Карим вытащил пуговицы и положил их обратно в коробку. Зазвонил телефон, он открыл его, посмотрел на номер и отключил звонок. Значит, звонил отец. Теперь телефон у Карима поменьше, потоньше, и Карим теперь не может отвечать на звонки отца. Золотая цепь на шее стала толще.
Назнин приступила к работе, но Карим все не мог успокоиться. Прошелся вокруг стола — хоть и не так свободно, как по сцене: слишком много преград на пути. Посмотрел в окно, но ничего интересного там не происходило. Внимание привлек сервант. Карим наклонился, открыл его. Вытащил глиняного льва и тигра, потом фарфоровую статуэтку девочки в танце. Потерял к ним интерес, поставил их обратно, забыв закрыть сервант. Секретер набит книгами. Карим взял пару книг и повертел в руке, словно, взвесив книгу, можно о ней что-то сказать. Пошел в дальний угол комнаты и стал возле тележки. Она завалена файлами. Там же и клавиатура от компьютера, которую Назнин убрала, чтобы освободить место на столе. Карим подтолкнул тележку ближе к стене. Вернулся к дивану, сбросил кроссовки и лег.
Пальцы ее дрожали, и работать она не могла. Карим потер шею. Закрыл глаза. Покачал вверх-вниз правой ногой. Если Шану ерзал, значит, он нервничал. Если Кариму не сидится на месте, значит, в нем бурлит энергия. На несколько секунд Назнин беспомощно растворилась в желании. Рот у нее приоткрылся, взгляд рассеялся.
— Когда я был маленьким ребенком…
Карим сел и положил ноги на кофейный столик. Он словно заявлял свои права в этой комнате и отмечал своим присутствием каждый предмет.
— Если ты хотел стать крутым, нужна была особенность, надо было быть немного светлее, немного темнее, отличаться. Даже когда все только началось, всякие бангра и тому подобное, на волне оказались пенджабы и пакистанцы. А не мы, понимаешь? Если ты хотел стать крутым, надо было перестать быть самим собой. Бенгальцем. Понимаешь?
— Да, — ответила Назнин. Но не поняла, о чем он. Ей хотелось быть востребованной.
— И смотреть мне было не на кого.
— Только на отца.
— Именно.
Он посмотрел ей прямо в глаза, и она не отвела взгляд. Как обидно, что глаза у нее так близко посажены.
— Именно, — повторил он, — сейчас все по-другому. Для молодых. А нам надо было стоять на своем.
В ванной, под сип холодной воды из страдающего недержанием крана, Назнин рассматривала волосы на ногах. Волосы тонкие, редкие, но все равно заметные. Она провела рукой по голени. На потолке сырость нарисовала маленький цветочек. Назнин представила, что штукатурка вдруг осыпается в ванную и покрывает ее белой пылью с головы до ног. Услышала шаги и спуск унитаза. Женщина наверху за ночь три-четыре раза встает в уборную. В этом уже нет ничего необычного.
Назнин вспомнила о списке покупок (надо дописать оловянную фольгу, горчичное масло и семена фенхеля). Что, если самой оштукатурить потолок в прихожей, насколько это трудно? Вспомнила о списке дел, которые у себя на стену крепит Шахана, и как быстро она ставит галочки. Назнин заглядывала в ее тетради:
«Здесь ты еще не закончила».
Или:
«А здесь ты все написала?»
Шахана показывала ей красные отметки — учитель поставил. На столе у нее красная ручка. Биби начала грызть ногти. Назнин проговорила про себя письмо Хасине. Сосчитала деньги в тайничках. И когда уже больше не могла сдерживаться, начала думать о Кариме. Вспомнила о его плечах, порадовалась, что они не костлявые. Подумала о маленькой плоской родинке на правой щеке, вспомнила, как поразилась тому, что заметила ее только на этой неделе. Подумала о его уверенности, о том, как он идет напролом там, где другие разворачиваются и спотыкаются. Но самое главное, подумала она, то же самое ищут и Хасина, и Шану, но не находят. А он просто взял и нашел. Свое место в этом мире.
