Враги благодати
5-Цинь Рамона Синь знала плохо, хотя он входил в кружок Хироси. На протяжении последних пары лет он был членом административного совета, хотя Синь за него не голосовала. Он считал себя гражданином китайского происхождения, и жил в блоке Сосновой горы, где почти все носили фамилию Цинь или Ли. Многие Цини рано становились ангелами. Рамон высоко поднялся, как было у них принято говорить, во благодати. С виду это был бесцветный и непримечательный человечек; к женщинам он, как и многие ангелы-мужчины, относился отчужденно, выстраивая защитную стену из улыбок - манера, которую Синь полагала отвратительной. И она не только здорово удивилась, но и расстроилась, узнав, что Рамон был одним из десяти - теперь уже одиннадцати - людей, знавших, что корабль тормозит, приближаясь к неожиданно близкой Цели.
- Значит, ты сделал запись, не говоря этим людям, что их записывают? спросила она, не сдерживая презрения и недоверия.
- Да, - бесстрастно ответил Рамон.
У Рамона случился, по выражению Хироси, кризис совести. 5-Чаттерджи Ума объяснила Синь, что это значит. Умой Синь восхищалась, и любила ее - эту стройную и изящную умницу, четыре года подряд избиравшуюся главой административного совета; к ней нельзя было не прислушаться. Рамон, как рассказала Ума, был допущен в круг приближенных Пателя Воблаге, в архангелы; и то, что он там узнал и услышал, потрясло его до такой степени, что Рамон, нарушив данную им клятву хранить все в тайне, записал, о чем беседуют меж собой архангелы, и передал запись Уме. Та, в свою очередь, поделилась с Канавалем и прочими. Те потребовали от Рамона подтвердить свои обвинения, и тот втайне протащил магнитофон на архангельское собрание.
- Как можно доверять такому человеку? - потребовала ответа Синь.
- Иначе он не мог добыть для нас улики. - Ума сочувственно глянула на девушку. - Сколько мы уже наслушались параноидального бреда - заговоры с целью захватить рубку, вмешаться в генокод человека, подпустить неопробованных медикаментов в водопровод! Для Рамона это был единственный способ убедить нас, что он не бредит и не бесится со зла.
- Записи легко подделать.
- Подделки легко распознать, - с улыбкой возразил 4-Гарсия Тео, могучий, грубоватый, добродушный инженер, которому Синь доверяла, как ни хотелось ей лишить своего доверия всех собравшихся. - Все правда.
- Послушай, Синь, - сказал Канаваль, и девушка кивнула, хоть и с тяжелым сердцем. Она ненавидела всю эту таинственность, ложь, заговоры. Она не хотела иметь с этим ничего общего, не хотела видеть этих людей, и быть одной из них, и разделять их сокровенную власть - власть, захваченную, говорили они, поневоле; но никто не заставлял их лгать. Никто не имел права на то, чем занимались они - без спросу направлять чужие судьбы.
Голоса из динамиков ничего ей не говорили. Мужские голоса, обсуждавшие что-то, ей непонятное, и в любом случае - ненужное. Пусть ангелы подавятся своими тайнами, а Канаваль и Ума - своими, только выпустите меня!
Но тут ее захватил голос Пателя Воблаге, тихий, старческий, стально-мягкий, с детства знакомый. Сквозь ее неохоту, отвращение, порожденное нуждой подслушивать, сквозь неверие прорвалось:
- Канаваля следует дискредитировать, прежде чем мы сможем положиться на Рубку. И Чаттерджи.
- И Транха, - добавил другой голос, на что 5-Транх Голо, тоже член совета, скорчил гримасу - мол, спасибо-вам-большое.
- Какова будет ваша стратегия?
- С Чаттерджи будет просто, - ответил еще один голос, басистый, - она неосторожна и высокомерна. Слухи подорвут ее влияние. С Канавалем придется давить на его слабое здоровье.
Синь передернуло. Она покосилась на Хироси, но тот сидел, бесстрастный, как на утренней медитации.
- Канаваль - враг благодати, - постановил старческий голос Пателя.
- На посту уникального значения, - отозвался еще кто-то, на что басовитый голос ответил: - Его следует заменить. В Рубке и в колледже. На оба поста нам потребуются добрые люди. - Тон его был мягок и уверенно-логичен.
Спор продолжался, большей частью соскальзывая на темы, совершенно непонятные, но теперь Синь вслушивалась внимательно, пытаясь осознать сказанное.
Запись оборвалась на полуслове.
Синь вздрогнула, оглянувшись - на Уму, Тео, Голо, Рамдаса, которых считала друзьями, на Цинь Рамона и еще двух женщин, инженера и советника, которых знала как членов тайного кружка, но друзьями не считала. И на Хироси, все еще сидящего в дзадзен. Они собрались в жилпространстве Умы, обставленном в модном нынче "кочевничьем" стиле - никаких встроек, только ковры и подушки в ярких наволочках.
- Что они там говорили о твоем здоровье? - спросила Синь. - И что-то про сердечные клапаны?
- У меня врожденный порок сердца, - объяснил Хироси. - Это записано в моем личдосье.
