27 ноября
Наконец я узнал, кто подкладывает мне под дверь записки. И личность исполнителя приводит меня в смятение. Что же касается отправителя, то этого человека, я полагал, можно было считать абсолютно и полностью, на сто процентов, непричастным к данной операции.
Эти прошедшие несколько недель пролетели как-то очень быстро. Температура воздуха резко понизилась, листва опала, оставив скелеты деревьев голыми, и теперь здесь стало по-настоящему похоже на зиму. Я продолжал регулярно встречаться со Стефоми, но печальных и тревожных откровений больше не было, так что, к моему большому удовлетворению, я снова находил его общество весьма приятным для себя. Мы с Кейси также встречались несколько раз, и она всегда тепло меня приветствовала. Наконец мы с ней стали настоящими соседями. Хорошо знакомое мне лицо в соседней квартире.
Вот почему я не притрагивался к своему дневнику эти последние недели — я был счастлив. Просматривая предыдущие страницы, понимаю, что меня тянет писать в нем, когда я чувствую себя несчастным. Но в последнее время я был слишком вовлечен в реальную жизнь, чтобы тратить время на нытье в дневнике.
Это странно, но страница за страницей, заполненные в этой тетради, действительно утешают и обнадеживают меня. А бумага, как только на ней появляется запись, приобретает новые свойства. Страницы немножко сворачиваются и больше не прилипают друг к другу. От чернил бумага тяжелеет, ее поверхность перестает быть гладкой, становится как бы покрытой трещинками. Дневник заполняется моими словами, моими мыслями, моей жизнью. Наверное, поэтому я так полюбил его. Ведь даже теперь я опасаюсь, что опять могу все забыть, а эта тетрадь — страховка от такого случая, поскольку здесь все собрано, записано, сохранено и пропасть уже не сможет.
Но на прошлой неделе произошла серьезная неприятность. После позднего ужина в городе я возвращался домой от метро и, уже почти подойдя к своей парадной, внезапно остановился от удивления. Из подъезда вышла женщина. Наружное освещение было неважным, поэтому рассмотреть ее хорошенько мне не удалось. Я смог лишь определить, что на ней было темное вечернее платье и длинные черные перчатки до локтей. К моему удивлению, она была без пальто, я представил себе, как ей должно быть холодно в этот поздний час. Ее длинные черные волосы были собраны на затылке, а на шее и на запястье сверкало что-то похожее на бриллианты. Она приближалась ко мне, и каблуки-шпильки ее плетеных вечерних туфель звонко цокали по тротуару.
Я подумал, что она поступает неразумно, выходя на улицу без верхней одежды, защищающей от холода. Было уже за полночь — совсем неподходящее время для симпатичной женщины, чтобы бродить по городу в одиночестве. Улицы, на которых ничто не угрожает днем, могут стать далеко не безопасными ночью. Но то, как она шла, и ее манера держаться явно свидетельствовали о том, что она не боится ни темноты, ни тех неожиданностей, которые во тьме могут ее ожидать. Тем не менее я сделал вдох, перед тем как спросить ее, далеко ли она идет, имея в виду еще не до конца принятое решение предложить ей свое сопровождение, если путь ее окажется неблизким. Но когда она, поравнявшись со мной, подняла голову и тусклый свет ближайшего уличного фонаря высветил часть ее лица, слова замерли у меня на губах. Она же, слегка улыбнувшись, прошла мимо. В этой женщине я узнал Лилит из моих сновидений. Повернувшись и глядя, как она удаляется, я пытался убедить себя, что ошибся. Она не могла выйти из подъезда моего обшарпанного дома, убранная во всю эту вечернюю роскошь, и затем шагать по будапештским улицам.
Но мне надо было знать точно, я должен быть уверен, что это не она. И я пошел следом за ней, решив догнать ее, но отчаянный женский крик, донесшийся из моего подъезда, меня остановил. Несколько мгновений я стоял в нерешительности, глядя вслед удаляющейся в темноту женщине, вслушиваясь в замирающие звуки ее шагов, но затем повернулся и побежал к дому и, оказавшись в подъезде, в ужасе замер.
