Филипп Хосе Фармер
Дейра
Пролог
Бог весть, куда все они подевались!
Более сотни мужчин, женщин и детей -- сто восемь, если быть совершенно точным -- никак не могут исчезнуть бесследно.
Но обитатели колонии Роанок, штат Вирджиния, похоже, как-то исхитрились. Среди них, канувших в Лету, оказалась и малышка Вирджиния Дейр, первая белая уроженка Северной Америки. Никто никогда более не встречал ни Вирджинию со всею многочисленной ее родней, ни других англичан из Роанока, равно как и никого из находившихся при них индейцев племени кроу. Они исчезли -испарились, пропали, как сквозь землю провалились -- между 1587-м и 1591-м годами от рождества Христова.
Чарльз Форт, известный летописец неординарных событий -- тех, что маститые академики от историографии предпочитают оставлять без внимания, а то попросту и опускать,-- толкователь самых загадочных, порой и вовсе необъяснимых явлений, о вышеупомянутом случае был осведомлен. Но от его пытливого взора, от его неусыпного внимания ускользнули некоторые иные, не менее интригующие факты. А жаль -- они привели бы исследователя в неуемный восторг. Какие изящные гипотезы, затейливые домыслы и блистательные парадоксы, исполненные едва уловимого сарказма, сошли бы с кончика пера неутомимого литератора!
Как досадно, например, что южно-американские корреспонденты не осведомили его об одном любопытном случае из средневековой истории -- бесследном исчезновении генуэзского корабля "Буона-Вита". В последний раз он был замечен испанской каравеллой "Тобоза" в виду Больших Канарских островов, в шестидесяти лигах от ближайшего берега.
Пассажирами генуэзского судна, ходившего под португальским флагом, в том приснопамятном рейсе были сорок миссионеров из Ирландии, а также трое итальянских монахов. В Бразилии они собирались с помощью Божьей заняться обращением дикарей в благочестие и истинную веру. Но до конечной цели своего путешествия так и не добрались. Никто не встречал их более -ни в христианском мире, ни среди краснокожих язычников.
Диковинны дела Твои, о Господи!
Само по себе исчезновение это ничуть не выходит за рамки привычных представлений. Как это ни печально, корабли имеют обыкновение время от времени тонуть без свидетелей в безбрежном океане. И "Буона-Вита" не удостоилась бы специального упоминания в церковных хрониках и отдельной строки в анналах бразильской истории послеколумбова периода, когда бы не одна весьма немаловажная деталь: обязанности аббата у миссионеров, направлявшихся в Бразилию, отправлял некто Марко Сузини, более известный под именем преподобного Маркуса Социнуса -- кровный родич, точнее родной племянник еретика Фаустуса Социнуса. В Бразилию, кораблю вослед, была направлена из Рима депеша, в коей Маркусу повелевалось безотлагательно предстать перед Святейшим престолом на предмет разбирательства и вынесения высочайшего вердикта.
Но ни папскому посланию, ни легату, его доставлявшему, не суждено было сыскать указанного адресата -- даже будь всем известно местонахождение последнего.
И еще одно событие того же исторического периода, дознайся о нем Форт, заставило бы писателя запрыгать от радости.
Книга, опубликованная в 1886-м и уже успевшая стать библиографическим раритетом, содержала перевод фрагментов трактата достопочтенного Ибн Кхулейля "Из истории мусульман". По забавному (а может, и не случайному?) совпадению переводил книгу однофамилец Чарльза -- методистский священник, преподобный Карл Форт. Подстрекаемый любознательностью и столь же неуемной тягой ко всему из ряда вон выходящему, как и его литературный потомок, святой отец приводит сделанное арабским историком описание исчезновения в одну ночь большого арабского каравана.
Вкратце суть произошедшего такова: в год 1588-й по христианскому летоисчислению девяносто бесценных черкесских наложниц, предназначенных для гаремов богатых мусульманских шейхов, и до сорока стражей различного происхождения при них разом пропали, исчезли с глаз людских. Остались лишь стреноженные на ночь лошади да натянутые шатры, внутри которых еще остывала нетронутая вечерняя трапеза.
