Когда Тейео исполнилось шестнадцать, его отослали в офицерскую академию главного города их провинции. Там он продолжил свою практику в искусствах войны и в науках мира. Их провинция была сельской окраиной Вое Део, где придерживались старых консервативных устоев. Вот почему его обучение проходило в соответствии с древними обычаями страны. Тем не менее, им преподавали и технологию современных войн. Он стал виртуозным пилотом боевой гондолы и экспертом телезондирования, хотя, в отличие от других офицерских школ, их не учили логике компьютерного мышления и другим новомодным наукам. Так, например, вместо истории и экономической политики Экумены они углубляли свои познания в поэзии и истории Вое Део.
Присутствие пришельцев с других звезд оставалось для Тейео чисто теоретическим — слишком уж мало их было на Уэреле. Его реальность диктовалась старыми традициями веотов, чье сословие сторонилось людей, не состоявших в солдатском братстве — будь они собственниками, рабами или врагами. Что касается женщин, то он считал свое превосходство над ними абсолютным, и именно поэтому относился к знатным дамам с рыцарским благородством, а к рабыням — с покровительственной милостью. Тейео разделял расхожее мнение о том, что все пришельцы были враждебными язычниками и не заслуживали никакого доверия. В религии он почитал леди Туал, но поклонялся лорду Камье. Тейео не ждал справедливости, не искал наград и превыше всего ценил компетентность, отвагу и уважение к себе. В некоторых отношениях веот казался совершенно неприспособленным к жизни в огромном мире. Но в остальном он неплохо освоился с ним — возможно, потому, что семь лет провел на Йеове, сражаясь на войне, в которой не было справедливости, наград и даже маленькой иллюзии на окончательную победу.
Звание среди веотов давалось по наследству, и Тейео имел самое высокое из возможных трех — звание реги. Никакая глупость офицера и никакие заслуги не могли изменить его статус и жалование. Впрочем, материальные запросы не соответствовали кодексу веотов. Ценились только честь, готовность выполнить долг и ответственность перед родиной. Вот к чему стремился Тейео. Ему нравилась воинская служба. Ему нравилась жизнь. И он знал, что лучшее в ней достигалось разумным подчинением и эффективностью отданных команд. Закончив академию с наилучшими отзывами и рекомендациями, он, как многообещающий офицер и привлекательный молодой человек, получил назначение в столицу.
К двадцати четырем годам он стал настоящим красавцем. Его тело могло дать все, что он от него бы потребовал. Строгое воспитание не поощряло потворства своим желаниям, но роскошь и развлечения большого города открыли для веота немало новых удовольствий. Он был сдержанным в чувствах и даже немного робким, но ему нравилось веселье и общение с другими молодыми людьми. Благодаря красивой внешности Тейео за год узнал все прелести жизни привилегированной молодежи. Интенсивность этих удовольствий подчеркивалась темным фоном войны на Йеове — восстанием рабов на колониальной планете, которое длилось всю его жизнь. С каждым годом противостояние становилось сильнее. Возможно, этот фон и делал столичную жизнь такой счастливой. Но ему вряд ли понравились бы одни развлечения или одни диверсии. Вот почему его радость была почти бесконечной, когда он получил приказ о своем назначении пилотом и командиром подразделения, которое улетало на Йеову.
Перед отправкой на фронт Тейео приехал домой в тридцатидневный отпуск. С одобрения родителей он отправился верхом через холмы в поместье реги Тоебавы и попросил руки его дочери. Рега с супругой не имели ничего против, но, как добрые родители, оставили окончательный ответ за своей дочерью. Та согласилась без всяких колебаний. Будучи взрослой незамужней девой, она жила на женской половине дома, но ей и Тейео позволили встретиться и даже немного поговорить, хотя пожилая дама, сопровождавшая Эмду, все время прохаживалась неподалеку. Молодой веот поведал невесте о своем трехлетнем контракте.
