Пару мгновений ушло на осознание случившегося: я буквально застыл на месте, раскрыв рот и пытаясь понять что делать? Наконец, где-то в глубинах моей совсем заржавевшей соображалки вспыхивает “лампочка Ильича”, намекая на то, что решение принято и пора действовать.
Время растягивается тягучей, горько-сладкой патокой, щедрой рукой вливая в артерии слоновью дозу адреналина. Левая рука выхватывает колотушку, торчащую за поясом, вторая — быстро откручивает колпачок и…
Роняя его под ноги, прямо с места, делаю несколько длинных скачков навстречу новой угрозе. Мышцы от сумасшедшего напряжения чуть не рвутся, но послушно несут меня в “точку рандеву”, откуда без помех удастся добросить до железяки взрывоопасный подарочек. Успев увидеть подходящее укрытие, падаю рядом с ним на одно колено и, поудобнее перехватив рукоятку “колотушки”, дёргаю фарфоровый бублик. Мысленно прикидывая траекторию, на счёт “два” посылаю гранату по направлению так не вовремя появившегося панцера. Совершая обманный манёвр, резвым зайцем отпрыгиваю вглубь нашей позиции и тут же перекатом ухожу под защиту приглянувшегося мне укрытия, одновременно с этим выхватывая вторую "колотушку". Несколько фонтанчиков грязного снега тут же взлетают в том месте, где я был секунду назад, доказывая, что излишняя бдительность на поле боя ещё никому не повредила. До слуха доносится отдалённый звук татаканья какого-то автоматического оружия. Не пулемёт точно. Его на слух уже отличить могу. Скорее, что-то похожее на МР-40. Уж больно сухо щёлкает. Невидимый стрелок, на моё счастье, повёлся на манёвр и закономерно промазал.
Но думать над этим недосуг. От сильного рывка фарфоровый бублик пулей отлетает куда-то за спину, и в сторону панцера летит ещё одна граната. А я, с вою очередь, снова меняю позицию, смещаясь ближе к танку.
В данном случае от колотушек толку не сильно много, так как пробить даже тонкую броню она вряд ли в состоянии. Но такая задача и не стоит: главное — повредить кожух пулемёта, а если повезёт — то и ствол двадцатимиллиметрового орудия. И есть надежда, что часть осколков достанется щели мехвода, хотя бы ослепив того на некоторое время.
Повезло частично. Но так, как и сам не ожидал: панцер успел выпустить всего одну короткую очередь из пулемёта. Ни в кого не попал, но один из взрывов, похоже, либо ранил, либо просто напугал мехавода своей неожиданностью, отчего танк вильнул и вдруг развернулся к нам боком, провалившись второй гусеницей в траншею. И тут же заглох.
Башня провернулась ещё на несколько градусов, завершая начатое в начале манёвра движение, и бессильно уставилась стволом двадцатимиллиметровки прямо в небо. Пулемёт также затих: в воздухе для него противников не наблюдалось.
На пару мгновений всё застыло в шатком равновесии. И тут изнутри танка раздались какие-то звуки вроде удара металла о металл. Двигатель чихнул раз, другой, третий — и взревел дурным, визгливым голосом.
— Твою ж мать! — вдруг очнулся я, понимая, что если сейчас эта махина стронется с места — нам всем капут.
Глянув вокруг и, не найдя ничего подходящего, бросился к панцеру, на ходу доставая сразу две гранаты. Тут танк дёрнулся и, выворачивая гусеницами землю вперемешку со снегом, стал потихоньку вылазить из западни. Я едва успел всунуть “колотушки” между траком и катком, и прыгнуть на другую сторону, защищая себя от разлёта осколков. Сильный грохот и распустившаяся гусянка популярно объяснили, что диверсия удалась.
Осталось только… ой!
Пока разбирался с танком, до наших позиций добрались фрицы, напротив одного из которых я и оказался. Только он — с винтовкой, которую пытался направить на меня, а я — с пустыми руками. Пистолет в кобуре, нож и последняя граната за поясом. И расстояние — метра четыре. Захочешь — не успеешь: пока до него добегу — уж разок-то по мне выстрелить точно успеет. Даже если выхватить гранату — пока колпачок отвинтишь, пока бублик дёрнешь. Ещё и задержка перед взрывом. Да меня этот камрад за столько времени уже раза четыре убьёт.
А тут ещё сзади на башне перекошенной двойки откинулся люк и из него полезли пострадавшие от схватки со мной-любимым танкисты. Небось, тоже не безоружные. Только я даже развернуться не могу: возле камрада с винтовкой ещё два таких же фрица нарисовались — хрен сотрёшь.
