- Лично я в этой войне на вашей стороне, - сказал он, - но Экумена вынуждена оставаться нейтральной. Поскольку в данный момент я - единственный инопланетянин на Уэреле, имеющий возможность высказаться, любое мое слово можно будет почесть, а то и причесть как исходящее от посольства и Стабилей. Этим я был ценен для Райайе. Возможно, этим я ценен и для вас. Но это ложная ценность. Я не могу говорить от имени Экумены. У меня нет на это полномочий.
- Они хотели, чтобы вы заявили, что Экумена поддерживает легов? спросил усталый генерал, Тюэйо.
Эсдан кивнул.
- Говорили ли они об использовании какой-либо особой тактики или оружия? - Вопрос задал угрюмый Банаркамье, стараясь произнести его как бы между прочим.
- На этот вопрос, генерал, я бы предпочел ответить у вас в тылу, в беседе с людьми из Освободительного Командования, которых я знаю лично.
- Вы говорите с командованием армии Всемирного Освобождения. Отказ отвечать может быть расценен как свидетельство сотрудничества с врагом. Это сказал своим резким голосом Метой, непроницаемый, жесткий.
- Я знаю, маршал.
Они обменялись взглядами. Несмотря на эту неприкрытую угрозу, именно Метою Эсдан был склонен доверять. Он был надежен. Остальные нервничали и колебались. Теперь он был уверен, что они фракционеры. Как велика их фракция, как велики их разногласия с командованием Освободительных сил, он мог узнать разве что из их случайных обмолвок.
- Послушайте, господин Старая Музыка, - сказал Тюэйо, - нелегко избавиться от старых привычек. - Мы знаем, что вы работали для Хейма. Вы помогали переправлять людей на Йеове. Тогда вы нас поддерживали. - Эсдан кивнул. - Вы должны поддержать нас сейчас. Мы говорим с вами откровенно. У нас есть сведения, что леги планируют контрнаступление. А что это значит сейчас, так только то, что они собираются применить бибо. И это ничего другого значить не может. Этого не должно случиться. Им нельзя этого дозволить. Их надо остановить.
- Вот вы сказали, что Экумена нейтральна, - сказал Банаркамье. - Это ложь. Сотню лет Экумена не впускала наш мир в свои ряды, потому что у нас была бибо. Она просто была, ее никто не использовал, довольно и того, что она у нас была. А теперь Экумена заявляет о своем нейтралитете. Теперь, когда это действительно важно! Теперь, когда этот мир является ее частью! Они обязаны действовать. Действовать против этого оружия. Они обязаны помешать легам применить ее.
- Если она у легитимистов действительно есть, и если они действительно собираются ее использовать, и если я смогу связаться с представителями Экумены - что они смогут сделать?
- Вы поговорите. Вы скажете президенту легов: Экумена велела прекратить. Экумена пришлет корабли, пришлет войска. Вы поддержите нас! Если вы не с нами, вы с ними!
- Генерал, ближайший корабль находится за много световых лет отсюда. Легитимисты это знают.
- Но вы можете их вызвать, у вас есть передатчик.
- Анзибль посольства?
- У легов он тоже есть.
- Анзибль в министерстве иностранных дел был уничтожен в ходе Восстания. В первом же нападении на правительственные здания. Был взорван весь квартал.
- Откуда нам знать?
- Это сделали ваши собственные силы. Генерал, вы полагаете, что у легитимистов есть анзибельная связь с Экуменой? У них ее нет. Они могли бы захватить посольство и его анзибль, но тогда бы они утратили всякое доверие со стороны Экумены. И что хорошего им бы это могло дать? У Экумены нет войск для посылки на другие планеты, - и он добавил, внезапно усомнившись, известно ли об этом Банаркамье, - как вам известно. А если бы и были, путь сюда у них занял бы годы. По этой причине, а также по многим другим, Экумена не держит армии и не ведет войн.
Он был глубоко встревожен их невежеством, их дилетантством, их страхом. Но он старался не выдать голосом свою тревогу и беспокойство и говорил негромко и смотрел на них бестрепетно, словно бы ожидая понимания и согласия. Пустая видимость подобной уверенности иной раз оказывается достаточной. К несчастью, судя по их лицам, он сказал двум генералам, что они ошибались, а Метою сказал, что он был прав. Он принял чью-то сторону в споре.
