Естественно с такими взглядами я старался нарушить закон где только можно, таким образом мстя за свое не сложившееся счастье.
Сначала мы занимались по мелочи - подкарауливая и избивая случайных прохожих, потом освоили взлом квартир и кражу кошельков. В стае меня не любили, но уважали, особенно после серии жестоких драк. Лишний раз старались не связываться. Но мне нужны были деньги, и мы перешли к более крутым грабежам. Мы были отморозками, плевавшими на все правила - о, как мне все это нравилось! Так приятно было бить чужие удивленные лица - сытые и довольные лица сподвижников системы, а потом валить людей на землю и бить их ногами по почкам.
Разумеется, долго это не могло продолжаться. В один из как всегда отвратных дней мы подкараулили в темном переулке старушку - божий одуванчик, однако, при деньгах. Пока мы потрошили ее кошелек, старая кошелка вырвалась и побежала к свету, громко крича. Наш главарь - тупой, но упорный детина крикнул мне, чтобы я заставил ее замолчать. Догнав ее, я ударил обухом своего туристского топорика и она замолчала. Навсегда.
На следующий день нас кто-то сдал. Подозреваю, что кто-то из своих. Доблестная милиция повязала всех участников банды. Всем дали по десять лет. Мне - пятнадцать.
Я пошел в тюрьму с ухмылкой - место было мне знакомо и уж конечно не могло испугать такого как я, прошедшего школу жизни в самом интернате. Порядки то везде одинаковые - если вы понимаете, что я хочу сказать.
В тесной душной камере на шесть персон, в которую втиснули ровно в два раза больше и прошли мои несколько следующих лет. Я знал как себя вести, и очень скоро за мной закрепилась слава отморозка и беспредельщика, с которым лучше лишний раз не связываться. Я полностью владел койкой на верхнем ярусе и был вполне доволен. Утром мы вставали в шесть часов под звуки гимна, рвущиеся из хриплого динамика, завтракали из алюминиевых тарелок с выписанными краской инвентарными номерами. Потом мы работали, обедали, ужинали и засыпали под звуки гимна. За окном кипела вольная жизнь, но в отличие от золотых детских годов я уже не рвался так напряженно на свободу.
Мои сокамерники - без сомнения худшие представителя рода человека разумного, чурались меня. Стена была и тут, и я удивлялся, не находя общего языка даже с этими низколобыми существами с напряжением и подневольным трудом проделывающих тяжелый путь от неандертальцу к кроманьонцу. В конце - концов, я стал ненавидеть и их тоже.
Так прошло какое то время, пока в нашей камере не начался передел собственности и не пришло новое начальство. Авторитетный орангутанг из новоприбывших не терпел своеволия у подчиненных ему заключенных. Как-то раз я дерзко ответил ему и он решил обрушить меня вниз, в зловонную пучину, где обретались те, кто оказался недостоин даже звания рабов. У меня стали перехватывать пищу, а также совершать массу мелких гадостей, как это свойственно человеческому социуму. Но я уже знал, чем это закончится и знал, что надо делать. Давние воспоминания всплыли в моей голове, и на следующую ночь, после того как пять подручных орангутанга попытались избить меня скрученной в жгут простыней, я прокрался к главарю с набитой сеном подушкой в руках.
К сожалению, жестокий орангутанг хрипел слишком сильно и перебудил всю камеру. Разразилось побоище, в котором меня пытались оторвать от дергающегося тела, и я вынужден был защищаться изо всех сил. Я не очень хорошо помню, что там было, но сломанный передний зуб, говорит о том, что я кого-то покусал. Ворвавшиеся охранники довершили дело.
Я оказался в карцере, который естественно был пыльным и полон крыс. С тех пор я ненавижу крыс!
Сидя в карцере, я узнал, что орангутанг все же отошел в страну вечной охоты. Мои сокамерники пообещали отправить меня вслед за ним, а высшие власти навесили мне дополнительный срок за убийство, а также, что меня посылают на некую медэкспертизу.
По окончании отсидки в карцере я отправился на экспертизу и так получилось, что обратно в тюрьму я уже не вернулся, а тот же вечер встречал в не очень уютной больнице с зарешеченными окнами.
Откровенно говоря, совсем не помню что я делал в этой больнице. Кажется, мы вставали в шесть утра под звуки песни из хриплого громкоговорителя и ели из алюминиевых тарелок с выписанными краской инвентарными номерами, а потом нам всем делали уколы из стеклянных шприцев - шизофреникам отдельно, психопатам отдельно. И еще было что-то про электричество...
Нет, не помню... а ведь я провел там десять лет и под глазами у меня до сих пор остались странные шрамы.
С этих самых пор, жизнь моя, ранее такая простая и ясная погружается во мглу. Я снова был на улице, слишком слабый, чтобы участвовать в стае, да и все желания покинули меня, оставив лишь ледяное равнодушие и странные поступки, которые мое тело совершало само по себе. Я убивал крыс во множестве. И кошек, за то что они касались крыс. Потом я понял, что делал это зря. Мертвые крысы вернулись и стали разговаривать со мной. Приходилось много пить, что бы заглушить голоса. А потом много пить, потому что накануне много пил. Жизнь вновь стала на рельсы, которые вели, правда, в тупик. Ко мне вернулись старые друзья - Слюнявчик вновь был рядом и словно не помнил о том, что было раньше. Я тоже не помнил. Мы вставали рано и всю утро искали пустые бутылки, а днем ели всякую дрянь из краденных алюминиевых тарелок с инвентарными номерами.
