Если Шану обо всем узнает сейчас, то сможет повлиять на нее.
Нет, не сможет.
Но рисковать не стоит.
— Все будет в порядке. От вас требуется только терпение. Не надо так расстраиваться.
Он уедет, а девочки останутся с ней.
Возможно и то, что он сам передумает: сдаст билеты и начнет распаковываться.
У Шану только эта мечта и осталась. Он от нее не откажется.
— Хотите, расскажу вам историю? Какую хотите?
Если он останется, то они, муж и жена, вместе распакуют вещи и всю длинную-длинную ночь будут лежать в кровати, уставившись в потолок, чтобы не смотреть друг другу в глаза и не читать там собственные мысли, верные мысли: их время закончилось, уже слишком поздно, слишком поздно.
Назнин встала:
— И у меня тоже нет настроения рассказывать.
Когда она прошла мимо стола, Шахана ударила ее по щиколотке.
— Подожди, черт тебя дери, и послушай, — заорала она, — сколько ты ждала? Что ты видела? А что, если нашу маленькую мемсахиб от всего этого стошнит? Что ты тогда будешь делать?
Назнин отошла от нее подальше. Шахана пнула стул. Пнула стол. Потом развернулась и пнула сестру.
Шану в спальне. Он написал записку и засунул ее в дверь шкафа.
— Как хорошо, что доктор согласился все уладить. Я вот подумал, что лучше: продать этот шкаф или морем отправить? Как ты считаешь?
— Лучше продать. Надо от него избавиться.
Шану посмотрел на нее:
— Твоя сестра с ума сойдет от радости, когда тебя увидит! Представь себе, как она будет рада!
— Да, — ответила Назнин. Но у нее получилось слишком грустно. — Я столько раз себе это представляла. Столько лет подряд.
Он открыл дверцы и спрятался за ними.
Потом снова раздался его голос:
— Здесь все мои сертификаты.
Закрыл шкаф. Сделал веселое лицо:
— Их тоже продадим?
— Забери их с собой. Хотя бы пару возьми.
Внимательно посмотрел на жену. Брови сошлись на переносице. В руке сертификат в рамочке.
— Манго растут только на манговом дереве, — сказал он. Сел на кровать и обхватил колени.
Назнин подошла ближе. Часа может не хватить.
— Ха, — выдохнул он, — фу-у.
Сегодня ночью, когда они легли спать, он обнял ее рукой, прижался телом к ее спине, повторяя изгиб ее тела. Когда она проснулась, он лежал так же.
— Я не был, что называется, идеальным мужем, — сказал он в колени, — и идеальным отцом тоже.
Он ссохся. Весь, не только в щеках и животе. Усохли и слова, и голос, и пылкость, и проекты, и планы. Он ссохся. Теперь он слишком маленький, чтобы отправлять его одного домой.
— Но и плохим мужем я не был. Разве нет? Не был плохим.
Шану сощурился, глядя на нее, как будто лицо Назнин слишком яркое, чтобы открыто на него смотреть.
— Есть женщины, которые на улицу не выходят, — и он кивнул головой на потолок, — вот она никогда не выходит. Ты и не видела ее ни разу, правда? Многим не разрешают работать. Ты меня понимаешь. Деревенские взгляды. Когда женщина зарабатывает, она считает себя ровней с мужчиной и ведет себя как ей нравится, — он улыбнулся, и его маленькие глазки исчезли, — это они так думают. Они несовременные люди. Не такие, как я.
— Мне повезло, — и ее сердце вдруг перестало биться, — что отец выбрал мне в мужья образованного человека.
Шану стал немного больше:
— Все это разговоры. А у нас есть дела. Пошли в гостиную, посмотрим, что у нас еще осталось.
Назнин скатывала коврики. Шану стоял и наблюдал за ней. Потом задрал рубашку и посмотрел на свой живот. Встал в профиль к Назнин, чтобы она оценила.
— Смотри, как тебе? По-моему, очень стройный, а?
Живот уже не как на девятом месяце беременности. Теперь он — как на шестом. Шану ласково его погладил.
— Сила воли, — сказал он и добавил: — И язва.
— Ха.
Он с силой выдохнул и втянул живот. Снова посмотрел на него, на этот раз более трезво.
— Нет, слишком толстый. Похож я с ним на уважаемого человека? На кого я похож, на менеджера мыльной фабрики или на рикшу?
— Да, большой он у тебя, — ответила Назнин.
Выбросить коврики или с собой забрать?
— Я схожу за самосами. Поедим в самолете. И еще мне надо встретиться с доктором по административным вопросам, пока он еще с работы не ушел.