Группа прошла Дворцовые ворота, и Лилит заметила, что обстановка резко изменилась. Души и мелкие бесы почти исчезли; между солидными, богато украшенными зданиями сновали серьезного вида демоны-чиновники в одинаковых робах, у подъездов стояли строгие охранники. Иной раз попадался караван носильщиков или вьючных душезверей с товарами из города. Да, планировка города, вид зданий, ведение хозяйства — все здесь иначе, чем в Дисе. Но и еще что-то… И Лилит поняла, что именно. Здесь демоны спешили по своим делам, думая об этих делах, уверенно глядя перед собой. А в Дисе каждый все время оглядывался. Лилит почувствовала, что сердцу стало легче биться, а легким — дышать.
Они одолели несколько широких лестниц, и у самого входа во дворец она обернулась, чтобы еще раз посмотреть на свой новый дом. Ее взгляд обратился к Восточным воротам, задержался на них, скользнул вдаль, к Пустошам, по направлению к Дису. Конечно, Вельзевулу не понравится ее своеволие. И когда он узнает, где она нашла пристанище, Адамантинаркс окажется в опасности. И это — из-за ее эгоизма? Или же для всего этого существуют какие-то более глубокие причины, ей пока что неясные? Чувство уверенности, контроля над своей собственной жизнью было столь же необычным, как и удивление от нового окружения. Лилит поклялась, что никогда не станет привыкать к этим столь неожиданным эмоциям.
Элигор стряхнул с себя пепел и проследил, как тот расплывчатым кругом осел на камень мола. Высокая дверь — специально по крыльям — по-прежнему запечатана его красной печатью, и подпись его цела. Элигор распахнул дверь, вдохнул знакомый запах своего жилища и своих сокровищ. Иногда, вдалеке от дома, он вызывал в памяти этот аромат, чтобы отвлечься от обычных в Аду запахов, чтобы подбодрить себя. Сквозь свинцово-обсидиановые окна лился оранжевый свет, освещая знакомые ему предметы, и Элигор улыбнулся.
Валефар подарил ему искусно отделанный боевой топор одного из генералов Астарота, даже вместе с кистью хозяина, и Элигор сразу повесил подарок на стену, нацепив его на гвоздь за один из пальцев. Потом зажег огонь во всех светильниках и огляделся. Все тот же беспорядок, как и в день ухода. Все вокруг занято предметами, частями предметов, кусками, листками, обломками, прихваченными во время походов, путешествий, войн. На резном столе перед двойным окном — около сотни фигурок, сделанных из камней Преисподней представителями различных племен Пустошей, каждая — немой свидетель какого-нибудь темного культа, созданного для борьбы с постоянным страхом из-за жизни в суровых условиях Ада. Рядом — изящное навершие заостренной колонны, единственное, что осталось от далекого города Славарка после того, как Саргатан сровнял его с землей. У стены — шкаф с накладками из резной кости и кварцитовыми вставками в дверцах, заполненный причудливыми черепами душ, иные из которых и на человеческие-то не похожи. Библиотека пергаментных свитков, собранных за тысячелетия чуть ли не со всего Ада. Наконец, его конторка для письма, а на ней — его последний труд, его дневник, еще открытый, ждущий очередной записи, и драгоценное перо — единственное нетронутое огнем перо, которое демон выдернул из собственного крыла сразу после Низвержения.
Проникший снаружи луч осветил конторку, коснулся исписанного пергамента, как будто привлекая его внимание к дневнику. Элигор устало опустился на табурет, почти касаясь крыльями пола. Из столицы Астарота лететь пришлось без посадок, чуть ли не все время борясь с порывистым встречным ветром. Теперь глаза сами закрылись, и перед ними беспорядочно понеслись события последних дней. Многое просилось на пергамент. Война, война, война… Из-за чего? Постоянно изменяющиеся границы, постоянное нарушение договоров… Прав Саргатан: хорошо бы со всем этим покончить.
Голова Элигора опустилась на грудь, он погрузился в дремоту. И — словно вознесся на своих прежних крыльях, парил легко и свободно…
Негромкий стук вернул его к действительности. Он медленно поднялся, подошел к двери. Гонец Валефара опустился перед ним на колено, встал и сообщил, что Элигору следует немедля прибыть в покои хозяина. Тяжелым шагом капитан миновал немало освещенных глифами коридоров, пока не добрался до приемной первого министра, где, впрочем, пробыл недолго, так как его сразу пригласили внутрь.