- Оставим это покуда, - сказал Банаркамье и вернулся к допросу, повторяя то, о чем спрашивал, требуя больше деталей и выслушивая их без всякого выражения на лице. Сохраняя лицо. Показывая, что не доверяет заложнику. Он пытался выжать, что еще Райайе говорил о вторжении или контрнаступлении на юге. Эсдан повторил несколько раз, что Райайе сказал, что президент Ойо ожидал вторжения Освободительных сил в эту провинцию, ниже по реке от Ярамеры. Всякий раз он прибавлял: "Я не имею ни малейшего представления, сказал ли мне Райайе хоть одно слово правды". На четвертом или пятом круге он сказал:
- Простите, генерал, я должен опять спросить о здешних людях...
- Вы знали кого-нибудь здесь до того, как попали сюда? - резко спросил один из молодых.
- Нет. Я спрашиваю о прислуге. Они были добры ко мне. Ребенок Камзы болен, ему нужен уход. И мне было бы приятно узнать, что за ними есть уход.
Генералы совещались друг с другом, не обращая внимания на его просьбу.
- Любой, кто остался здесь, в таком вот месте, после Восстания, хозяйский прихвостень, - подал голос задьйо Тэма.
- А куда им было деваться? - спросил Эсдан, стараясь говорить спокойно. - Тут вам не свободная провинция. Тут надсмотрщики все еще властвуют в полях над рабами. И все еще применяют клетку-сгибень. - на последнем слове голос его дрогнул, и он мысленно выругал себя за это.
Банаркамье и Тюэйо все еще совещались, не обратив на его вопрос никакого внимания. Метой встал.
- Довольно на сегодня, - распорядился он. - Идите за мной.
Эсдан заковылял за ним через холл, вверх по лестнице. Юный задьйо поспешал за ними, явно по приказу Банаркамье. Никаких приватных разговоров. Метой, однако, остановился у двери в комнату Эсдана и сказал, глядя на него сверху вниз: "О прислуге позаботятся".
- Спасибо, - тепло произнес Эсдан и добавил. - Гана лечила мою ступню. Мне необходимо ее увидеть.
Если он им нужен целый и невредимый, почему бы не использовать свои страдания как средство воздействия. А если он им не нужен, другие средства тоже не принесут пользы.
Спал он мало и плохо. Он всегда жаждал информации и действия. Он изнемогал от незнания и беспомощности, искалеченный физически и умственно. И он был голоден.
Вскоре после рассвета он подергал дверь и убедился, что она заперта снаружи. Он долго кричал и стучал, пока наконец не появился хоть кто-то перепуганный молодой человек, по всей вероятности, часовой, а за ним Тэма, сонный и хмурый, с ключом от двери.
- Я хочу видеть Гану, - весьма повелительно произнес Эсдан. - Она ухаживает вот за этим. - Он жестом указал на свою повязку. Тэма закрыл дверь без единого слова. Примерно через час ключ снова загремел в замке, и вошла Гана. За ней следовал Метой. За ним следовал Тэма.
Гана приняла перед Эсданом почтительную позу. Он быстро подошел к ней, опустил ладони на ее плечи и прижался щекой к ее щеке.
- Хвала владыке Камье за то, что я вижу тебя во здравии! - произнес он те слова, которые часто говорили ему такие, как она. - А Камза, малыш, как они?
Она испугалась, задрожала, волосы у нее были неприбраны, веки покраснели, однако она довольно быстро оправилась после его неожиданно братского приветствия.
- Теперь они на кухне, господин, - сказала она. - Эти солдаты возвестили, что нога причиняет вам боль.
- Это я им так сказал. Может, ты переменишь мне повязку?
Он сел на постель, и она принялась разматывать ткань.
- А остальные в порядке? Хио? Чойо?
Она качнула головой.
- Прости, - сказал он. Он не смел расспрашивать ее дальше.
Она не так хорошо забинтовала его ногу, как раньше. В ее руках почти не осталось силы, чтобы затянуть повязку потуже, и она торопилась, нервничая под взглядами двоих незнакомцев.
- Надеюсь, Чойо вернулся на кухню, - сказал он наполовину для нее, наполовину для них. - Должен же кто-то заниматься стряпней.
- Да, господин, - сказала она.
Никаких "господ", никаких "хозяев", хотел он крикнуть в страхе за нее. Он взглянул не Метоя, стараясь понять его отношение к происходящему, и не смог.
Гана окончила работу. Метой одним словом отослал ее прочь, а за нею вышел и задьйо. Гана ушла с охотой, Тэма противился.