- Да? Вряд ли. Я на это просто надеюсь. Было бы интересно оказаться... где-нибудь еще.
- Но ангелы не верят, что есть какое-то "еще".
- Тогда они здорово удивятся, когда мы достигнем Синдичу, - ответила Синь. - Хотя мы все к этому времени... Слушай, мне еще для Канаваля таблицы делать... Увидимся на занятиях.
На момент этого разговора обоим было по девятнадцать лет, и они учились на втором курсе. Они не знали, что второкурсники всегда ведут беседы о природе веры и цели бытия.
Вести с земли
Конечно, вести следовали за кораблем -или догоняли его - с той минуты, как "Открытие" покинуло планету Дичу, Землю. Первое поколение еще получало множество личных сообщений: "Потомки Росс Бетти - весь Баджервуд болеет за вас!". С течением лет таких становилось все меньше и меньше, пока они не пропали вовсе. Порой возникали проблемы с приемом - был случай, когда радиосвязь прервалась на целый год; по мере того, как росло расстояние до Земли, и в особенности - в последние пять лет, становились нормой искажения, задержки, потери сигнала. И все же "Открытие" не забывали. Доносились слова. Изображения. Кто-то - или какая-то программа - на изначальной планете продолжал направлять в космос тонкую струйку информации: новости, последние научные открытия, стихи и прозу, порой - целые газеты или тома политических комментариев, литературы, философии, критики, искусства, документалистики; только значения слов изменились, и трудно было судить: то, что ты читаешь или смотришь - это вымысел или реальность? - потому что отделить земные фантазии от землянского бытия было невозможно. И с наукой не лучше, потому что за общеизвестное принималось неведомое, и оставались без определения ключевые термины. Первое и второе поколения потратили немало времени, нервов и интеллектуальных сил, анализируя и толкуя сообщения с Дичу. Сообщения о, видимо, кровопролитном конфликте между, очевидно, школами религиозно-философской мысли (хотя с таким же успехом это могли быть национальные или этнические различия), именовавшимися (по-арабски) Истинными Последователями и Подлинными Последователями, даже привели к появлению в первой и четвертой четях соперничающих группировок. Тысячи или миллионы - в сообщении говорилось о миллиардах, но это, конечно, была ошибка или искажение - в любом случае, множество людей на Дичу было убито или поубивало друг друга из-за этого конфликта идей (или верований?). На борту "Открытия" шли яростные споры о природе этих идей, верований, конфликтов. Споры тянулись десятилетиями. Но они не погубили ни одной живой души.
К третьему и четвертому поколениям содержание передач с Земли стало настолько невнятным, что лишь отдельные любители продолжали следить за ними; большинство же не обращало внимания вовсе. Если бы на Дичу случилось что-то важное, кто-нибудь да заметит; и кроме того - все, что принимали антенны, попадало в архив. Должно было попадать в архив.
4-Канаваль
Когда Синь пришла в колледж-центр записываться на курсы первого года, она обнаружила, что профессор навигации, 4-Канаваль Хироси, потребовал, чтобы ее записали сразу на второй курс по его предмету. "Интересно!", возмутилась она подобной наглостью, бросив регистратору: "А что, если я вообще не собираюсь заниматься навигацией?" И все же Синь была польщена; очевидно, Канаваль пристально следил за успехами старшеклассников в математике и астрономии, и положил на нее глаз. Она записалась на второй курс навигации.
Профессия навигатора была почетной, но не привлекательной, как работа внезника или актера-сетевика. Многим сама идея "навигации" казалась пугающей. Они объясняли это так: на любой работе можно сделать ошибку, и это плохо кончится (любое событие в аквариуме отзывается по всему аквариуму), но на таких работах, как регенерация воздуха или навигация, от ошибки могут пострадать или вовсе погибнуть люди - может быть, даже все.
Все системы корабля были снабжены резервными, дополнительными, безопасными, но, как было общеизвестно, навигация не могла быть безопасна. Конечно, компьютеры не ошибаются, но ведь информацию в них вводят люди; курс требовалось корректировать постоянно; навигаторам оставалось только проверять и перепроверять свои вычисления и расчеты компьютеров, проверять и перепроверять все начальные данные и результаты, выискивать малейшие расхождения, а потом повторять все это снова, и снова, и снова. Если расчеты и подсчеты все приводили к одному результату, если все сходилось - тогда не происходило ничего. Можно было заняться тем же самым - по новой.
Короче говоря, работа навигатора была не более завлекательной, чем подсчет бактерий - еще одно непопулярное занятие. А вот способности к математике и дисциплина от навигаторов требовались изрядные. Немногие студенты после первого, обязательного, курса брали второй, и мало кто выбирал эту профессию окончательной. 4-Канаваль искал кандидатов, или, как говорили иные, жертв.