У каждого было свое личдосье: генетическая карта, история здоровья, школьные табели и отзывы с работы. Код доступа к досье имел только владелец; никто без его разрешения не мог заглянуть в твое личдосье без разрешения, пока ты не умрешь, и досье не переедет из отдела кадров в архив. Эти личные файлы покрывал полог тайны. Никто, кроме сородителя или врача, не попросит заглянуть в твое личдосье. Невозможно было помыслить, будто кто-то может украсть или взломать код, чтобы получить доступ к данным. Синь не заглядывала в личдосье Хироси, и даже не спрашивала о нем - ребенка они пока заводить не собирались. Почему он упомянул о своем досье, она не поняла.
- Работники отдела кадров - на девяносто процентов ангелы, - пояснил Рамон, заметив недоумение на ее лице.
Синь возмущало то, как он подталкивает ее к ненавистному пониманию, она ненавидела Рамона - его слишком тихий голос, суровое лицо. И рядом с Рамоном Хироси тоже суровел, замыкался в себе, обуянный этим бредовым заговором против ангельских козней. А теперь Рамон и над ней получил власть, втянул в сговор, заставил выслушать эту запись, полученную ценой преданного доверия.
К своему ужасу она поняла, что сейчас расплачется. Она уже много лет не плакала - из-за чего?
Сочувственный взгляд Чаттерджи Умы прожигал ее.
- Синь, - негромко проговорила старшая женщина, когда остальные заспорили о чем-то, - когда Рамон показал мне свои заметки, я его выставила. А потом блевала всю ночь.
- Но... - выдавила Синь. - Но. Но зачем им это все?!
Голос ее прозвучал громко и гулко. Все обернулись к ней.
Ответили одновременно Рамон и Хироси. "Власть", сказал один, а другой: "Контроль".
Синь не глядела на них. Она смотрела только на советницу - женщину - в поисках осмысленного ответа.
- Потому что - если я правильно поняла, - объяснила Ума, - Патель Воблаге учит ангелов, что наша цель - это не конечная остановка, это вообще не место в физическом пространстве.
Синь уставилась ей в глаза.
- Они думают, что Синдичу не существует?
- Вне корабля не существует ничто. Есть только Путь.
Душа, ответь, что есть смерть
- Возрадуйтесь в пути жизни, от жизни к жизни
Жизни вечной во благе вечном.
Мы летим, о ангелы мои, и полетим!
В сладостном восторге хор отзвенел последнею строкой, и Роза с улыбкой обернулась к Луису. Они сидели рядком - Луис, потом Роза со своей малышкой Джелликой, и ее муж Руис Йен со своим двухлетним сыном Радом на коленях. Ангелы делали большой упор на том, что называли "цельными семьями" и "истинным братством" - парах, которые обоих своих детей растили совместно. "Мама нас наставит, Папа поведет, Братик и сестричка Встретят новый Год". В голове Луиса шуршали лозунги, речевки, поговорки. Последние четыре десятидневки он не читал ничего, кроме ангельской литературы. Он дважды осилил "Вестника к ангелам" и трижды - "Новые комментарии" Пателя Воблаге, не считая всего остального; он беседовал с друзьями и знакомыми-ангелами, и слушал куда больше, чем говорил. Он попросил у Розы разрешения сходить с ней на увеселение, и та, конечно, с благостной улыбкой ответила, что будет в полном восторге.
- Я иду не для того, чтобы стать ангелом, Рози, - предупредил он, мне не это нужно, - Но она только рассмеялась и взяла его за руку: - Ты уже ангел, Луис. Не волнуйся. Я только рада буду привести тебя к благодати!
После хорового пения наступал черед уроков мира, когда празднующие сидели в молчании, покуда один из них не мог более сдерживать слов. Луис решил, что уроки ему нравятся. Никто не выступал долго - кто-то делился радостью, кто-то горем или страхом, искренне ожидая сочувствия. Когда он впервые посетил увеселение с Розой, та встала и заявила: "Я так рада, что мой дорогой друг Луис пришел к нам!", и люди с улыбками поглядывали на них. Бывали, конечно, заранее подготовленные речи о благодарности и обязательной радости, но чаще люди говорили от чистого сердца. На последнем собрании старик, чья жена недавно умерла, сказал: "Я знаю, что Ада летит во благодати, но мне одиноко, когда я бреду по коридорам без нее. Научите меня не скорбеть по ее радости, если знаете, как".
Сегодня выступающих было немного, а те, что находились, несли банальщину - наверное, потому, что собрание посетил архангел. Те порой заглядывали на домашние или квартальные увеселения, чтобы прочитать короткую проповедь. Иной раз это бывали певцы, исполнявшие, как это называлось, "благочестия", и тогда слушатели замирали, точно завороженные. Луис и сам находил эти песни интересными и сложными как музыкально, так и поэтически. Вот и сейчас он приготовился слушать, когда представили певца - 5-Ван Виня.
- Я исполню новую песню, - промолвил Винь с ангельской простотой и, выдержав паузу, начал.
Аккомпанемента ему не требовалось - его тенор и так был силен и уверен. Этого благочестия Луис прежде не слыхивал. Мелодия лилась свободно, восторженно - судя по всему, то была импровизация на основе нескольких сходных музыкальных фраз. Но слова контрастировали с музыкой - краткие, загадочные, притягательные.
- Око, что видишь ты?