят около подъезда. Предлагаю с арестом больше не тянуть. Я уж хотел сам распорядиться, но решил дождаться вас. Думаю, прокурор санкцию даст. Зря я тогда не послушался Фарелла.
В квартире Мари раздался звонок в дверь.
— Откройте, полиция!
— Минутку, только накину халат.
Через некоторое время щёлкнул замок.
— Входите!
Грин и Фарелл, переглянувшись, зашли в прихожую. Из комнаты послышалась музыка. Грин толкнул дверь и обомлел: в кресле, положив ногу на ногу, сидел сержант Броуди и, как ни в чём не бывало, просматривал магнитофонные кассеты.
— Броуди?! Какого чёрта ты здесь ошиваешься?
Лейтенант был поражён. Из-за его плеча выглянул Фарелл и тоже замер от удивления.
— Хэлло, парни! Рад вас видеть. А неплохое здесь гнёздышко, а? И птичка тут летает тоже ничего.
В комнате повисло напряжённое молчание.
— По-моему, он рехнулся. Как ты считаешь, Лу? — наконец вымолвил Грин и покрутил пальцем около своего виска. Затем, давая волю гневу, он заорал: — Ты что, решил поиздеваться? Мы с ног сбились — тебя ищем! Жена каждый день звонит, спрашивает, что с мужем. А ты, ублюдок, музыку слушаешь?!
Но Броуди только махнул рукой. Потом, поразмыслив немного, он произнёс:
— Вот что, парни. Шли бы вы отсюда, пока не поздно. По-хорошему прошу.
Грин рассвирепел. Не помня себя от ярости, он выхватил пистолет, направил его на сержанта и тихим, но страшным голосом сказал:
— Если ты произнесёшь ещё хоть одно слово, я пристрелю тебя, как собаку.
Но Броуди, казалось, не обратил на его угрозу никакого внимания. Он только криво усмехнулся и, глядя на оружие, спросил:
— Ты не наложишь в штаны, если я переверну кассету?
Чувствуя, что лейтенант может не сдержаться, Фарелл решил немного разрядить обстановку. К тому же он вдруг вспомнил, для чего они сюда пришли.
— Говори, где Мари?
— Посмотри в ванной.