Назнин сидела в ванне, пока вода совсем не остыла, потом взяла бритву Шану, намылила ноги и начала бриться.
На следующий день Назнин возвращалась с детьми из школы и увидела во дворе, куда запрещен въезд на транспорте, полицейский фургон. Дверь была открыта, внутри полицейский поглаживает собаку, которая дрожит от нетерпения сорваться с поводка. Четверо полицейских повернулись спиной к двоим из «Львиных сердец». На полицейских рубашки с коротким рукавом и шлемы, такие огромные, как сахарные головы на витрине. Несколько молодых бенгальцев стоят плечом к плечу, глядя на полицию в упор. Вопрошатель в центре.
Парень с листовками, помоложе, сделал шаг вперед, поднял палец вверх и снова отступил назад. Вопрошатель тоже двинулся вперед, но парни рядом удержали его, да и он сам явно хотел, чтобы его не пустили. Полицейские пошутили. Их рации щелкали, шлемы скрывали глаза.
Шахана шла немного впереди. Когда она проходила мимо парней, двое обернулась ей вслед. Она тоже посмотрела на них и тряхнула головой. Назнин пожалела, что Шахана не надела брючки. Но сегодня Шану приказал им надеть юбки без брюк. Вчера же девочкам велено было под школьную форму надеть брючки. Все зависело от того, на кого в данный момент злился Шану.
Если в руках у него была листовка от «Львиных сердец», он приказывал дочерям одеться традиционней. Его не запугают эти неучи, которые ненавидят мусульман.
Если он видел девушек в хиджабах, то его злило невежество неучей. И тогда девочки шли в школу в юбках.
Иногда он оправдывал и тех и других: «Несчастные эти белые: понимаешь, они отовсюду чувствуют угрозу. А наша молодежь бунтует. Молодежь всегда бунтует. Если родители либеральны, то молодежи приходится отказываться от либерализма, чтобы бунтовать».
И тогда Назнин и девочкам предоставлялось право самим выбрать, что надевать в школу.
Они поднялись в квартиру, девочки сели за учебники перед телевизором. Назнин села с ручкой и бумагой. О чем рассказать Хасине? Хотелось бы поведать ей о том, что происходит в квартале. Но как рассказать, чтобы понятно было? Она не знала, с чего начать, чтобы Хасину не встревожить. И Назнин начала так: «Сестричка, я надеюсь, что у тебя все в порядке. У девочек в школе все хорошо. Я все еще шью дома. Я посылаю тебе немного денег. Жалко, что немного. Здесь что-то происходит в квартирах».
Она разгладила несуществующие морщинки на бумаге. На колене у Биби лежала раскрытая книга, Шахана даже и не пыталась сделать вид, что читает.
«Здесь что-то происходит в квартирах. Мужчины пишут листовки и суют их под двери».
Она улыбнулась. Вот и все, что здесь происходит. Захихикала. Шахана переключила канал. Биби посмотрела на мать. Назнин пошла в спальню и из укромного местечка в ящике с нижним бельем вытащила письма от сестры.
Апрель 2001 года
Хорошие новости ты пишеш про швейную машинку и твою теперешнюю работу. Ты пишеш што пришлеш денег скоро но сестричка мне не нужны деньги. Все дает Аллах. Пиши мне побольше про себя это все што мне нужно.
