Походя Тренч подумал о переменах, которые, возможно, произойдут в его быте. Впервые он дал объявление о найме экономики. Раньше он обходился собственными силами и не нуждался в чьей-либо помощи со стороны. Но теперь предпринятая им кампания поглощала все больше и больше времени, и в доме уже не было прежнего порядка. Правда, внутренний голос говорил ему, что его намерения нанять экономку не столь чисты. Разве не испытал он в последнее время возбуждения в самых отвратительных частях своей плотской оболочки? Разве, просыпаясь в последнее время, он не обнаруживал, что предмет стоит и тверд, как камень? И, наконец, не является ли этот его необъяснимый интерес к женщинам чем-то таким, что возбуждает эту часть его тела? Тренч действительно не отдавал себе отчета, почему такие мысли овладели им именно в тот момент, когда он решил нанять экономку. Он знал о позывах плоти только то, что их надо гнать от себя, не обращать на них никакого внимания, когда они возникают. В доме нужна экономка и никаких других мыслей по этому поводу не должно даже возникать. Несомненно, это все плотские желания являются дьявольскими кознями. Сатана всегда где-то рядом, когда дело касается творений рук божьих. Тренч вдруг с удивлением обнаружил, что холодная ванна - вполне подходяще средство, чтобы заставить убраться от тебя Князя Тьмы.
С еще большим энтузиазмом он принялся перетирать и отжимать ягоды. Как всегда, великий Бог изобрел гениальный план и, как всегда, Тренчу оставалось только выполнить его.
Глава IX
В десять часов утра Редклиф громко и настойчиво постучал во входную дверь дома священника. Будучи полностью уверенным, что именно Тренч стоит за этими двумя пожарами, повлекшими за собой гибель его киноматериалов и оборудования, Редклиф не испытывал страха перед перспективой встречи со священником и совершенно не волновался о том, что может случиться, если Тренч использует силу в ответ на его обвинения.
У Тренча был настороженный вид, словно он занимался делом, которое хотел скрыть от посторонних глаз.
- Какая нечаянная радость, - сказал он, пытаясь говорить так, чтобы голос его звучал искренно, хотя это вряд ли могло бы кого-нибудь убедить: слишком угрюмо было его лицо.
- Прошу прощения, святой отец, не мог бы я войти? - С этими словами Редклиф вошел в дом. Подобной тактики - когда вы чуть-чуть впереди того, что намереваетесь сделать, и громко об этом заявляете, - Редклиф придерживался часто, особенно при общении с билетершами и официантами. Все это возымело действие и сейчас: Редклиф заметил, как Тренч отступил в сторону, даже не пытаясь ему помешать.
Священник провел его в гостиную и предложил сесть.
- Чем могу быть полезен в такое замечательное утро? Тренч был любезен, несмотря на всю враждебность полученного им от Редклифа письма. Как всегда, он был одет во все черное - за одним исключением, что с интересом отметил про себя Редклиф. У священника на шее висела золотая цепь - изящное, филигранной работы украшение. Заметив, очевидно, любопытный взгляд, который посетитель бросил на украшение, Тренч погладил цепь рукой и кратко объяснил, что это подарок его отца. Но он сказал неправду. Цепь была его единственным талисманом, воспоминанием студенческих дней. Эта вещь какимто странным образом внушала ему удивительное спокойствие. Она была куплена им в дешевой ювелирной лавке по внезапному и непонятному желанию, которое было так же необъяснимо, как и та ценность, которую представляла она для своего владельца. Тренч сел в кресло напротив Редклифа и молча смотрел на него, ожидая объяснений.
- Вам не понравится то, что я собираюсь сообщить, святой отец, - предупредил Редклиф. - Однако я полагаю, что вы постараетесь опровергнуть мои подозрения и предчувствия. Эти подозрения касаются вас.
Тренч удивленно поднял брови:
- Вот как? Позвольте узнать, каким же образом?
