- Я сначала подумал, что это просто кошмар. А оказывается, ещё противнее
Игнорируя эти детские обиды, я перешел к делу:
- Есть работа, которую я хочу, чтобы ты для меня сделал.
- Естественно, - сказал Азазел. - Ты же не предполагаешь, что я ожидаю, что ты предложишь, что ты сделаешь для меня работу.
- Я бы сделал немедленно, - сказал я прочувствованным голосом, - если бы нашлась такая работа, которую человек с моими малыми возможностями мог бы сделать для столь могущественного существа.
- Что верно, то верно, - буркнул Азазел, смягчаясь.
Омерзительно видеть, хотел бы добавить я, как любой разум доступен лести. Вот, например, я видел, как вы сходите с ума от животной радости, когда у вас просят автограф. Но вернемся к моему рассказу.
- В чем дело? - спросил Азазел.
- Я хотел бы сделать женщину красивой. Азазел пожал плечами:
- Я не уверен, что это у меня получится. Стандарты красоты вашего примитивного и водянисто-разбухшего вида довольно отвратительны.
- Уж какие есть. Я тебе расскажу, что делать.
- Ты мне расскажешь?! - завопил он, дрожа от ярости. - Ты расскажешь мне, как стимулировать и преобразовывать волосяные луковицы, как укреплять мышцы, как наращивать и рассасывать кости? И все это ты будешь рассказывать мне?
- Отнюдь, - смиренно ответил я. - Детальное управление механизмами, которыми будет выполнено это действие, может быть осуществлено лишь существом с твоими сверхъестественными способностями. Я лишь прошу позволения описать те сугубо внешние эффекты, которых надлежит достигнуть.
Азазел снова смягчился, и мы стали говорить о деле.
- Не забудь, - попросил я, - чтобы эффект проявился постепенно - дней этак за шестьдесят. Слишком быстрая перемена может вызвать пересуды.
- Не хочешь ли ты сказать, - спросил Азазел, - что мне придется провести шестьдесят дней за надзором, регулировкой и коррекцией? По-твоему, мое время ничего не стоит?
- Но ведь ты сможешь описать эту работу в биологических журналах твоего мира. Для выполнения такой работы мало у кого из твоих соплеменников хватило бы умения или терпения.
Азазел задумчиво кивнул:
- За дешевой популярностью - я, разумеется, не гонюсь, - сказал он, но я думаю, что должен подать пример меньшей братии нашего мира. - Он вздохнул, хотя вздох получился больше похож на тонкий свист. - Хлопотная и нудная работа, но это мой долг.
А у меня был свой долг. Я считал необходимым оставаться поблизости в течение всего времени изменения. Мой игравший на скачках приятель дал мне приют в обмен на мои советы и экспертизу прошедших заездов и благодаря этому проиграл очень мало.
Каждый день я под тем или иным предлогом встречался с Мэгги и замечал все более и более явные перемены. Волосы стали пушистее и легли волной, обещая завиться в золотые кудри.
Постепенно стал выступать подбородок, скулы становились тоньше и выше. Цвет глаз сместился к синему и с каждым днем становился все сочнее и сочнее, почти переходя в фиалковый, У век появился тонкий восточный разрез. Уши стали обретать изящную форму, и на них появились мочки. Фигура мало-помалу округлялась, а талия становилась тоньше. Знакомые были озадачены. Я сам слышал, как её спрашивали:
- Мэгги, что ты с собой сделала? У тебя чудесные волосы, и ты вообще стала на десять лет моложе.
- Я ничего с собой не делала, - отвечала Мэгги. Она была озадачена, как и все остальные - кроме меня, разумеется.
Меня она спрашивала:
- Дядя Джордж, вы не находите, что я изменилась?
- Ты прекрасно выглядишь, Мэгги, - отвечал я, - но для меня ты всегда прекрасно выглядела.
- Может быть, - говорила Мэгги, - но для себя я никогда до последнего времени не выглядела хорошо. И я этого не понимаю. Вчера на меня уставился какой-то наглый молодой человек. Раньше они всегда старались проскочить мимо и прятали глаза, а этот - подмигнул. Меня это так поразило, дядя Джордж, что я даже ему улыбнулась.
Две-три недели спустя я встретил около ресторана её мужа Октавиуса. Я стоял и изучал выставленное в окне меню. Поскольку он собирался зайти внутрь и заказать обед, у него не заняло много времени пригласить меня к нему присоединиться, а у меня заняло ещё меньше времени это приглашение принять.
- У вас не слишком счастливый вид, Октавиус, - сказал я.
- Я действительно не слишком счастлив, - ответил он. - Я не знаю, что случилось с Мэгги в последнее время. Она так рассеянна, что почти меня не замечает. Она всегда хочет быть на людях. А вот вчера...
- Вчера? - переспросил я, - Что вчера?
- Вчера она попросила называть её Мелисандой. Я же не могу называть Мэгги таким смешным именем - Мелисанда.
- А почему? Это имя ей дали при крещении.
- Но ведь она - моя Мэгги. А Мелисанда - это кто-то другой.
- Да, она слегка переменилась, - заметил я. - Вы не заметили, что она стала гораздо красивей?
- Да, - сказал Октавиус. Как будто зубами лязгнул.
- Ведь это хорошо?
- Нет! - отрубил он ещё резче. - Мне нужна моя простая Мэгги с её смешным личиком. А эта новая Мелисанда все время возится со своими волосами, мажется тенями то такими, то этакими, меряет какие-то платья и лифчики, а со мной почти и не говорит.
До конца обеда он не сказал больше ни слова.
Я подумал, что мне стоит увидеться с Мэгги и поговорить с ней как следует.
- Мэгги, - сказал я.
- Мелисанда, если вам не трудно, - поправила она меня.
- Мелисанда, - повторил я, - похоже, что Октавиус несчастлив.
- И я тоже, - ответила она довольно едко. - Октавиус становится таким нудным. Он не хочет выходить из дому. Не хочет развлекаться. Ему не нравятся мои новые вещи, моя косметика. Что он, в конце концов, из себя строит?
- Ты сама его считала королем среди мужчин.
- Ну и дура была. Он просто маленький уродец, на которого смотреть противно.
- Ты же хотела стать красивой только для него.
- Что вы имеете в виду - "стать красивой"? Я и так красивая. И всегда была красивая. Мне просто надо было сменить прическу и научиться правильно накладывать косметику. И я не дам Октавиусу стать мне поперек дороги.