Сердце пропустило удар. Похоже, писец котёнку — отбегался.
— Ложись! — вдруг донеслось сзади и я, не мудрствуя лукаво, тут же плюхнулся на землю, одновременно с этим смещаясь в сторону и переворачиваясь на спину.
В тот же миг заговорили сразу два автомата, кромсая в мелкое крошево камрадов, оказавшихся у меня за спиной. Я же в это время, изображая из себя гусеницу, пытался изъять пистолет из кобуры, быстро перекатываясь вправо-влево и пытаясь не подставиться под выстрел злобного танкиста, что пулял по мне из своего пистоля и жутко нервничал из-за того, что никак не мог попасть.
Наконец, каким-то чудом удалось вырвать ствол из кобуры и, практически не целясь, высадить в зловреда целых три патрона, один из которых угодил болезному прямо в лоб. И дело тут вовсе не в “сбившемся прицеле”, а в крайне неудобной позиции, из которой стрелял, и в конкретно уже так дрожащих руках: невозможно столько времени идти только на одном адреналине, постоянно блокируя боль в раненом боку и руке.
Вообще, после того количества насилия и побоев, что выпали на долю Ольги от эсэсовцев, можно было уже несколько раз “ласты склеить”. Держусь только на адреналине, да и тот уже, по идее, давно должен был закончиться. Ах, да, “первитинчик” же ещё, ети его, слегка помогает. Хотелось бы знать цену последствий, но, боюсь, сейчас не до этого. До этих последствий ещё дожить надобно.
— Козёл! — плюнул я в сторону ухайдоханного мной бравого немецкого танкиста, пытаясь встать на ноги.
И только принял позу “зю”, обернувшись к ребятам, чтобы поблагодарить за помощь, как рядом со мной шлёпнулась “колотушка”.
— А-а-и-и-э-у-у! — завопил я, как заправский спринтер стартуя в сторону танка. Даже на ноги не успел встать. Так, на “четырёх костях”, кверху задом и почесал.
Ещё успел увидеть (даже сам не понял каким образом) высунувшуюся из другого люка харю второго танкиста вермахта, как сзади раздалось неприятное “Бах”, сопровождаемое звоном осколков по броне. Благо, скорость оказалась несколько выше ожидаемой и я в головокружительном прыжке — точнее, лягушачьем скачке (иначе, как танцем пьяной лягушки устроенный мной кордебалет сложно было назвать) — успел сигануть за борт “двойки”, укрыв таким образом свою пятую точку от неприятностей. Самое интересное — даже пистолет не потерял: так из руки и не выпустил.
Блин, да когда же эти гады кончатся? Бросил взгляд вправо — там лейтенант активно добивает диск ППШ по невидимым с моей стороны немцам. Рядом с ним ещё кто-то с неизменной “мосинкой” сокращает поголовье немчуры. Третьего не видно. Ведь было два автомата. Погиб? Вот ведь, засада. А что с другой стороны? Петрухи не видать. Либо заныкался куда, либо чухнул в медсанбат. Всё поле перед позициями усеяно дохлой немчурой и дымящимися танками, коих насчитал шесть штук. До наших коробочки не добрались всего ничего — и теперь чадили, застилая свет восходящего солнца чёрными клубами дыма.
У меня из оружия — пистолет, нож, да последняя “колотушка”. Как говорится, особо не повоюешь. Нужно что-то посерьёзнее типа пулемёта, которого, кстати, что-то давно уж не слышно. На бывшей моей позиции так и стоит орудие, готовое к бою, но целых танков пока не видно. Зато появилась очередная волна немчуры. Судя по тому, что не лезут на рожон, а грамотно перебегают от укрытия к укрытию — бывалые вояки. С такими тяжко будет бодаться. Сейчас бы причесать их из пулемёта, да тот, отчего-то, молчит. Либо из пулемётчиков никого в живых не осталось, либо выжидают, пока гансы поближе подойдут. Надо бы глянуть: а то, неровён час, без пулемётного прикрытия останемся. Кстати, и "дегтяря" на правом фланге давно не слышно. Ох, и не к добру это.
Быстро высунувшись из-за танка, тут же спрятался обратно: близко подобравшихся к нашим позициям немцев, вроде, не видно, но парочка пуль по броне щёлкнула: какая-то фрицевская падла, похоже, по-прежнему посматривала в мою сторону. Видать, понравилось моё шоу с позорным бегством от гранаты на четвереньках. Ржали, небось, сволочи, до икоты. Ну да, цирк-то бесплатный: знай, гранат подбрасывай, да смотри вволю, как кто-то от взрывоопасных подарочков бегает.