Большие просторные комнаты отводились как под рабочие, так и под жилые нужды, представляя собой обиталище демона, работа которого стала неотъемлемой частью его жизни. За широким окном бушевала гроза, и свет глифов и жаровен время от времени мерк от вспышек красных обжигающих молний. Большие, покрытые затейливым узором сосудов, на стене висели часы-сердце, отбивавшие мерный, но приглушенный ритм. Валефар сидел за столом и выглядел ничуть не менее усталым, чем Элигор. Перед ним высилась кипа депеш, за время его отсутствия выросшая до поистине исполинских размеров. Тут же вошел какой-то посыльный и вывалил на стол еще одну охапку потрепанных документов.
— Адамантинаркса мне не хватало, теперь еще в Аскаде разгребай, — проворчал Валефар, кивнув в сторону ожидавшего его внимания сообщения. — Этой кучи хватит, чтобы половину их столицы заново отстроить. Догадываешься, ради чего я тебе отдохнуть не даю?
— Барон?..
— Барон. В отличие от тебя я с ним раньше почти не общался.
— Он своеобразный тип.
— Он твердолобый тип!
Пламя свечей колыхнулось от сквозняка. Дверь распахнулась, и вошел барон Фарайи — еще в боевой броне и в походном плаще из шкур абиссалей. Он вошел, и Элигору сразу бросилось в глаза нечто, чего он раньше не замечал: хищный прищур и развязность в походке. И эти детали Элигору не понравились.
Барон прошагал к самому столу Валефара и остановился, расставив ноги на ширину плеч и заложив руки за спину.
Не подняв головы и не глядя на барона, Валефар начал:
— Фарайи, мы никогда не были друзьями, так?
— Так.
— К дружбе нас никто и не обязывает. Но в одном мы должны быть едины. В преданности нашему государю.
— Это еще надо обсудить. Не все поступки Саргатана — в интересах демонов, как старших, так и младших.
— Под этими демонами ты подразумеваешь себя…
— Это уж понимай как знаешь.
Элигору показалось, что на стене что-то шевельнулось. Что-то, похожее на палец. Или на ухо.
Валефар поднялся, смахнул депеши на пол и уперся в столешницу обеими руками.
— Понимать это можно и как слова отступника. Если рассмотреть все твои поступки в совокупности, включая и поведение на поле боя, то получается, что доверять тебе нельзя.
— Собираешься здесь меня уничтожить? Или позволишь вернуться к моим воинам? — насмешливо спросил Фарайи.
Элигор медленно двинулся к дальней стене, вглядываясь и прислушиваясь. Возле замеченной на стене выпуклости появилась тонкая струйка крови.
— Похвальная преданность отряду, — в тон Фарайи ответил Валефар, отвернувшись.
— По крайней мере отряд мой состоит из демонов, а не из душ.
Валефар лишь кивнул, соглашаясь.
Элигор почти добрался до места. Как будто услышав его приближение, ухо на стене слегка повернулось в его сторону.
— Государь хоть и сердит на тебя за убийство Астарота — умышленное, я уверен, — но доволен твоими действиями в бою. Моя бы воля, ты бы отсюда живым не вышел. Но государь хочет дать тебе еще один шанс на поле боя. Имей в виду, — выдержал Валефар паузу, — поле боя — место весьма непредсказуемое. — И, не поворачиваясь, он жестом отпустил барона.
— Еще какое непредсказуемое, — охотно согласился Фарайи.
Валефар резко обернулся, гневно сверкнул глазами, но тут же овладел собой.
Фарайи развернулся на каблуках и, покосившись на Элигора, направился к двери.
Почти в тот же момент Элигор схватил торчавшее из стены ухо и резким движением вырвал его. Из стены ударил фонтан крови. Элигор тотчас плотно прижался виском к окровавленному пятну и услышал шепот, смолкший и снова возникший чуть дальше. И снова, и снова — постепенно затихая.
— Кто это подстроил, как думаешь? — спросил Валефар.
— Да кто угодно мог… Не знаю. Попробую выследить. А почему Саргатан не вышвырнет его?
— Слишком много знает. Естественно, многие им интересуются. И — очень уж хороший меч.
Элигор кивнул, отер щеку и ухо, показал трофей Валефару. Тот тоже кивнул, вздохнул, уселся за стол. Элигор швырнул ухо в ближайшую жаровню и попрощался. Конечно, он устал, очень устал. Но хуже усталости было его полное разочарование в Фарайи. Да, увлекательным беседам с интересным собеседником пришел конец.
Весть о победе под Марааком-Граничным летела от души к душе, на улицах уже появились первые победители. Они входили в город плотными колоннами, еще покрытые боевой пылью, многие в шрамах, иные — зияя разломами черепов, зажав под мышкой отрубленные руки, а то и с торчащими из тела обломками вражеских копий. И почти все гордо выпячивали грудь, щеголяли новыми фалерами побежденных. Ганнибал, как и другие прохожие, впитывал впечатления. И удивлялся, насколько быстро ощутил он себя частью этого чужого ему прежде мира демонов и архидемонов, чертей и бесов.