В слабо освещенном вестибюле стояла Кейси в окружении троих молодых парней, вплотную подступивших к ней. Один из них пытался отнять у нее сумку, но Кейси держалась за ремешок обеими руками, умоляя налетчиков отпустить ее, но те в ответ только смеялись.
«Сейчас же отдай им сумку, — мелькнуло у меня в голове, — какой в ней смысл?»
Неужели она действительно была такой наивной и не понимала, что, если им придется ее прибить, они прибьют? И какая польза будет ей от старой обшарпанной квартиры, если она умрет? Или мертвым окажется ее ребенок? Я увидел, как из ее глаз потекли слезы, когда один из бандитов схватил и заломил назад ее руку, одновременно вырывая у нее сумку, в то время как другой налетчик обхватил рукой ее шею и запустил пальцы в темные пряди ее волос, издевательски изображая попытку приласкать.
— Как насчет того, чтобы немного позабавить дядю, прелестная мадам? — пробормотал он слащаво. Склонившись к ней, он попытался поцеловать ее, но в следующий момент отпрянул назад, его губа сильно кровоточила в том месте, где Кейси прокусила ее. — Ах ты, мерзкая сука! — прорычал он, выплюнув кровавую слюну ей в лицо, а потом, размахнувшись, сильно ударил ее по щеке.
Внезапно вспыхнувшее желание убить их всех прямо там, где они стоят, потрясло меня изнутри, и мне пришлось собрать все свои силы, чтобы подавить его. Это неправильно — убивать людей. Неправильно!
— Эй! — крикнул я, чтобы отвлечь их внимание от Кейси.
Трое молодых негодяев с издевательским видом повернулись ко мне, при этом один из них автоматически продолжал помахивать отнятой у Кейси сумкой, ремешки которой он накрутил себе на руку.
— Вы сделали большую ошибку, — сказал я спокойным голосом, предвкушая дальнейшее развитие событий.
Не думаю, что я серьезно их покалечил… Ну, по крайней мере, все обошлось без смертельных травм. Они оказались трусами, так что мне не пришлось особенно напрягаться, чтобы обратить их в бегство. И я был на этот раз готов к мощной, отвратительной волне радостного возбуждения, захлестнувшей меня, как только я сильно ударил по лицу первого из этих подонков и с удовольствием ощутил, как с хрустом ломаются кости его носа. Но я не позволил себе увлечься, несмотря на то что нанесение им побоев доставляло мне такое буйное, дикое наслаждение. Все происходило гораздо легче, чем в прошлый раз, поскольку тогда было пятеро парней, гораздо более взрослых и крепких, чем эти трое подростков.
Первый из налетчиков, завывая, отшатнулся назад, из его разбитого носа текла кровь. Остальные двое бросились на меня, один из них сжимал в руке нож. Однако проблема с оружием заключается в том, что оно делает человека чересчур самоуверенным. Отнять у него нож оказалось так легко, словно он сам добровольно отдал его мне. Если бы он был просто еще одним грабителем, я бросил бы нож на пол, но это именно он ударил Кейси по лицу после неудавшейся попытки поцеловать ее, и, прежде чем я осознал, что делаю, я притиснул его к стене и уже был готов полоснуть ему по горлу этим самым ножом.
Двое его подельников застыли неподвижно, словно изваяния, и уставились на нас. Лезвие почти касалось его шеи — одно движение моего запястья, и он мертвец. И в этом заключалась бы справедливость. Он же презренная, жалкая личность. Он был готов ограбить беременную девушку-подростка, а потом еще и надругаться над ней. Он недостоин того, чтобы жить. Перерезать ему горло — это так легко и быстро. И я уже был готов так поступить.
Он смотрел прямо на меня, во взгляде карих глаз застыл ужас. И я, пораженный, вглядывался в него. Как я оказался здесь, в этой ситуации? В углу плакала Кейси, и именно доносившиеся оттуда звуки вернули меня к действительности. Я отбросил нож, словно он жег мне ладонь. Потом взял парня за руку и оттолкнул к его сотоварищам. Все трое уставились на меня, словно перепуганные кролики. И внезапно трое грабителей исчезли, а на их месте я увидел троих подростков, которые были едва ли старше самой Кейси. Я с беспокойством обвел их взглядом, но, кроме одного, со сломанным носом, они не выглядели сильно покалеченными.