— Мы можем пожениться сейчас или подождать еще три года, — сказал он ей. — Когда ты хочешь устроить нашу свадьбу?
— Сейчас, — ответила она, прикрывая ладонями свое сиявшее от счастья лицо.
Тейео радостно засмеялся, и она подхватила его смех. Они поженились через девять дней. Быстрее не получилось, так как требовалось выполнить некоторые формальности. Все понимали, что это была свадьба солдата, уходившего на войну, но церемонии на Уэреле имели первостепенное значение. Тейео и Эмду любили друг друга семнадцать дней. Они бродили по холмам и предавались любви, скакали вдоль реки и влюблялись еще сильнее, ссорились, мирились и любили, засыпали в объятиях и, просыпаясь, любили, любили, любили. А потом он улетел на другую планету, и она перебралась на женскую половину дома, где жили родители ее мужа.
Срок службы тянулся год за годом, и его признание, как отважного и опытного офицера, росло с каждой новой битвой. Война на Йеове перешла от разбросанных атак и оборонительных операций в отчаянное и поспешное отступление. В такой обстановке было не до отпусков, но военный штаб послал на Йеову милостивое разрешение отозвать Тейео на Уэрел, поскольку его жена умирала от берлотской лихорадки. Однако в тот момент на Йеове начался настоящий ад. Армия отступала с трех сторон к старой колониальной столице. Подразделение Тейео сражалось в приморских топях, прикрывая тылы отходящих частей. Связь с Уэрелом была прервана.
Командование недоумевало: невежественные рабы, с простым стрелковым оружием, громили армию обученных и дисциплинированных солдат, оснащенных коммуникационной сетью, скиммерами, гондолами, современными приборами и средствами уничтожения, которые разрешались конвенцией Экумены. Мощная оппозиция в Вое Део объясняла неудачи на Йеове бессилием нынешнего правительства и покорным соблюдением правил, навязанных пришельцами. К чертям собачьим конвенцию Экумены, кричали они. Надо нанести массированный бомбовый удар и превратить жалких смердов в дерьмо, из которого они сделаны! Почему не применяются биобомбы? Давайте уберем наших воинов с этой дурацкой планеты и стерилизуем ее до первозданной чистоты! Начнем все заново. Если мы не выиграем войну на Йеове, следующая революция произойдет прямо здесь, на Уэреле, в наших собственных городах, в наших собственных домах!
Пугливое правительство с трудом противостояло этому давлению. Уэрел проходил испытательный срок, и Вое Део желало влиться в союз Экумены. Поражения приуменьшались, о потерях ничего не говорилось, а скиммеры, гондолы, оружие и люди поставлялись на Йеову все в меньших и меньших количествах. К концу седьмого года некогда грозная и мощная колониальная армия была по сути уничтожена своим правительством. В начале восьмого года, когда посланцы Экумены посетили Йеову, Вое Део и другие страны, принимавшие участие в войне, остатки разгромленной армии начали отзываться домой.
Вот так и получилось, что Тейео узнал о смерти жены лишь после того, как вернулся на Уэрел. Он отправился в родное поместье, и седой отец встретил его молчаливым объятием. Мать плакала, целуя сына в шею и лицу. Он встал перед ней на колени и попросил прощения за то, что принес ей столько горя.
Той ночью он лежал в холодной комнате безмолвного дома и слушал, как стучало его сердце — медленно и ровно, словно боевой барабан. Тейео не чувствовал особой печали. Слишком велика была радость вновь оказаться под отчим кровом и мирным небом. Однако где-то внутри, за броней спокойствия, бурлили ярость и гнев. Он не привык к таким чувствам и даже не мог бы сказать, что с ним происходит. Но какое-то мрачное зарево разрасталось в его груди, высвечивая лица погибших товарищей. И Тейео лежал, вспоминая Йеову, где он семь лет воевал то в воздухе, то на земле. Перед глазами возникали картины долгого отступления, трупы людей, безумные атаки и моменты, когда смерть лишь чудом обходила его стороной.