Редклиф старался говорить спокойно, не запинаясь. За те несколько мгновений, что он сидел в кресле, его уверенность стала улетучиваться, а подозрения перестали казаться убедительными. У себя дома священник уже не так походил на злодея, как рисовалось Редклифу в воображении. Но он хотел остаться объективным и не собирался отступать от своего решения, хотя его непосредственное впечатление значительно уменьшило его уверенность.
- Последние трагические события в Уэлсфороде... - начал он, ненавидя себя за долгую паузу и необходимость сглотнуть слюну. Тренч так смотрел на него, что Редклиф пришел в замешательство. Ему казалось, что этот взгляд проникает в его мысли и, читая их, проверяет убедительность его слов. - Мои пленки и оборудование уничтожены, и еще два пожара... Гибель одного человека и увечья другого...
Тренч слегка покачивал головой в знак согласия.
- Ужасно, просто ужасно.
Говорить становилось все труднее. Редклиф явился сюда, чтобы прокричать в лицо этому человеку свои обвинения. Любую неуверенность в словах и поведении Тренча он готовился обратить в доказательство его вины. Но Тренч выглядел так мирно, у него было такое мягкое и симпатичное лицо, он был так похож на доброго, всепонимающего дядюшку... Редклиф изо всех сил старался разозлить себя, вспоминая, что перед ним тот самый человек, который прислал ему такое отвратительное письмо.
- У меня есть все основания считать, что именно вы стоите за всеми этими тремя происшествиями. Сначала это было лишь подозрение. Но по мере того как я все больше задумывался над этим, мои подозрения превращались в уверенность, правда пока ничем не подкрепленную.
Тренч почувствовал тревогу, но выражение его лица не изменилось: оно оставалось все таким же безмятежным. Он по-прежнему совершенно спокойно сидел напротив Редклифа и смотрел куда-то чуть ниже его лба. Потом ему пришла в голову мысль, что решительное отрицание, возможно, было бы в данном случае более убедительным. И он стал говорить - очень медленно, спокойно, взвешивая каждое слово:
- Вы сказали - не подкрепленную?
- Да, до вчерашнего вечера. Я сделал около десятка телефонных звонков и нашел человека в Солихале, который продал три бутылки амилнитрата священнику.
- Я не понимаю.
Редклиф всеми силами старался заставить себя не верить этому человеку, хотя он держался так естественно и спокойно, так уверенно...
- Я думаю, что вы все понимаете, мистер Тренч. Пленка моего фильма была разъедена амилнитратом. За несколько дней до намеченного просмотра вы предупредили меня, чтобы я не показывал "Виридиану". И вечером в день показа пленка оказалась уничтоженной. Вы также угрожали ребятам на автостоянке возле общественного центра. Кроме того, вы побывали в клубе консерваторов. Три предупреждения и три таинственных акта насилия. Наконец, как я уже сказал вам, выяснилось, что священник купил большое количество химикалиев, которые меня разорили. Все сходится.
Тренч встал, подошел к окну, затем повернулся к нему, но Редклиф не мог рассмотреть выражения его лица на фоне яркого голубого неба.
- Очень любопытно, мистер Редклиф. Если бы я точно не знал, что вы ошибаетесь, боюсь, я сам мог бы поверить в убедительность ваших обвинений.
- Вы отрицаете их, не так ли? (Где же, черт побери, та уверенность, которая была у него вчера, подумал Редклиф. Ведь он так заводил себя, так отрепетировал свою злость и ярость! А теперь едва слышит свой собственный голос).
Тренч улыбнулся, и Редклиф увидел ровные белые зубы свидетельство хорошего здоровья и честных намерений их владельца.
- Разумеется, отрицаю. Прошу вас, примите это спокойно. Хотя вы очень самоуверенны. Да простит вас Бог за ваши заблуждения.
Редклиф с трудом проглотил слюну.
- Не думаю, что заблуждаюсь.