Здесь все по старому. Все хорошо. Иногда я так устаю што мне хочется уснуть когда дети ложатся спать но тогда я не смогу постирать а я должна работать. Я выношу белье стирать и иногда вижу девушку соседку. Ие завут Саида она из Джесора. Лица спокойнее чем у Сайиды в жизни не встретиш. Она говорит немного но она приходит и садится рядом со мной и мне с ней спокойно. Смешно я думаю о Лапушке и Саиде. Лапушка очень часто улыбается и улыбка у нее красивая но под ней штото очень нещасное. Она улыбается штобы штото скрыть или порадовать человека рядом или штобы лицо было краше а то вдруг ты подумаешь што она нещасна. У Саиды рябое лицо и простое как картошка и я никогда не видела как она улыбается. Но у нее щасливый вид и всегда я это вижу когда она сидит на корточках как йог рука между коленями и вторая прикрывает глаза. Я спросила как там работать в доме который как дворец и везде на лужайке фонтанчики. Она сказала очень хорошо и она это серьезно. В доме слева девчушка восьми десети лет. Я звала ее пару раз но она боитса и бежит внутрь. Я потихоньку ее буду звать и она придет.
Муж Джеймс очень беспокоится о выборах. Если к власти придет Бегам Халеда Зия это для ниво плохо. Зейд сказал страную вещ. Они платят собакам штобы те кусались но им не нравится если собаки вдруг оборачиваютса к ним. Потом он говорит што скоро ево время. Он мелко рубит воздух как режет одну большую луковицу. У ниво очень темная кожа и он не такой страшный для человека без плоти. Лапушка говорит мой муж Джеймс расказывает мне все. Он со мной делитса каждой мысл'ю поэтому я знаю што он так волнуется изза денег и доли затрат и выборов. Многие муж'я ничиво не расказывают своим женам. И Джеймс такой милый.
Она теперь ходит к Бетти милосердничать. Это новое милосердие для вичинцифированых женщин которых заразили случайно гулящие муж'я и также для детей. Бетти всегда одеваетса в самое модное и когда для милосердия. Так говорит Лапушка. Приехал водитель за ней и она поцеловала детей и называет их милашками но от вас так устаеш. Дейзи кричит Лапушка! Лапушка! Мы все смеемся. Она надела узкие белые джинсы и кофточку в кружавчиках и белье просвечивает как в кино и драгоценостей как на невесте. Она говорит што это как в Бомбее.
Май
Случилось очень страшное. Вчера я ходила в Мотиджхил[53] и видела такое и досихпор у меня оно перед глазами. Закрываю глаза и тоже вижу. Я все видела как случилось. Двое мужчин вышли из банка Ислами и когда они несколько шагов прошли по дороге пять шесть раз бабахнуло и они упали. Я стояла не двигалась. Двое мужчин в черных очках и хороших рубашках подошли и обокрали тех кто лежал и тут же запрыгнули в мотоцикл. Только несколько метров проехали и люди закрыли улицы. Мотоцикл хотел поехать мимо старого здания Биман[54] и гостницей Пурбани где начинается большая дорога. Но было сотни человек. И все кричали и ругались. Я побежала через дорогу. Толпа все больше и я чуть не оглохла. Мужчины стаскивали грабителей с мотоцикла и били их кулаками и ногами и лати[55]. Через несколько секунд грабители убежали в толпу. И их не видно и толпа сгущаетса к середине штобы ударить. Потом открылся бак в мотоцикле и его подожгли. Огонь так быстро пошел. Я смотрела. И толпа должна быстро разбежатса. Потом я увидела грабителей они лежали на земле и горели и я не знала может они уже умерли или нет горели и я смотрела. Я не могу это забыть.
Сестричка што случилось с полицией и судом и всем? В Англии может такое быть? Люди судят быстро и жестоко. Все говорят об этом. Лапушка говорит как ужасно но она говорит што это хорошо показать грабителям што улица не ихняя и што деньги тоже не ихний.