Единственная примета беспорядка -- окровавленный ятаган на песке. Дюжину длинных и грубых рыжеватых волосков, приставших к лезвию, знатоки не сумели соотнести ни с одним известным им обитателем Земли. Некоторые приписывали все же принадлежность волосков огромному медведю, ибо pядом с шатpами обнаружился отпечаток в песке -- всего один -- след, оставленный чудовищной лапой, несколько схожий с необычно большим медвежьим.
Куда же могли подеваться все эти люди? -- задается вопросом высокомудрый Ибн Кхулейль. Быть может, их унес злой джинн -- в свой неприступный, окруженный пылающим рвом дворец? Не его ли волоски и прилипли к окровавленному клинку?
Ответов на эти вопросы не больше, чем в истории о жителях Роанока, штат Вирджиния, а также и в случае с теми, кто был на борту "Буона-Вита". Все упомянутые события окутаны равно плотным покровом мрачной тайны.
И вот еще один любопытный штрих на замету неугомонному Форту. Несуществующее ныне парижское издательство "Эжилетт" (в переводе с французского -- "Игла") некогда выпустило в свет сборник эссе китайского мудреца Хо Ки, сочиненных им в середине восемнадцатого века. В главе "Леденящие мысли" мудрец мимоходом упоминает жителей деревушки Хунг Чу, решившихся в один прекрасный день, а вернее, ночь, отправиться всем скопом невесть куда -- в путешествие, возврата из которого уже не было.
Это все, что сообщает на данную тему мудрец, и не стоило бы заострять внимание читателя на его фантастической зарисовке, когда бы не одно интригующее обстоятельство: случилось упомянутое Кхулейлем событие в год 1592-й по григорианскому календарю.
Год 1592-й отделяют от 2092-го пять столетий -- не столь уж долгий для истории срок. Но от Земли до планеты Дейра и путь весьма неблизкий -- даже для светового луча.
Дейра -- вторая планета в системе звезды, именуемой нынешними астрономами Тау Кита.
Население планеты говорит на английском, на весьма архаичной латыни, а также по-жеребякски.
На древней карте, рисованной самим достопочтенным Хананием Дейром, отцом Вирджинии, до сих пор можно разобрать очертания континента, на который высадили похищенных землян. Имя этой земле -- Авалон. Грубые линии, начертанные неумелой рукой за то короткое время, пока планета вырастала в иллюминаторах, изображают неправильный четырехлепестковый контур, небрежно брошенный на шар. Остальная поверхность планеты -- сплошной океан.
Жирный крест на карте пометил место первого поселения, названного поначалу Нью-Роанок и переименованного в Неблизку сразу же после вопроса, заданного маленькой Вирджинией: "Это ведь далеко от места, где я родилась, папочка?"
Древняя карта также пестрит весьма однообразными пометами мифологического толка -- о местах, где люди впервые столкнулись с неведомыми тварями, окрестив их с ходу на привычный земной манер: "Здесь водятся единороги... Здесь встречаются оборотни-людоеды...", и прочее в том же духе.
И, разумеется, великое множество раз на карте повторяется одна и та же краткая надпись: "Жеребяки".
*** *** ***
По старинному тысячелетнему большаку, залитому лучами не по-весеннему жаркого солнышка, шел человек. Шагал он не спеша, то и дело окидывая внимательным взглядом карих глаз из-под полей шляпы с высокой тульей заросли по обочинам. Левая рука Джека Кейджа -- а именно так величали нашего путника -сжимала упругий лук из ветви дерева татам, на спине висел полный стрел колчан, на левом боку -- ятаган в ножнах, справа на широком ремне -- кожаный футляр с толстой стеклянной колбой, доверху наполненной черным порохом. Из узкого горлышка бомбы торчал короткий фитиль. Рядом с футляром с ремня свисал еще и кинжал медного дерева.
Джек был готов к отражению атаки дракона, откуда бы тот ни напал: сверху ли, сзади или из чащи вдоль дороги. Первым делом -- всадить стрелу чудищу в глаз. Именно в глаз, ибо целить куда-либо еще -- бесполезная трата стрел и драгоценного времени. Кремневому наконечнику никак не пробить двухдюймовую ороговевшую шкуру.
Поговаривали, что живот у дракона вроде бы помягче, но полагаться на досужие домыслы в его положении -непозволительная глупость. Слухи, как гласит народная мудрость, сгубили кошку. И хотя сам он далеко не безобидная кошка -- что бы там это древнее словцо ни означало на самом деле,-- испокон веку охота на дракона оставалась занятием весьма и весьма рискованным. И с досадной возможностью быть съеденным самому считаться следовало всерьез.
