Я лежал на койке, когда, напевая, вошел Тед, долговязый парень, тоже взятый с университета. Проныра с новоанглийской гнусавостью: – Эй, Джимми-бой, обед кончился.
– Ага, Тед. Я не голоден.
– Да? Хочешь, позову доктора?
– Со мной все окей – просто нет настроения.
Глаза Теда сузились: – Ты все еще обдумываешь, что случилось вчера?
Я лежа пожал плечами. – Не-а.
– Говорил с Оби?
– Ага.
– Тогда понятно; она устроила тебе шоковую терапию.
– Да, и это сработало. – Я повернулся на бок, лицом к стене.
Тед сел на койку, рассматривая меня; я слышал, как скрипели пружины: – Она показала тебе аризонские картинки?
Я не ответил.
– Ты пройдешь через это. Все прошли.
Я решил, что мне не нравится Тед. У него всегда было что сказать – почти правду – словно он брал слова из кино. Он всегда был чуточку слишком замечательным.
Нельзя быть таким радостным все время. Я натянул одеяло на голову.
Он наверное устал ждать ответа, потому что снова встал. – Во всяком случае, Дюк хочет видеть тебя, – и добавил, – сейчас.
Я повернулся, но Тед был уже за дверью.
Поэтому я встал и пригладил волосы. Потом влез в ботинки и пошел искать Дюка.
Я нашел его в комнате отдыха, говорящим с Шоти; они сидели за одним из столов, рассматривая карты. Перед ними стоял кофейник. Когда я появился, они подняли головы. – Сейчас я освобожусь, – сказал Дюк.
Я вежливо отошел, рассматривая стену. На ней висела старая фотография из журнала: выцветший снимок президента Рэндольфа Хадсона Макги; я смотрел на него без всякого интереса: квадратная челюсть, сияющие седые волосы и убеждающие голубые глаза. Наконец Дюк что-то пробормотал Шоти и отпустил его. Мне он сказал: – Садись.
Я сел, нервничая.
– Хочешь кофе?
– Нет, спасибо.
– Выпей немного для вежливости. – Дюк налил чашку и поставил передо мной: – Ты здесь неделю, верно?
Я кивнул.
– Ты поговорил с Оби?
– Да.
– Видел картинки?
– Да.
– Ну, что думаешь?
Я сказал: – Не знаю. О чем надо думать?
– Например, не отвечать вопросом на вопрос.
– Отец говорил, что это единственный способ ответа на риторический вопрос.
Дюк отхлебнул кофе и скривился: – Фу. Каждый день все хуже. Но не говори сержанту Келли, что я так сказал. – Он оценивающе посмотрел на меня: – Ты можешь обращаться с огнеметом?
– Что?
– Стало быть, нет. Как скоро ты сможешь научиться? К концу недели?
– Не знаю. Наверное. Зачем?
– Мне нужен помощник. Думаю, ты потянешь. – Я начал протестовать – Дюк проигнорировал. – На сей раз это не просто поход скаутов, это операция поиска и уничтожения. Мы вернемся доделать, что должны были сделать вчера. Сжечь несколько червей.
– Он ждал ответа.
– Я не знаю, – сказал я наконец.
Его глаза были спокойны: – В чем проблема?
– Не думаю, что я – человек военный; это все.
– Нет, не все. – Он смотрел на меня стальными серыми глазами и ждал.
Я ощущал себя прозрачным. Пытался глядеть в сторону, но меня снова притянуло к его взгляду. Дюк был мрачен, но не разгневан – он терпеливо ждал.
Я медленно произнес: – Я прибыл сюда изучать червей. А это… не соответствует моим ожиданиям. Никто не говорил, что я буду солдатом.
Дюк сказал: – Ты получаешь военный паек, не так ли?
– Служебный паек, – поправился я. Мне повезло. Мое биологическое образование квалифицировали как «необходимое умение» – но только отчасти.
Дюк поморщился: – Да? Здесь мы не проводим таких тонких градаций. Разницы нет.
– Прошу прощения, Дюк, большая разница.
– Да? И какая?
– Я следую контракту. Я прислан в качестве ученого. Там не говориться, что я должен быть солдатом.
Дюк откинулся в кресле: – Взгляни получше на контракт, парень, раздел «специальные обязанности».
Я цитировал наизусть, научился этому в школе; Дюк поднял брови, но позволил продолжать: – «В дополнение, от работника может быть потребовано нанимателем в лице его/ее непосредственных или более высокопоставленных начальников выполнение любых специальных или единичных обязанностей, для которых он пригоден и должным образом подготовлен с помощью обучения, по природе или другим образом, и которые связаны или имеют отношение к основным обязанностям, как здесь описано…» – Дюк улыбнулся. Я продолжал: – «… за исключением случаев, когда эти обязанности находятся в прямом противоречии с целью данного контракта.» Дюк продолжал улыбаться: – Все верно, Маккарти – и обязанности, о которых я прошу, не находятся в прямом противоречии. Ты же не находишься в пределах действия раздела о «мирных целях»?
– Ну, не знаю.
– Нет, не находишься. Если б находился, тебя бы сюда не прислали. Каждый человек здесь выполняет два дела – свое собственное и уничтожение червей. Надо ли говорить, какое на первом месте?
Я медленно произнес: – И что это значит?
– Это значит, – сказал Дюк, – если миссия носит военный характер, то каждый является солдатом. Мы не можем позволить себе иметь бездельников. Мне нужен помощник. Хочешь изучать червей – научись работать огнеметом.
– Ты так понимаешь «специальные обязанности»?
Он сказал спокойно: – Верно. Знаешь, я не могу приказать тебе, Маккарти. Любая операция, связанная с риском для жизни, должна быть совершенно добровольной. И это вовсе не старомодный тип добровольности, вроде: « я беру тебя, тебя и тебя». – Дюк поставил кофейную чашку. – Но я дам тебе время. До завтра.
Если надумаешь, найди Шоти. Иначе, в пятницу улетишь на вертушке. Идет?
Я не ответил.
– Ты понял?
– Понял! – огрызнулся я.
– Хорошо. – Дюк встал. – Ты уже знаешь, на что идешь, Джим – об этом нет вопросов. Поэтому кончай переживать и приступай к делу. У нас нет времени.
Он был прав и я это знал, но было нечестно так давить на меня.
Он понял мое молчание и покачал головой: – Брось, Джим. Ты не станешь более готовым, чем сейчас.
– Но я вообще не готов!
– Об этом и речь. Если бы был, не было бы нужды в разговоре. Так что… как?
Я поднял глаза.
– Да?
– Я боюсь, – признался я. – А если я струшу?
Дюк улыбнулся. – Есть очень простой способ узнать, не трусишь ли ты. Если да, тебя съедят. Все остальное – это успех. Запомни.
Он взял чашку, чтобы отнести на кухню. – Я скажу Шоти, чтобы ждал тебя. Надень чистое белье. – Потом он повернулся и ушел, оставив меня таращиться вслед.