Почему их обрекли на поражение и верную смерть? Почему, оставив там своих солдат, правительство не послало им подкрепление? Но нет, такие вопросы задавать не стоило, как не стоило теперь и искать на них ответ. Он мог сказать себе только следующее: «Мы делали то, что нам приказывали делать. Мы выполняли свой долг, и поэтому нечего жаловаться. « Новое понимание резало душу остро, как нож, и оно затмевало собою прежнее знание. Я сражался за каждый шаг, думал он без всякой гордости. Но мы потеряли Йеову. И пока я был там, моя жена умерла. Все оказалось напрасным — и здесь, и на Йеове. Тейео лежал в холодной и молчаливой темноте, вдыхая сладкие запахи холмов.
— О, лорд Камье, — произнес он вслух, — помоги мне. Мой ум предал меня. И я не знаю, что делать.
Во время долгого отпуска мать часто рассказывала ему об Эмду. Поначалу он слушал ее только из вежливости и любви. Ведь так легко было забыть застенчивую милую девушку, которую он знал семь лет назад всего лишь семнадцать дней. Но мать не позволила ему этого, и постепенно он узнал, какой преданной и доброй женщиной была его жена. Со слезами на глазах мать делилась с ним той радостью, которую она нашла в своей Эмду, в своей любимице и подруге. Даже отец, суровый и молчаливый отставной военный, однажды сказал:
— Она была светом этого дома.
Они благодарили его за нее. Они говорили ему, что его любовь не прошла напрасно. Но что ожидало их впереди? Старость без внуков? Пустой молчаливый дом? Они не жаловались и смиренно довольствовались своей суровой тяжелой жизнью. Но между их прошлым и будущим пролегла бездонная пропасть.
— Если хочешь, я женюсь еще раз, — сказал он матери. — Может быть у тебя уже есть на примете какая-то девушка…
Шел дождь. Серый свет дрожал на мокрых стеклах окна, и тяжелые капли стучали по кровельной крыше. Мать склонилась над своим шитьем, скрывая слезы, которые покатились по ее щекам.
— Нет, — ответила она. — Я не знаю ей замены.
Взглянув на него, она перевела разговор на другую тему.
— Как думаешь, куда тебя отправят служить?
— Не имею понятия.
— Ведь больше нет ни одной войны, — добавила она мягким и ровным голосом.
— Да, ни одной, — ответил Тейео.
— А будет когда-нибудь? Как ты считаешь?
Он встал, прошелся по комнате и снова сел напротив нее. Их спины были прямыми и неподвижными. Руки матери продолжали штопать старую одежду, а ладони Тейео лежали одна на другой — так, как его учили с двухлетнего возраста.
— Я не знаю, — произнес он в ответ. — Все выглядит очень странным. Словно не было войны на Йеове. Словно мы вообще не владели этой планетой. Они ничего не говорят о восстании рабов. Будто его и не случилось. Будто мы не сражались с ними в полувековой войне. Все по-новому. Все не так, как раньше. Они говорят по телесети, что наступила новая эра — эра мира и братства с другими мирами. Зачем же нам теперь тревожиться о Йеове? Разве мы не побратались с Гатаи, Бамбуром и Сорока государствами? Зачем нам тревожиться о своих рабах… Но я их не понимаю. Я не знаю, чего они хотят. Я даже не знаю, как мне жить дальше.
Его голос тоже был тихим и ровным.
— Ты не должен оставаться здесь, — сказала она. — Во всяком случае, не сейчас.
— Я думал, что дети… — произнес Тейео.
— Конечно. Когда придет время, — с улыбкой ответила она. — Ты никогда не мог сидеть спокойно больше получаса. Подожди… Подожди, и ты все поймешь.