Сегодня вечером муж Джеймс кушает дома и вместе с Джимми. Я подметала за Джимми потому што он кидает на пол еду и вытирала ножки стола и мыла под столом. Муж Джеймс говорит лицом в газету. Все видят небеса говорит он. Стране нужна стабильнось. Она не будет если менять правительство. Партии враги от них много проблем и они приходят в дом и пугают и могут даже насильничать с женой. Иногда они платят полиции за аресты и чтобы пугать. И ище студенты сичас совсем не студенты а душегубы. Партии враги дают им деньги и оружие и у студентов нет времени читать книги. Это большая проблема для бизнеса. Нет стабильсти и все плохо. И он ище много про бизнес и то и се а Джимми из риса лепит шарики и клеит под стол. Муж говорит што все большие компании гнилые и преступники. Есть Один Человек у которого большое вилияние и который украл пятнадцать миллионов така из стальной компании и все об этом знают. Муж Джеймс говорит што это выйдет наружу. Што выйдет наружу спрашивает Лапушка. Он опустил газету и обяснил што все вокруг воруют тащут и несут и государственые придприятия и судьи только делают што охотятся в часных компаниях за взятками. Лапушка смотрит и прячет зевок. Как мило муж што ты мне все расказываеш но я так устаю. У нее закрываются глаза. Средняя компания говорит она.
Зэйд стоит за двер'ю и слушает. Когда мы пошли на кухню он мне сказал што эти люди постояно гадят и говорят што это не от них дерьмом несет. Он говорит и никогда не обясняет што имеет ввиду. И ище он говорит што все нанимают силу штобы выяснять отношения на улице а у силы редко бывают собственые мозги. Он постучал по голове.
У ниво маленькая голова и лоб низкий и у ниво может немного места для мозгов но у ниво неглупый вид и вобщето он ничиво.
Май
Сестричка я молюсь штобы Аллах тебя хранил. Я молюсь штобы это письмо нашло тебя такую же как и другое. У меня снова новости. Я услышала от людей што моя подруга Монжу лежит в Дакке в больнице при медицинском коледже и она вотвот умрет. Я пошла к Лапушке и все об'яснила и она мне сказала иди к ней. Мать может посидеть с детьми часок. Но вместо этова она красит ногти на ногах постояно и выталкивает меня штобы я не мешала.
Сестричка как мне, расказать што я видела? Я не знаю как я пошла в больницу и искала ие. Никто на ние не был похож. Я спросила сестру и она мне показала в угол. Кровать прямо рядом со стеной и совсем нет места. Когда я подошла ближе от белья шел очень плохой запах. Я даже зажала нос рукой и рот и живот мне пригрозил. Я встала на колени перед кроватью и близко близко наклонилась. Я увидела Монжу. Только по правому глазу узнала. Левый глаз очень узкий и отуда течет. Щека и рот тают а уха нет какбутто ево собака откусила. Я начала шептать но сестра проходила мимо и сказала што надо орать. Она сичас очень плохо слышит. Я кричала Монжу! Монжу! Я больше не знала што говорить. Она сказала Господь послал им боль от которой я сичас умираю. У ние рот стал такой узкий што она не может кричать и громко говорить. Я была у ние петнацатъ минут. Она шептала а я кричала. Ие муж сделал это с сестрой и братом. Брат и сестра ие диржали и он вылил на них кислоту на лицо голову и тело. И сичас везде заражение и так ваняет што люди не могут подходить близко.
Она мне показала на пятно грязи на потолке как отпечаток пальца. Я увидела это. Она сказала не хочу штобы это было последнем што я вижу в жизни. Я ей сказала што все будет хорошо и што последним она увидит внука но я не смотрела тогда ей в глаза.
Я пришла домой и сидела немного с Самдой. Она точно самая щасливая. Я всегда хочу быть рядом с ней. Но мне нужно смотреть за детьми а малышка Дейзи тычит мне в щеку кулаком и трет носом об мой нос и я благодарю Аллаха за эту любовь ко мне наконец.
Назнин вернулась к столу и прочла, что написала. Теперь ничего смешного не увидела:
«Мужчины пишут листовки и суют их под двери».
Голова распухла — вот-вот взорвется. Дети, Шану, сестра, стирка, готовка, шитье, нервотрепка. Все это занимает много места, и мысли кружатся так назойливо и разлетаются так легко, как туча мух над помойкой.