Словно прочитав мысли Джека, трусивший впереди, шагах в десяти, Самсон -- огромный рыжий пес львиной породы -- застыл как вкопанный и, косясь на хозяина, глухо заворчал на заросли по правую от дороги стоpону.
Джек мигом извлек из колчана стрелу и изготовился. Повторил свой незамысловатый урок: стрелять только в глаз и -независимо от того, попал или промахнулся -- сразу бросать лук. Выхватить из футляра бомбу, поднести к запалу люциферку и швырнуть чудовищу в морду -- авось расчет оправдается, и шкуру разворотит взрывом или хотя бы как следует посечет острыми осколками.
Затем, не дожидаясь результата, повернуться и бежать, на ходу выхватывая ятаган из ножен. У первого же толстого деpева на обочине занять оборону. Уж там-то, отмахиваясь дамасским клинком и уворачиваясь от бешеных, но легко предсказуемых наскоков -- может ли дракон быть вертким при его-то туше? -Джек как-нибудь сумеет за себя постоять. Самсон же тем временем не даст чудищу покоя, нападая с тыла.
Джек осторожно поравнялся с застывшим псом. Сквозь просвет в чаще мелькнуло нечто светлое, и охотник расслабился, перевел дух. Что бы там на поверку ни оказалось, но по цвету это безусловно не дракон. Либо человек, либо жеребяк -- одно из двух.
Бесполезную в густых зарослях стрелу Джек вернул в колчан, лук закинул за спину и обнажил ятаган.
--Тс-с-с, Самсон! Молчок,-- шепотом приказал он.-- Давай вперед, но только без лишней суеты!
Огромный пес, бесшумно переставляя мохнатые толстые лапы, метнулся вперед по едва различимой в зеленой чащобе тропинке. Собачий нос в поисках следа то приникал к земле, то вздымался -- точь-в-точь рыбацкий поплавок на прибрежной волне. И след этот определенно обнаружился -- вместо того, чтобы направиться по тропке напрямую, Самсон, как заправский охотник, стал петлять в густом подлеске.
Ярдов через тридцать-сорок, передвигаясь медленно и почти беззвучно, друзья выбрались к небольшой поляне.
Самсон остановился. Нутряной низкий рокот исторгла отнюдь не глотка пса, послушного хозяйскому запрету шуметь -- казалось, заклокотали сами собой напрягшиеся могучие мышцы и даже волоски ощетинившейся шкуры.
Джек глянул поверх вздыбившегося собачьего загривка. И тоже застыл. И невольно содрогнулся. От леденящего душу ужаса.
Впереди, сидя на коpточках над поверженным телом сатира, самозабвенно трудился Эд Вонг, кузен Джека. Из тела, повернутого спиной к победителю и невольным зрителям, вовсю хлестала кровь. В крови была вся гривастая спина жеребяка и вся трава поблизости.
А Эд, грубо орудуя кинжалом медного дерева, срезал хвост вместе с изрядным куском кожи. Закончив, вонзил на мгновенье кинжал в почву, чтобы очистить лезвие от крови, и выпрямился с жутким трофеем в руке, не отрывая от него завороженного взора.
--Давно ли в цирюльники записался? -- взяв себя в руки, спросил Джек слегка охрипшим, но ровным голосом.
Обронив добычу, Эд круто развернулся, продемонстрировав отвисшую от испуга челюсть и выпученные глаза, и угрожающе взметнул руку с кинжалом. Разобрав, что нарушитель уединения всего-навсего Джек, малость расслабился, но прятать кинжал в ножны пока не стал. Искаженное лицо мало-помалу приняло нормальное выражение.
--О, святой Дионис! -- выдохнул он.-- Я едва не принял тебя за жеребяка.
Джек тронул Самсона коленкой. Пес послушно выпрыгнул с тропы на прогалину и занял выжидательную позицию в стороне. Хотя он и знал Эда, дальнего родича хозяев, тому сейчас лучше бы избегать резких движений.
Джек опустил ятаган, но прятать в ножны тоже пока не собирался.
--Ну, а окажись я жеребяком, что тогда? -- полюбопытствовал он.