Ему было чему радоваться. Он не только лишился проклятой черной сферы, но и вернул убитого брата. Рядом с ним шагал брат Маго, найденный по его просьбе. Валефар лично прозондировал кучу Книг Гамигин, не снимая их с полок, и нашел, что Маго и в Аду умудрился проштрафиться и был обращен в кирпич за попытки подбить души на бунт. Найти этот кирпич оказалось уже не сложнее, чем найти запись в книге. И вот его любимый брат Маго Варка, пожалуй единственный из людей, кому Ганнибал при жизни полностью доверял, шагает рядом с ним в окружении демонов-телохранителей. Ганнибал повернулся к брату, с удовольствием оглядел его стройную жилистую фигуру. Тот улыбнулся — улыбка выглядела странно, ибо половина лица так и осталась изуродованной — пребывание в кирпиче оставило свои следы. А точнее, Валефар этим дефектом «обратной трансформации» оставил напоминание обоим братьям.
Слова Ганнибала пали добрыми семенами на плодородную почву. Он поручил еще одной освобожденной душе, бывшему генералу, набор рекрутов во вспомогательную армию. Местом сбора назначили площадь Напеаи — площадь Мечей. Сначала странная новость вызвала непонимание, недоверие. Души недоуменно фыркали или молча удваивали трудовое усердие, подозревая какой-то подвох. Мало ли каких нелепостей наслушались они за свое вечное порабощение! Поди разберись, где тут правда, а где досужие выдумки этих зловредных демонов. Но Ганнибал не отчаивался: многие, как и он, уже ощущали веявший в Адамантинарксе ветер перемен.
Он быстро и уверенно шагал по улице, ведущей к площади Мечей. Весьма знаменательное название. Одетый во всякую рвань, неся на плече длинный сверток, Ганнибал держался гордо и независимо, глядел встречным демонам прямо в глаза, о чем раньше и мечтать не мог. Он и Маго велел вести себя так же. Манера поведения в Аду много значит. И демоны-телохранители, следуя указаниям Саргатана, обязаны были защищать это вновь обретенное достоинство грешной души.
Наконец прибыли на площадь Мечей. Громадная огнеголовая статуя падшего ангела венчала высокий пьедестал, поднимавшийся в дали обширного мощеного пространства. Согбенная спина гиганта была утыкана частоколом ангельских стрел, но кулак, сжимавший обломок меча, вызывающе поднят. Ганнибалу сказали, что по городам Ада стоит множество таких статуй, но этот памятник, рассмотреть который толком и времени-то никогда не было, навсегда запомнился Ганнибалу — как единственный, особенный. У подножия монумента высились две прикрытые кожами кучи, охраняемые отобранными самим Ганнибалом душами.
Площадь была уже забита битком, демонам-телохранителям пришлось расчищать путь. При одном виде их внушительных фигур толпа стала тесниться и раздаваться в стороны.
Маго тронул Ганнибала за локоть и кивнул на крыши окружающих площадь строений. Там виднелись вооруженные крылатые демоны, они внимательно следили за всем происходящим и присутствия своего отнюдь не скрывали. Разумная предосторожность, подумал Ганнибал. Саргатан не может с ходу довериться кому бы то ни было и готов, если понадобится, отреагировать быстро и беспощадно.
Но и присутствие вооруженных демонов не погасило его воодушевления. Наступил решающий момент в его посмертной жизни, и, если он этот момент упустит, другого уж не дождется. Он сейчас — факел, который может возжечь огонь в угасших топках, в обреченных душах… Или он сам угаснет? Или сожжет их и себя без остатка?
Они подошли к монументу. Маго подсадил Ганнибала на первую ступень пьедестала, тот втянул наверх брата, они повторили это еще и еще раз и оказались на полтора десятка футов выше голов волнующейся на площади толпы. После общения с лордом Ганнибал принял более-менее человеческий вид и теперь мог выпрямиться в полный рост, чувствуя, как эмоции бушуют внутри. Он и раньше говорил с толпами, сборищами отчаявшихся и сомневающихся людей, и всегда придерживался в своих речах одной формулы: обращение должно состоять наполовину из надежды, а наполовину из лжи. «И это не лицемерие, — думал Ганнибал. — Ведь армия мало чем отличается от меча. Сначала ее надо выковать, потом научиться с ней драться, а затем проверить в битве. Обман и надежда — всего лишь молот и щипцы, без которых клинка не получится. И чем лучше их использовать, тем он острее».