Жестом указав на табурет, особист дождался момента, когда я присяду, и некоторое время играл со мной в молчанку, хмуро глядя куда-то сквозь меня. Затем сложил руки перед собой и перенёс фокус зрения в район моей переносицы. Прошло ещё немного времени, в течение которого я тихо сопел в две дырочки, никак не высказывая своего нетерпения и смиренно ожидая. Наконец, видимо, приняв решение, хозяин кабинета посмотрел мне прямо в глаза.
— Извините, Ольга, что вызвал вас. Но, похоже, выбора у меня не осталось. Мне нужна ваша помощь.
Вот те раз! Прямо так — в лоб и сразу. От неожиданности я даже не сразу понял, что именно сказал старлей.
А когда дошло, по загривку промаршировало целое стадо мурашек размером со слона.
— Я? Вам нужна? — только и смог выдавить из себя, лихорадочно пытаясь сообразить, что мой собеседник имел в виду. Нашёл помощницу, блин: тут ещё ноги еле передвигаешь, а он — помощь.
— Да. Именно вы. — подтвердил Василий Иванович, по прежнему буравя своим тяжёлым взглядом, — Для начала прошу меня выслушать. А потом уж принимать решение.
Глядя на то, как непросто особисту даются эти слова, пришлось дать согласие:
— Внимательно слушаю вас, Василий Иванович.
Ещё немного побуравив меня своим взглядом, особист продолжил:
— Не буду рассказывать о том, насколько сейчас тяжёлое время — вы и сами прекрасно об этом знаете. Приказывать тоже не имею права: вы не военнообязанная. К тому же, находитесь на излечении от ранений, полученных во время боевых действий. Поэтому прошу внимательнейшим образом меня выслушать.
Я весь подобрался и, кажется, даже на некоторое время перестал дышать, ожидая продолжения.
— В течение нескольких месяцев — с июля по сентябрь сорок первого года — в районе станции Лычково было разбомблено несколько эшелонов с людьми. В числе пострадавших оказались не только взрослые, но и дети, звакуированные из Ленинграда. Часть их до сих пор находится на временно оккупированной территории. К сожалению, полного списка пострадавших получить пока не удалось. Но известно, что среди них много детей руководящих работников, коммунистов и бойцов Красной Армии. Вскройся подобное — и жизнь малышей не будет стоить и гроша. Немцы их прилюдно казнят. Ситуация сложилась крайне тяжёлая ещё и потому, что нет возможности провести широкомасштабный поиск: не хватает людей. Да и связи с той стороной практически нет. А не имея никаких данных о дислокации вражеских войск и размещении уцелевших детей, мы не можем ничего спланировать.
— В общем, вам нужен разведчик, способный выдать себя за жителя Лычково, который сможет всё выведать, передать необходимую информацию и вывезти детей, — невольно вставил я свои пять копеек.
От столь неожиданной реплики с моей стороны, особист недовольно поморщился и тяжело качнул головой, отчего-то перейдя «на ты»:
— В общем-то, ты и сама всё прекрасно поняла. Обычным разведчикам вряд ли удастся сойти за местных. А у тебя, как понял, где-то в селе родная сестра обретается. Да и за свою тебе сойти гораздо проще, нежели нашим ребятам. Вполне возможно, кое-кто из знакомых может найтись. Всё в плюс: легче будет разузнать о судьбе детей.
Тут старлей замолчал. Воспользовавшись паузой, решил и я задать пару вопросов:
— Задача ясна, товарищ старший лейтенант. Неясна только реализация: каким образом осуществлять связь с Большой Землёй, если с рацией я обращаться не умею? При отсутствии же радиосвязи — как и кому передавать полученные данные? Да и мой собственный статус под вопросом: по большому счёту, я тут никто. И звать меня никак. Начнём с того, что меня нужно как-то оформить: то ли я внештатный агент, то ли военнослужащая, состоящая в рядах НКВД и выполняющая важное задание партии и правительства. То ли вообще сама по себе — и тогда первый же особист, встретивший меня по эту сторону фронта, резко возжелает прислонить меня к стенке как вражеского шпиона. Да и Вы, как понимаю, не того полёта птица, чтобы решать вопросы подобного уровня. Или я чего-то не знаю, а вы — находящийся здесь представитель Ставки по каким-то особо важным делам, и данные вопросы как раз именно в вашей компетенции? Судя по всему, в предстоящем задании есть доля и вашего личного интереса. Скорее всего, дело связано ещё и с поиском ваших родных, которые оказались не в то время не в том месте. Я права или в чём-то ошиблась?