Конечно, она была права, но то, что он видел по телесети и в городе, подтачивало его терпение и гордость. Казалось, что солдатское ремесло стало теперь позорным. В отчетах правительства, в новостях и сводках событий об армии говорилось с язвительным презрением. Касту веотов называли доисторическим ископаемым. Их считали дорогой и бесполезной роскошью, которая мешала Вое Део вступить в союз Экумены. Он почувствовал себя абсолютно никому ненужным, когда в ответ на прошение о новом назначении ему предложили отставку с пенсией в пол-оклада. Да, они сказали ему, что он может идти на пенсию — это в его-то тридцать два года!
Тейео хотел смириться, принять ситуацию и, поселившись в поместье, найти себе жену. Но мать посоветовала ему поговорить с отцом. Он так и сделал, и его отец сказал:
— Конечно, сын. Твоя помощь не помешает. Однако я и сам бы справился с хозяйством. Твоя мать считает, что ты должен отправиться в столицу, в штаб армии. Они не посмеют отвергнуть тебя, когда ты будешь смотреть им в глаза. После семи лет боев… С твоими заслугами и наградами…
Тейео знал, чего они теперь стоили. Но он действительно чувствовал себя дома ненужным. Отца сердили его идеи по обновлению поместья, и старикам не хотелось менять уклад, к которому они привыкли в течение жизни. Родители были правы: ему следовало поехать в столицу и узнать, на какую роль он мог претендовать в этом новом мире без войн и воинской чести.
Первые полгода принесли ему одни лишь огорчения. Он никого не знал в Главном штабе и столичном гарнизоне. Его фронтовые друзья погибли в боях, стали инвалидами или сидели по домам на половинном окладе. Молодые офицеры, которые слышали об Йеове только по телесети, казались ему холодными и скупыми на слова, а уж если и говорили, то только о деньгах и политике. Про себя он называл их мелкими бизнесменами. Тейео догадывался, что они боялись его заслуг и репутации. Сам того не желая, он напоминал им о проигранной войне, о гражданском противостоянии, где класс шел на класс, где свои сражались против своих. Эти молодые парни хотели забыть его войну, которая не имела к ним никакого отношения. Они считали ее бессмысленной ссорой с каким-то далеким-далеким миром.
Тейео бродил по улицам столицы, наблюдал за толпами рабов, спешивших по делам своих хозяев, и удивлялся тому, чего они ждут.
— Союз Экумены не вмешивается в социальные, культурные и экономические дела каких-либо народов, — повторяли в теленовостях послы и правительственные чиновники. — Любая нация и народ могут стать полноправными членами союза, если они подпишут конвенцию, которая предполагает отказ от жестоких методов войны и средств массового уничтожения.
За этими словами обычно следовал список запрещенного оружия, состоявший на девяносто процентов из незнакомых названий. Однако в нем были и биобомбы, изобретенные в Вое Део. Пришельцы называли их невролазерами.
Он соглашался с позицией Экумены по поводу таких устройств и уважал терпение чужаков, с которым те уговаривали Вое Део и остальной Уэрел принять конвенцию и правила союза. Но Тейео возмущала их снисходительность. Они говорили с людьми его мира так, словно смотрели на них свысока. Чем меньше пришельцы упоминали о рабстве и делении общества на классы, тем отчетливее проступало их неодобрение.
«Рабство является очень редким явлением в мирах Экумены, — писалось в их книгах, — и оно полностью исчезает при равноправном участии в экономической политике союза.
Не этого ли добивались послы Экумены, прилетавшие в Вое Део?
— Клянусь Святой Леди! — сказал как-то раз один из молодых офицеров-туалитов. — Пришельцы скорее признают этих смердов с Йеовы, чем нас!
От возмущения и ярости он брызгал слюной, словно старый рега, отчитывавший наглого раба-солдата.
— Подумать только! Йеова — эта проклятая планета рабов, язычников и варваров — будет принята в союз раньше нас!
— Эти варвары показали себя хорошими воинами, — — ответил Тейео, прекрасно понимая, что ему не следовало говорить подобных слов.
Однако ему не нравилось, когда мужчин и женщин, с которыми он сражался, называли смердами. Рабами, мятежниками и врагами — да, но не смердами!