Я шагнул к ним, и все трое одновременно отступили. Я остановился, и, когда начал говорить, мой голос зазвучал очень низко и устрашающе даже для меня самого:
— Если вы еще когда-нибудь прикоснетесь к этой моей знакомой, даже если вы только взглянете на нее или приблизитесь к ней, я обещаю, что разыщу и убью каждого из вас!
По их лицам было видно, что они поняли: это не пустая угроза и я действительно готов убить их, не колеблясь ни секунды. И это повергло меня в ужас. Наверное, в тот момент я испугался самого себя больше, чем они меня.
А они по-прежнему стояли не шелохнувшись и молча смотрели на меня, видимо боясь пошевелиться. Но мне нужно было, чтобы они исчезли. Взгляд карих глаз того паренька терзал мою душу.
— Убирайтесь, — сказал я тихо, почти шепотом.
Они рванулись к двери так, словно всех троих бросила вперед, распрямившись, невидимая пружина, и спустя мгновение в вестибюле никого не было.
Я сумасшедший, меня нужно изолировать. Чего я сейчас чуть не натворил? Боже, я что, действительно такой неуравновешенный? Нет, это просто он так сильно разозлил меня, когда начал издеваться над Кейси. Он был угрозой для нее, поэтому я хотел от него избавиться. Значит, его надо убить — вот первое, что пришло мне в голову. И это меня ужасает.
Если бы я был сам по себе, один, то, наверное, бросился бы в свою квартиру, запер двери, погасил свет и долгие часы сидел в темноте, обхватив голову руками и покачиваясь взад-вперед. Но здесь была Кейси, и она нуждалась во мне, поэтому, сделав над собой огромное усилие, я собрался с духом. Преодолевая знакомое отвращение, я вытер перепачканные кровью руки, откинул назад свесившиеся на глаза волосы и пошел туда, где она все еще всхлипывала в углу, возле лестницы. Когда я дотронулся до нее, она взвизгнула и инстинктивно бросилась на меня, вряд ли осознавая, кто я такой.
— Эй! — крикнул я. — Кейси, это я, Габриель. Все в порядке, их здесь больше нет. Они ушли и не вернутся.
Неожиданно она повернулась и, плача и дрожа всем телом, приникла ко мне, ее слезы потекли мне на грудь. На мгновение я растерялся, но быстро пришел в себя и, обняв ее, стал тихо говорить. Это помогло, ее истерика постепенно проходила. Серьезных травм у нее не было, хотя через некоторое время под глазом должен был появиться синяк. Но она, конечно, сильно испугалась — как за себя, так и за своего будущего ребенка. Как только она оказалась рядом со мной, я сразу стал успокаиваться по поводу того, что произошло. Кейси оказалась в опасности, а я защитил ее, только и всего. Ни один из парней серьезно не пострадал, и, кто знает, может, теперь они дважды подумают, прежде чем напасть еще на кого-нибудь. Может, вместо этого они будут сидеть дома и выполнять домашние задания. И может, благодаря тому, что я с ними сделал, их жизнь станет лучше!
Сегодня аура вокруг Кейси была золотистой, и, пока мы стояли вплотную друг к другу, она расширилась и охватила нас обоих. Я с изумлением смотрел на нее поверх головы Кейси и удивлялся, как может она пребывать в неведении относительно такой красоты. Когда она наконец успокоилась, я проводил ее наверх, до дверей квартиры, по пути подняв с пола брошенную грабителями сумку. Плакать Кейси перестала, но все еще дрожала, и, когда я спросил, не хочет ли она, чтобы я некоторое время побыл с ней, она сразу же согласилась.
Ее лицо по-прежнему оставалось смертельно бледным, поэтому я усадил ее за небольшой кухонный столик, вскипятил чайник и приготовил для нее чай. Потом я дал ей пакет с замороженными овощами, чтобы она приложила его под глазом к щеке, которая уже начала опухать. Я заботился о ней. Она была связана со мной, и в мои намерения входило обеспечивать ее безопасность. Я поставил перед ней кружку с чаем и сел напротив нее по другую сторону стола.