— Хм-м… — только и выдавил из себя особист, старательно пряча изумление за хмурым выражением лица, — Кое-в-чём ты права. Уж прости за то, что "тыкаю", но вот говорю с тобой, а перед глазами моя старшенькая…
Тут мой собеседник снова замолчал, о чём-то задумавшись. Но прошло немного времени и, тряхнув головой, словно отгоняя от себя невесёлые мысли, продолжил:
— Вкратце: решать право имею. И личное тоже присутствует: в одном из разбомбленных эшелонов находились моя старшая дочь Елена и младшенький Васютка. Дочери — четырнадцать, сынишке — двенадцать. Пропали без вести. Не знаю — живы ли? Жена погибла несколько месяцев назад — тоже попала под бомбёжку. Так что сама понимаешь… А насчёт связи подумаем. Да и с твоим статусом определимся. Как смотришь на то, чтобы пройти подготовку в составе разведывательного подразделения? По большому счёту, тебя с полгодика-годик подучить бы. Да времени в обрез: ты уже не первая, кто приносит нам известия об уничтожении эсэсовцами целых деревень. Боюсь, протянем ещё немного — и идти в тыл врага будет уже попросту бесполезно: трупам помощь уж точно не понадобится.
— Как понимаю, идти нужно будет с разведчиками. Через них и связь держать.
— Скорее всего, именно так.
— И вы вот так просто доверитесь какой-то непонятной девчонке?
— Если начистоту, то вопросов у меня к тебе не просто много, а очень много. Уж не думаешь ли, что своим «тут помню, тут не помню», можно меня одурачить? Так я и поверил, что деревенская Дуська может с лёгкостью уконтропупить целое подразделение эсэсовцев, потом расхреначить на дороге ещё одно подразделение вермахта, взяв в плен офицера, затем поднять на воздух половину железнодорожной станции, да ещё и подбить несколько танков противника во встречном бою. У тебя же на лбу высшее образование нарисовано. А по возрасту — едва школу окончила. Как такое может быть — не знаю. Может, объяснишь?
И только я открыл рот, чтобы закатить ответную ретираду, как был безжалостно прерван:
— Только не надо выдумывать! — глаза особиста превратились в смертельно-опасные прицелы, смотрящие, казалось, в самую душу, — Это ты другим лапшу можешь вешать про своё деревенское происхождение. Я же вижу перед собой вполне взрослого, достаточно умного человека, получившего хорошее образование и владеющего, как минимум, несколькими военными профессиями. У нас машину водить — и то редко кто умеет. А ты спокойно освоила бронетранспортёр. Из пушки, вон, стреляла. И не просто так, а весьма результативно. Да и стрелком оказалась отменным. А свой якобы деревенский акцент лучше никому больше не демонстрируй — раскусят в два счёта. Здесь так не говорят. Кстати, восстановить твой комсомольский билет мне вполне по силам. Вот документов о том, что ты «Ворошиловский стрелок», увы, как-то не обнаружилось. Но стреляешь так, что любому снайперу завидно. Как так?
— Как, как… — так и хотелось язвительно выдать «каком кверху», но я прекрасно понимал, что хожу по грани.
И потому решил выдать полуправду:
— Не всё вам рассказала. Кое-что, всё-таки, помню. Но амнезия действительно наличествует. Просто осознала себя лишь с того момента, как воскресла…
Пришлось рассказать особисту слегка урезанную версию осознания себя в потных лапах эсэсовца-насильника. Естественно, без подробностей о том, что моё сознание прибыло в тело Ольги из какого-то другого места (или даже мира).