Если всеобщая нелюбовь к навигации и прорастала из глубинного ужаса перед тем, чем приходилось заниматься пилотам - полету сквозь бездну, самому движению мира-корабля, его курсу и цели - об этом никто не упоминал, хотя Синь приходило в голову нечто подобное.
Канаваль Хироси был невысоким мужчиной чуть старше сорока, с горделивой осанкой, копной черных волос и плоским лицом, похожим, как решила Синь, на портреты мастеров дзен. Был он родней Луису - сводным кузеном, - и порой сходство становилось заметно. На занятиях он был резок, нетерпелив, нетерпим. Студенты жаловались: одна мельчайшая ошибка в компьютерной симуляции, и он отбрасывал выполненное задание, часы кропотливой работы, со словами "никуда не годится". Конечно, он был высокомерен и придирчив, но Синь защищала его от обвинений в мании величия. "Дело не в его эго", говорила она. "У него, по-моему, вообще нет эго. Только его работа. А она должна быть сделана идеально. Безошибочно. Если мы подойдем слишком близко к гравитационному колодцу, какая нам разница - на километр или на парсек?"
- Ну ладно, но от миллиметра-то горя не будет, - возразил Аки, чья безупречная таблица расчетов только что была стерта со словами "никуда не годится".
- Сейчас - миллиметр, - педантично заметила Синь, - а через десять лет - парсек.
Аки закатил глаза. Синь не обратила внимания. Похоже было, что никто, кроме нее, не понимает, как интересно то, чем занимается Канаваль, как здорово исполнить расчет точно - не "почти точно", но идеально! Это было совершенство. Прекрасная работа. Отвлеченная, и одновременно побуждающая к смирению, потому что неважно, чего желаешь ты. Эта работа не терпела спешки - каждая мелочь должна быть исполнена с тем же совершенством, ничто не может быть забыто, чтобы достичь совершенства в большом. Таков был путь. Он требовал непрестанного, неослабного, бдительного внимания, следования не своему капризу или воле, но самому бытию. Постоянного сосредоточения. Межзвездная навигация: это когда плывешь в небесах. Вокруг простиралась бездна. И в ней проходил единственный путь.
А если это знание ударит тебе в голову - тебе тут же напомнят, что ты бесспорно и безоговорочно зависим от компьютеров.
Третьекурсникам Канаваль всегда задавал одну и ту же задачу: "Компьютеры отключились на пять секунд. Используя имеющиеся координаты и данные, проложить курс на следующие пять секунд, не используя компьютеров". Студенты или сдавались через несколько часов, или днями сидели над задачей, чтобы в конце концов тоже отбросить ее как пустую трату времени. Синь так и не сдала свой результат, и в конце семестра Канаваль поинтересовался, где же задача.
- Я хотела еще поработать над ней на каникулах, - ответила Синь.
- Зачем?
- Мне нравятся вычисления. И мне интересно, сколько времени у меня уйдет на решение.
- Каков пока рекорд?
- Сорок четыре часа.
Профессор кивнул -так тихонько, что, может, и не кивал вовсе, и отвернулся. Выказывать одобрения он не умел.
Зато он умел радоваться, и даже смеяться, когда что-то веселило его обычно что-то очень простое: глупые ошибки, нелепые промахи. Тогда он хохотал, громко, точно ребенок "Ха! ха! ха!". А, посмеявшись, всегда замечал с широкой улыбкой: "Глупо! Глупо!".
- Он правда мастер дзен, - говорила Синь Луису, когда они сидели в закусочной. - Настоящий. Сидит и медитирует. Встает в четыре часа. И сидит три часа. Мне бы так. Но тогда мне придется ложиться в двадцать, и я ничего не успею выучить. - И, заметив, что Луис никак не реагирует, поинтересовалась: - А как твой в-труп?
- Разложился до виртуального скелета, - рассеянно ответил Луис.
На третьем курсе студенты выбирали специальность. Синь пошла в навигацию, Луис - в медицину. На занятия они больше не ходили вместе, но встречались ежедневно - в закусочной, в спортзале, в библиотеке. В гости друг к другу они больше не ходили.
Секс в аквариуме
Любовники не сбегают (куда?). Встречи любовников - достояние общественности. Твои половые успехи служат для окружающих предметом глубокого и непосредственного интереса и озабоченности. Контрацепция гарантируется инъекциями каждые двадцать пять дней - девочкам с момента менархе, мальчикам - как укажет медкомиссия. Неявка в клинику за контруколом в назначенный день и время карается немедленным запросом: работники клиники проходят по твоему классу, спортзалу, сектору, коридору, жилпространству, во весь голос объявляя твое имя и проступок.