Если менять позицию, то обязательно с другой стороны танка и рывком. А вдруг и фриц тоже так думает? Ладно, некогда рефлексировать. Наши активно огрызаются и, видимо, что-то готовят: вон, как-то подозрительно зашевелились. Тем более нужен пулемёт: если наши пойдут в атаку — нужно будет огоньком их поддержать.
— Лейтенант! — заорал я, перекрывая треск автоматных очередей.
— Что? — донеслось с его стороны.
— Чего там пулемёт молчит? Тебе к нему ближе.
— Ребят всех побило. Нас тут двое осталось.
— Чёрт. И я тут одна, похоже. Никого больше не вижу.
Я призадумался. Можно, конечно, метнуться к пулемёту. Но бежать довольно далеко. А можно вернуться на позицию пушчонки и приласкать немчуру осколочными. От орудийной позиции до ребят с “дегтярём” — всего ничего. Можно и к ним наведаться.
Стоп! Тут же танк. А в танке — пулемёт. Только как до него добраться? Прикинув полено к носу, понял, что хрен его достану, пока нахожусь под обстрелом: в верхнем люке застрял убиенный мной командир танка, а в люке мехвода торчит труп побитого осколками гранаты второго танкиста. Третий так и остался внутри. И совершенно неизвестно — жив или нет. Если жив — может нам какую-нибудь бяку устроить. Но пока танк перекошен и башня смотрит в небо — вроде, не особо опасен. Даже если башню развернёт, никуда не сможет попасть. Очень удачно танчик завалился: даже при желании целей для стрельбы ему не найти. А если начнёт башню разворачивать, рискует привлечь внимание и к своей персоне. Он-то не знает, что защитников осталось только трое. Скорее всего, поостережётся. Будет сидеть тихо, как мышь под веником. Своих ждать.
Ясно одно — о пулемёте двойки пока придётся забыть: я внутрь банально не смогу попасть — подстрелят.
Значит, надо идти к орудию.
— Лейтенант! — снова заорал я.
— Чего тебе? — снова отозвались с той стороны.
— Попробуйте добраться до пулемёта. А я пока фрицев осколочными приласкаю.
— Добро.
Глубокий вдох, выдох, вдох — и на выдохе я рванул. Ползти по простреливаемым со всех сторон позициям нечего было даже и думать. Зато в месте расположения пушчонки есть высокий бруствер, за которым можно укрыться. Плюс, близлежащая местность сильно изрезана ходами сообщения и разнообразных укрытий там предостаточно.
На позицию пушчонки влетел кувырком, обо что-то запнувшись. Отчего чуть не дюзнулся головой в металлическую станину. Но повезло, едри его. Раздавшаяся со стороны противника стрельба, сопровождавшая мой спринтерский забег, ничем мне не навредила.
Даже не успев перевести дыхание, подтянул поближе ящик с осколочными и втолкнул первый снаряд в казённик.
Так, ну кто там жаждет отведать свинцового угощения? Или из чего там снаряды делают? Ага — вот и первая группа желающих. Думали, что под прикрытием подбитой тройки сможете подобраться к позициям на бросок гранаты? А вот вам — получайте!
“Бах” — и группа из трёх фрицев, засевшая за корпусом подбитой тройки, в полном составе отправилась в мир иной. Они-то думали, что орудие выведено из строя и с моей стороны подлянки не ожидали. А я — вот он.
О, а вот ещё желающие: двое фрицев стали активно шевелить булками, пытаясь сменить ставшую вдруг такой неудобной из-за моего появления позицию.
И тут наши пошли в атаку. Я тут же перенёс огонь на задние ряды фрицев, чтобы те свалить не успели. Да и своих зацепить уж точно не получится.
“Бах”. “Бах”. “Бах”.
Войдя в раж, наводил и стрелял, наводил и стрелял. Пока вдруг не понял, что немцы кончились. Параллельно этому слух фиксировал татаканье пулемёта на левом фланге. Стало быть, лейтенант всё-таки добрался туда.
А что же наши с "дегтярём"? Быстро выглянув наружу, тут же спрятался обратно: вместо позиции бойцов — дымящаяся воронка. И Петрухи вообще нигде не видать. Добрался до медсанбата? Погиб? Чёрт его знает. Вот и повоевали, блин.