— Так что откуда я столько всего знаю и умею, для меня самой загадка, — окончил я своё повествование, — Можете меня пытать, но ничего сверх того, что уже рассказала, не скажу — ибо не знаю. Для меня самой всё, что сотворила, просто невероятно. Могу только напомнить, что с людьми, побывавшими за гранью, вполне могут твориться какие-то невероятные чудеса: одни начинают говорить на неизвестных ранее языках, другие приобретают неведомые ранее знания и умения. Я, похоже, из последних.
— Вижу, что не врёшь. Недоговариваешь — это да. Но не врёшь, — удовлетворился старлей. Но тут же подколол — Особенно впечатлили слова «побывавшие за гранью». Ну точно Дунька-доярка!
Неожиданно, рассмеялись оба. Ведь ясно же: я не тот, за кого себя выдаю, и особист об этом знает. Но пока мы идём в одном направлении — не возражает и лезть в душу не пытается. Паритет-с…
Отсмеявшись, Василий Иванович вдруг посерьёзнел и продемонстрировал фото своих родных. На маленькой фотокарточке были запечатлены все четверо: Василий Иванович с женой и детьми. Внимательно изучив лица детей, вернул фото владельцу. Как-то так получилось, что тяжко вздохнули оба одновременно. Затем мой собеседник вернул фотоснимок в нагрудный карман и продолжил:
— Даю тебе ещё два дня на приведение себя в порядок. Послезавтра с утра переводишься на новое место. А пока ознакомься с документами.
И особист подсунул мне пухлую папку, набитую под завязку. Материалы пришлось изучать при нём.
Думал, попытаются сделать из меня некоего «сексота» (секретный сотрудник), но старлей решил немного иначе:
— Не знаю, Оля. Может, я на холодную воду дую, но в нашей конторе официально оформлять тебя не буду. Есть, знаешь ли, некие факторы, из-за которых всё может пойти кувырком. Хотел сначала отправить тебя в Выползово — пристроить на время в качестве связистки в запасной полк. Но ситуация меняется очень быстро, да и время не ждёт. Светить тебя лишним людям совершенно не хочется: в нашем тылу и так полно вражеских агентов. Кто-то что-то увидит, кому-то шепнёт — и дело, считай, загублено. Поэтому пару дней ещё останешься при госпитале. Занимайся в сарайчике своей странной физкультурой, — тут выражение лица Василия Ивановича приобрело весьма хитрое выражение, — а затем к тебе подойдут. Скажут — от меня. Пойдёшь куда направят. Неделя (максимум — две) на подготовку. И в путь. Больше нельзя. Сама понимаешь. Всё остальное — в процессе.
Я, конечно, понимал, что время сильно поджимает. Да и сам стремился добраться до Лычково как можно быстрее. Но против физики не попрёшь: организм ещё не восстановился. А что я могу сделать в полудохлом состоянии? Но только собрался задать вопрос, как старлей взмахом руки остановил моё словоизвержение:
— Я хорошо осведомлён о состоянии твоего здоровья. Ты уж извини, но как ни неприятно это говорить, совсем выздоравливать тебе нельзя. Люди голодают. Особенно на временно-оккупированной врагом территории. Придёшь в деревню сытая, хорошо одетая — тут же вычислят. Будешь полуголодной оборванкой — сможешь сойти за свою.
— Если только немцы не получили ориентировку на одну сумасшедшую русскую, которая шла на восток, периодически обстреливая подразделения эсэсовцев, многие из которых благополучно отправились на тот свет.
— Да, это может стать проблемой… в том случае, если не удастся выдать себя за коренную жительницу Лычково. Именно тут помощь твоей сестры может стать просто неоценимой. Вы же, насколько я понимаю, близнецы. Мне дальше продолжать или сама уже обо всём догадалась?
Вот что значит особист: такую комбинацию придумал — просто не могу не восхититься его проницательностью! Куда уж мне с контуженными куцыми мозгами?
— А если кто-нибудь из местных проболтается о том, что мы с Дашей комсомолки?
— Не беспокойся, — ухмыльнулся особист, — Не проболтается.
— В смысле? — удивился я.
— Вы не комсомолки. И никогда ими не были.
— А, — уже в свою очередь ухмыльнулся я, — Так по поводу комсомольского билета проверка была — правду ли про свою память говорю?
— Ну, сама понимаешь: в нашем деле доверяй, но проверяй.