Без контруколов разрешено обходиться в следующих случаях: после стерилизации или завершения менопаузы; при обете безбрачия или строгого гомосексуализма; или после официального объявления, сделанного женщиной и мужчиной, о намерении совершить зачатие. Женщина, нарушившая обет безбрачия или зачавшая ребенка не от объявленного партнера, может получить укол постфактум, но после этого и она, и ее партнер обязаны делать инъекции в течение двух лет. Неразрешенные беременности прерываются. Безжалостные социальные и генетические причины, обуславливающие подобную систему, разъясняются каждому еще в школе. Но никаких причин не будет довольно, если свою личную жизнь ты сможешь держать в тайне. Вот этого-то у тебя и не выйдет.
Знает твой коридор, твоя семья, твой сектор, твоя родня, вся твоя четь знают, кто ты и где ты, и чем ты занят, и с кем, и все они сплетничают. Честь и стыд - могучие общественные силы. Поддерживаемые полным отсутствием уединения, подчиненные рациональным нуждам, а не стремлению подчинять и подчиняться, стыд и честь могут поддерживать социальную стабильность очень и очень долго.
Подросток может выделиться из родительского жилпространства, найти однокомнату в другом коридоре, другом секторе, сменить даже четь, но все в новом коридоре, секторе, чети будут знать, кто входит в твою дверь. Они будут наблюдать, и любопытствовать, и бдеть, и интересоваться, по большей части доброжелательно, но всегда в смутной надежде позлословить, и они будут сплетничать.
Садок, он же Крольчатник - вот первое место, куда переселяются юноши и девушки, покинувшие родной дом. Эти имя носила сетка коридоров в четвертой чети, близ колледжа. Все комнаты здесь были одиночные, некоторые - меньше стандартного объема, а стены, следующие кривизне обшивки главного ускорителя, сходились не под прямыми углами. Студенты двигали перегородки, пока сектор не превратился в лабиринт каморок и сожилищ. В Садке было шумно, безалаберно, пахло ношеной одеждой. Спали здесь редко, а любились небрежно. Но в клинику за контруколами являлись все.
Луис поселился близ Садка, в трипространстве с двумя другими студентами-медиками, Таном Биньди и Ортисом Эйнштейном. Синь по-прежнему обитала во второй чети, в одном жилпространстве с Яо. Каждый день она тратила по двадцать минут на дорогу до колледжа и обратно.
Пройдя через обычный для подростков период сексуальных опытов, поступившая в колледж Синь дала обет безбрачия. Она заявила, что не хочет, чтобы ее биологические ритмы диктовались уколами, и не желает, чтобы чувства мешали учебе - хотя бы пока она не закончит колледж.
Луис продолжал ходить на уколы каждые двадцать пять дней, никаких обетов не давал, но и не спал ни с кем из знакомых. Никогда. Единственным его сексуальным опытом был промискуитет школьных вечеринок.
Оба знали это друг о друге, потому что знали все. И друг с другом никогда об этом не говорили. Молчание их было таким же взаимным, глубоким и уютным, как их беседы.
Их дружба, конечно, тоже была общеизвестна. Друзьям вольно было спорить, почему Синь и Луис не спят друг с другом, и когда же наконец до этого дойдет.
Но под поверхностной дружбой таилось что-то, неведомое никому, что не было дружбой: обет, данный не словом, но телом, недеяние, имевшее важнейшие последствия. Они служили друг для друга уединением. Они нашли, где это вовне. И ключом к нему было молчание.
Синь нарушила обет, нарушила молчание.
- Разложился до виртуального скелета, - рассеянно пробормотал Луис, думая явно не о в-трупе, у которого учился анатомии. Автор программы запрограммировал свое гнусное творение на то, чтобы направлять и песочить начинающего препаратора. "Продолговатый мозг, идиот!", шептали недвижные губы, и в пустой грудной клетке гулко отдавалось: "Ты что, решил, что вот это - слепая кишка?" Синь нравилось слушать, как язвит труп. Если не ошибаться, тот порой вознаграждал студента, читая стихи. "Похлопаем в ладоши и споем!", восклицал он, даже когда Луис удалял ему гортань.
Но сегодня Луис не рассказывал мертвецких баек, а только сидел в мрачной задумчивости за столом в студенческой закусочной.
- Луис, - проговорила она, - Лена...
Луис вскинул руку - так резко, так неслышно, что Синь умолкла, едва проронив имя.
- Нет, - бросил он.
Очень долгая пауза.
- Слушай, Луис. Ты свободен.