Мы были одними из многих. Нас было множество - таких вот, никому и не зачем не нужных, прошедших интернат, тюрьму и психдом. Мы были огорожены Стеной, но мы и сами были Стеной - составляющие системы, крошечные кирпичики в бастионе всеобщего зла. Мы работали на зло и приумножали его своими деяниями. Каждый из нас был всего лишь еще одним кирпичом в Стене!
Система могла праздновать победу - она почти сломала меня.
И в один очень странный день, когда моя совесть в корчах умерла, а я опустился на самое дно, съев крысу моего близкого друга... в этот день, ко мне пришли. Я не помню кто, но хорошо помню вопрос, который мне задавали.
Хочешь ли ты изменить свою жизнь? - спросила они. И я ответил - "да"! Потому что, друзья мои, где-то там, в глубине, под засохшим дерьмом и коростой все еще скрывается маленький мальчик, который верит в чудеса и у которого еще не отобрали бутылочку с перловой кашей "крутыш".
И тогда я стал морской свинкой. И все изменилось, словно по мановению волшебной палочки. Отныне я, кажется, свободен. Теперь сторожу Стену, а не пытаюсь сквозь нее пробиться. И я верю - пройдя все круги социального ада, испытав все, что только можно испытать на этом свете, пройдя огонь, воду и медные трубы, я наконец-то попал в тот край, где нет скрученных в жгут простыней и алюминиевых тарелок с инвентарными номерами. Где будущее не окрашено в серый цвет и моя усталая судьба влечет меня в тот радостный и сияющий миг, в котором в котором все будет хорошо, и где я, наконец, найду свое скромное счастье!
И там не будет крыс".
Волчок замолчал, лишь подслеповатые его черные глазки смотрели поверх головы собеседника сквозь бетонные стены в некие сияющие, необозримые дали...
-Ох, - сказал Ткачев, по лицу его катились крупные слезы, - это ужасно, то, что произошло с тобой, просто ужасно. Какой кошмарный жизненный путь и...
-Лишь в страдании мы обретаем спасение, - мягко произнес Волчок, - это наш путь и наше Дао и в конце мы все обретем счастье и умиротворение.
-Да-да, - сказал сетевик, извлекая из кармана носовой платок и вытирая им покрасневшие глаза, - но, насчет стены? Наше Дао требует от нас действий и мы бы хотели...
Рев. Острые желтоватые клыки взметнулись над самым плечом Александра, когтистые лапы уродливо скрючились. Поспешно вскочив, Ткачев побежал к двери, все еще непроизвольно всхлипывая. Волчок гнался за ним до самого порога и еще немного дальше по лестнице и только потом отстал.
На площадке десятого этажа, напротив наглухо закрытой двери в квартиру Красноцветова, его ждали соседи. Из-за дверей доносился сильно приглушенно собачий лай.
-Ну? - спросил Валера, - как он?
-Самое несчастное существо на земле, - тоскливо сказал Александр, - у меня сердце от жалости разрывается! Да после того, что он пережил, мне мои сегодняшние беды кажутся детским лепетом!
-Ну не скажи, - проговорил Красноцветов, - я чуть не поседел... Существенное что ни будь узнал?
-Да... Волчок нас не пропустит, потому, что он охраняет стену. Кажется, это его новый смысл жизни... А еще у него все время в рассказе проскакивало, что он не любит крыс.
-Ничего удивительного, - сказал Валера, - после того, как он съел Чука...
Алексей Сергеевич поднял руки:
-Ближе к делу! Он охраняет, судя по всем, единственный путь в соседний подъезд. Напасть на него мы не можем - слишком здоровый. Мы могли бы выманить его. Только чем?
-Крысой, - вставил Ткачев, - он ненавидит крыс.
-Хорошо, крысой, - сказал Красноцветов, - где мы возьмем крысу?
-Я, кажется, знаю, - произнес вдруг Валера, и все уставились на него.
Неприметная дверь на пятом ничуть выглядела ничуть не опасной, но соседи смотрели на нее с некоторой нервозностью.
-Ну, я не думаю, что это хорошая идея, - сказал, наконец, Красноцветов, снова лезть туда. Да вы вряд ли даже представляете, что вас там ждет.
-О, - произнес сетевик, - еще как представляем. Вам еще повезло, Алексей Сергеевич - у вас собаки, а не кремнеорганические наносистемы.
-Или морские свинки, - добавил Валера, - я так понимаю - вам крыса нужна. Больше вы ее нигде не достанете.
-Можно взять айбо, - неуверенно предложил Ткачев, - хотя вряд ли Волчок на него поведется... Ну же, Алексей Сергеевич, не мы ли обещали прорваться любым способом когда бежали со всех ног из моей квартиры?
-Хорошо, я иду, - Алексей Красноцветов широко вздохнул и взялся за ручку роковой двери, воспоминания о кошмарном пребывании в шкуре четвероного было еще чересчур свежи.
-Э нет, - Валера ухватил его за локоть, - не так скоро, друг! Идем все вместе.
-Это еще почему?
-Не факт, что войдя туда, вы не погрузитесь в какие ни будь пятимерные бездны и навсегда исчезнете отсюда, - произнес Ткачев, становясь рядом, - а нам очень не хочется оставаться тут вдвоем.
Красноцветов окинул их взглядом - ни дать не взять потерявшиеся дети. А разве он сам не ощущал себя таковым? Мир вокруг стал зачарованным лесом, в котором к тому же все тропинки связанны в морской узел и никуда не ведут.
-Но ведь это моя дверь, - молвил, наконец, Алексей Сергеевич, неизвестно, что случится, если мы войдет туда втроем!
-Авось не пропадем, - сказал, широко улыбаясь, Валера и сквозь его лощеный светский облик неожиданно проступило нечто дикарски раздольное, заставив соседей вновь сделать попытку припомнить, где же они видели этого типа, - шагай, давай!