Тренч продолжал улыбаться.
- Уверяю вас, вы ошибаетесь.
- Все равно, мистер Тренч, я обвиняю вас.
Тренч развел свои мягкие белые руки:
- В таком случае, что я могу вам сказать? Могу только предложить вам поделиться своими сомнениями с полицией. Пусть они проведут необходимое расследование. Тогда вы, возможно, убедитесь в моей невиновности. Пожалуйста. - Незаметно перейдя комнату, он стоял теперь очень близко от Редклифа. - Идите и расскажите полиции все, что знаете. Они во всем разберутся. Я верю в их способности.
Редклиф чувствовал себя отвратительно. Несмотря на все доказательства, он все больше верил Тренчу. Он слегка махнул перед собой рукой, словно пытаясь схватить свою исчезающую уверенность.
- Хорошо, я пойду, и мы посмотрим...
Тренч перебил его, он говорил убежденно, с большой сердечностью и так, словно разговаривал со своим старым знакомым:
- Ваши подозрения напомнили мне о том шуме, который возник как-то вокруг неких останков, якобы обнаруженных в церковном склепе. Вы слышали что-нибудь об этом, мистер Редклиф?
- Нет, абсолютно ничего. - Настроение Редклифа за последние минуты так изменилось, что он почувствовал острую необходимость как-то выразить свои извинения священнику за дерзкий ответ на его письмо. Он оказался в дурацком положении: у него были факты, твердые доказательства, но священник внес такие сомнения во все это - главным образом своим спокойным, дружелюбным обращением, - что Редклиф почувствовал себя совершенно сбитым с толку. Его уверенность исчезла.
Тренч направился к двери, жестом пригласив Редклифа следовать за собой.
- Пойдемте, я покажу вам, что я имею в виду. Может быть, вы убедитесь тогда, что сплетни вырастают, благодаря богатой фантазии, из самых обычных фактов.
Они миновали кухню, вышли в сад и по петляющей тропинке направились к церкви. Когда они подошли к ее восточной стороне, Тренч вынул из кармана связку ключей и вставил один из них в скважину небольшой прямоугольной двери, прятавшейся в стене. Небольшая лестница вела вниз.
- Склеп закрыт для посторонних, - объяснил Тренч. - Потолок прогнил или еще что-то в этом роде. Но вы должны посмотреть.
Редклиф молча следовал за ним, испытывая дьявольские угрызения совести. Он чувствовал себя так неловко, что, если бы священник снова заговорил о необходимости обратиться в полицию для проведения расследования, он просто-напросто сбежал бы.
Внутри склепа стоял полумрак, воздух был затхлый. Орнамент, украшавший фасады четырех массивных надгробий, был выполнен из бронзы, позеленевшей, разрушенной от времени. Звенящая тишина висела во влажном липком воздухе, единственным источником освещения было маленькое окошко. Редклиф подошел к нему, выглянул наружу и, увидев свежую зелень травы, немного успокоился. Он еще никогда не спускался ни в один склеп, и, если все они похожи на этот, то никогда больше и не спустится. Стены склепа, отстоящие друг от друга всего на несколько метров, сходились наверху, образуя невысокий свод, словно предназначенный для того, чтобы давить на психику. Возможно, подумал Редклиф, я слишком поздно обнаружил, что страдаю клаустрофобией.
Тренч подошел к какому-то древнему ящику в дальнем конце склепа, открыл крышку и пригласил Редклифа заглянуть внутрь.
Редклиф взглянул и увидел груду тряпья, перевязанную посередине веревкой и по форме напоминающую фигуру человека. С первого и даже со второго взгляда можно было представить себе, что это лежит какой-то бродяга. Редклиф чувствовал, что Тренч что-то имеет в виду. Это было тело, самое настоящее тело, и, только дотронувшись до него, можно было убедиться, что это старый ковер, завернутый в брезент. Редклиф в этом и убедился. Хороши эти священники со своими штучками!