— Почему ты сразу же не отдала им сумку? — тихо спросил я.
— Не знаю, — ответила она. — Я испугалась. Совсем потеряла голову. В сумке лежала наша арендная плата.
Я вздохнул:
— Послушай, Кейси, если что-либо подобное когда-нибудь случится с тобой снова, отдай им то, что они хотят, и беги прочь так быстро, как только сможешь. Даже если у тебя через плечо висят все твои сбережения. Отдай то, что они хотят. Оно не стоит твоей жизни.
Кейси кивнула:
— Я знаю… Дело в том, что прежде со мной ничего подобного никогда не случалось. У моих родителей много денег. Мы всегда жили в хороших условиях… — Она умолкла.
— Если бы я дал тебе столько денег, сколько ты получаешь за свою работу, ты стала бы по ночам оставаться здесь, в своей квартире? — вдруг спросил я.
Услышав такое предложение, она вздрогнула.
— Габриель, я не могу сделать этого, — сказала она, — Я не могу брать у вас деньги.
— Для меня деньги не имеют значения, — быстро проговорил я. — Поверь, я очень обеспеченный человек, это никак не отразится на мне. Послушай, сейчас у тебя нет возможности подумать даже о себе, а ведь скоро тебе придется заботиться и о своем ребенке. Пожалуйста, позволь мне помогать тебе. И мне совершенно ничего не нужно взамен.
Несколько секунд она колебалась, покусывая губу. Потом молча кивнула, ее глаза снова наполнились слезами, и она рассказала мне правду о том, как ее родители, узнав о ее беременности, отреклись от нее и как она в панике бежала от них, прихватив с собой младшего брата.
— У нас произошел большой скандал с руганью и криками, — рассказывала она упавшим голосом. — Мой папа обозвал меня вруньей и… грязной шлюхой. А ведь я никогда даже не целовалась с мальчиком, не целовалась по-настоящему, в губы… если не считать того, что сейчас произошло там, внизу. Да, один раз я поцеловала Гарри в щеку — он был моим приятелем, когда мне было четырнадцать, — но разве это считается? Ведь нет же? Под конец я даже не могла смотреть на своего папочку, потому что он даже не пытался скрыть отвращения, которое испытывал ко мне, а я не могла заставить себя видеть выражение его лица, с каким он смотрел на меня.
Они говорили, что я и мой бойфренд должны обладать хоть каким-то чувством ответственности. Они говорили, что он должен поддерживать меня, хотя я продолжала твердить им, что никакого бойфренда у меня нет. Единственным местом, куда я могла уйти, был дом бабушки и дедушки, но они сказали, что не могут принять меня. Они сказали, что это не то место, где я смогу найти убежище вопреки воле моих родителей. Знаете ли вы, какое чувство испытываешь, оказавшись в таком состоянии, когда уже больше не можешь просить о помощи, потому что если в ответ еще раз услышишь от еще одного человека «нет», то потеряешь всякую надежду?
Вот почему я захотела, чтобы Тоби был со мной. Он никогда не осуждал меня и был единственным, кто поверил мне. У меня никогда ни с кем не было секса, но если бы даже и был — разве это настолько мерзко, что все они должны так ополчиться против меня? Я не могу представить себе, какой ужасный поступок должен был бы совершить Тоби, чтобы я перестала его любить. Я опасалась, что они могут сделать так, что я больше никогда не увижу брата. Поэтому когда я уходила, то забрала Тоби с собой. Некоторое время мы ютились в ночлежке, пока не перебрались сюда… Но я не могу присматривать за ним. У меня нет денег — доступ к банковским счетам, который был у меня раньше, родители заблокировали, поэтому я больше не могу пользоваться кредитными картами. И все дело в том, что я не хотела оставаться в полном одиночестве, не имея рядом ни единого близкого мне человека. Это вы можете понять?
О да, я мог это понять гораздо лучше, чем она думала.
— Ведь вы не намереваетесь спать со мной, верно? — спросила она, исподлобья взглянув на меня.
Я покачал головой: