“Недобиток!” — от ощущения надвигающейся беды аж в голове зазвенело.
Скорее всего, передавил пушкарей на наших позициях и теперь прёт на меня, желая поквитаться за своих камрадов.
А тут позиция просто аховая: повернуть орудие не могу, бо силёнок на такую дуру в одиночку точно не хватит. Но в крайнем правом положении ствола кое-как могу гада зацепить. Главное, чтобы он окончательно не успел выйти из сектора обстрела. Немчура, похоже, это не хуже меня понимает и изо всех сил стремится обойти позицию как можно правее. При этом палит в белый свет, как в копеечку. Ну да, на полном ходу, да неровной местности эффект скорее психологический, чем реальный: все снаряды пролетают мимо. Боясь не успеть, немчура идёт “змейкой”, пытаясь сбить мне прицел.
А в моей калечной пушчонке, как назло, в стволе осколочный. Изо всех своих невеликих сил кручу маховики наводки и, в момент смены немцами направления движения, успеваю дать выстрел по гусянке.
Танк, словно наткнувшись на препятствие, резко разворачивается и встаёт, как вкопанный, при этом не переставая доворачивать ствол в моём направлении.
Пихаю в ствол бронебойный. Танк — вот он. Только чуть подкрутить маховики…
Чёрт! Проклятый панцер почти успел выйти из сектора обстрела: на линии прицела торчит только край башни. Чуть опустив ствол, понимаю, что можно попытаться влепить ему под погон, дабы заклинить башню и не дать по мне выстрелить.
Навожусь и, уже дёргая спуск, понимаю — не успел.
Тёмный зрачок затаившейся смерти смотрит, кажется, прямо в душу. На конце башенного орудия вспухает огненный цветок и оглушающе-яркое пламя ревущим потоком смахивает меня с позиции. Точно также, как ураганный ветер сносит невесомую пушинку.
“Чёртов танкист! Достал, всё-таки…” — вякнуло напоследок подсознание перед тем, как отправиться в страну розовых слоников: по ушам долбануло взрывной волной и в голове словно выключили рубильник — мгновенно наступила благословенная темнота…
Медсанбат. Часть 1
Странности начались при пробуждении почти сразу: едва продрав глаза, уткнулся взглядом в белёный, но уже давненько не обновляемый свежей известью потолок. Повернув голову набок, увидел занавеску, огораживающую закуток, в котором и находился. С другой стороны — бревенчатая стена, обшитая досками.
Это что за русское народное творчество? Изба — не изба, баня — не баня. Может, склад пиломатериалов какой? Склады, вроде, широкие и длинные. А судя по тому, что в моём закутке довольно светло, но никаких ламп дневного света поблизости не наблюдается, в помещении обязательно должны присутствовать окна. Свет уж очень на дневной похож. Вопрос даже не в том, где я (это, конечно, тоже, но попозже), а в том, почему меня занавеской оградили?
Я на каком-то привилегированном положении? Хм… А что вообще было до того, как здесь оказался? Судя по ощущениям, меня долго и упорно колотили. Причём, судя по всему, не только снаружи, но и изнутри. Низ живота болит просто зверски. Не менее сильно болит и дёргает левый бок и правая рука. Да в голове такое впечатление, будто огромные валуны с места на место перекатываются. Двоения в глазах, вроде, не наблюдается, но трещит моя головушка садовая преизрядно. Во рту, как водится, пустыня Сахара. И в помещении запашок какой-то странный. Несёт давней, застоявшейся кровью, гноем, потом и… карболкой? Больница?
Ах, да. Меня же снарядом, выпущенным из танка, приложило. Стоп! А я вообще целый? Руки, ноги, голова, печень, селезёнка? Хм, руки-ноги, вроде, шевелятся. На конечностях в сумме двадцать пальцев, голова на месте. Уши присутствуют, глаза тоже. Недостачи зубов не ощущается. Новых дырок в организме, вроде, не наделали. Только контузило, что ли?
Укрыт, похоже, какой-то простынёй. А, нет, это одеяло такое тонкое. Стащил его с себя и непонимающим взглядом уткнулся в две здоровенные выпуклости, на которых иссиня-чёрные синяки уже понемногу стали сменяться желтизной. Блин! И эти две главные подружки любой женщины никуда не делись. А я уж понадеялся, что всё произошедшее — просто неимоверно затянувшийся страшный сон.
“Гематомы потихоньку рассасываются, — отстранённо отметило сознание, — а чего я голый?”
Ну да, из одежды — лишь повязки вокруг торса и правого предплечья, да сползшее чуть ниже пояса одеяло. Руки что-то слушаются плохо: чувствительность какая-то дубовая и реакция крайне замедленная. Не сразу по одеялу и попал. А стянув, теперь не знаю — удастся ли натянуть обратно?
— Хоть бы ночнушку какую дали, — недовольно пробурчал внутренний голос.
Это я что, вслух сказал? Неожиданно-скрипучий, хриплый полушёпот резанул по ушам и стал тому подтверждением.
А язык-то заплетается — просто ужас. Губы как деревянные. Выговорить слово — целая проблема. Будто пил, не просыхая, целую неделю, после чего говорить почти разучился.
— Сестра! — вдруг раздалось совсем рядом, — Тут ваша ранетая очнулась.
Вот так вот: не раненая, а “ранетая”. Деревенский говор? Голос — не чета моему каркающему — чёткий, да звонкий. Парню, видимо, лет двадцать, не больше. Так и захотелось в ответ гаркнуть: “А кто это там такой молодой, да ранний?”. Но было не до того: от его слов голову прострелило такой дикой болью, что из груди вырвался непроизвольный стон и на глаза навернулись невесть откуда взявшиеся слёзы.
Причём, парень, вроде, не сильно громко и сказал. А эффект — как от гранаты, рванувшей возле уха. Да и слёзы эти: лишней воды в организме не наблюдается, пить хочется просто неимоверно. Откуда жидкость-то?
С трудом пережив вспышку боли и кое-как сообразив, что ко мне сейчас нагрянут гости, постарался быстро привести себя в порядок: снова (хоть и с трудом) натянул одеяло чуть не до подбородка. Ибо негоже встречать красавицу-санитарку в столь непотребном виде.
Почему красавицу? Так её приближение к моему закутку сопровождалось очень бурной реакцией мужского контингента, размещавшегося, судя по всему, в оставшейся части помещения: со всех сторон раздавались бодрые приветственные возгласы и шутки-прибаутки. А такого не бывает, если представительницей слабого пола является крокодил. Либо внешне, либо внутренне. Ибо красивых стерв не любят точно также, как и страшненьких монахинь. К сожалению, поговорка “встречают по одёжке, а провожают по уму” далеко не всегда работает. На внешний вид внимание обращают в первую очередь. И если не повезло уродиться красивой — мало кто из мужиков на такое “счастье” позарится, пусть даже та девушка будет “семи пядей во лбу”.
Наконец, занавески всколыхнулись и в мой закуток вихрем влетела молоденькая девчушка-хохотушка, по совместительству являющаяся санитаркой. Вся такая светлая, воздушная (в смысле, лёгкая, а не полная, как многие могли подумать), с неизменной улыбкой на устах. Этакий живчик невысокого росточка, не любить который просто немыслимо: яркий кусочек солнышка среди серой и мрачной обыденности. Глядя на неё, губы поневоле сами начинают растягиваться в улыбке. Ну просто физически невозможно рядом с такой девушкой быть хмурым и больным. Однако, красивой я бы её не назвал: рыжая, с веснушками на лице, да носиком-кнопочкой. Симпатичной — это да. И ещё — солнечной. Но до того своей, родной, что захотелось вот так, просто, обнять её и затискать до умопомрачения. Эх, огонёк…
— О, я смотрю, вы уже очнулись! — жизнерадостно пропищала эта пичуга, — Как самочувствие, как настроение?
— Пить, — коротко прохрипел я, не прекращая, впрочем, глупо улыбаться.
— Сейчас, сейчас, — засуетилась девчушка, тут же откуда-то достав полулитровую кружку с водой. Характерная форма ручки (половина сердечка*) дала очередной толчок воспоминаниям, окончательно убедив меня в том, что я реально “вляпался” в Великую Отечественную. Ведь именно такие кружки производили в тридцатых-сороковых годах двадцатого века.
*Фляги, кружки: https://flyagi.livejournal.com/56754.html
Ну прям как в том бородатом анекдоте: “А на третий день Орлиный Глаз заметил, что у сарая нет одной стены”. Так и здесь: кучу немчуры и эсэсовцев на тот свет отправил, несколько танков подбил. И только теперь, как до жирафа, дошло: Великая Отечественная на дворе. Ну не идиот ли? Или последствия “первитинчика” дают о себе знать? Да ещё и контузия эта, будь она неладна! Думать — и то тяжко. Все эти мысли молнией… хотел сказать пролетели, но реально — еле проползли в моём воспалённом воображении. И были тут же выметены прочь одной единственной мыслью: “Пить!”.
Словно драгоценную вазу (спасибо девушке за это) осторожно приподняла мне голову и приложила край посудины к моим губам.
Хоть, по ощущениям, голову мог поднять и сам, но, ей-ей, было весьма приятно и я просто позволил этому случиться.
Выбулькав кружку, попросил ещё. Но на этот раз сделал уже всё сам, кое-как приняв сидячее положение и вцепившись в эмалированную посуду обеими руками. Иначе никак не получалось: координация — ни к чёрту, руки мелко трясутся, да и ощущаются словно чужие. Я так хотел пить, что даже свалившееся с плеч одеяло, оголившее торс, совершенно меня не смутило. Однако, похоже, смутило собеседницу, что, всплеснув руками, тут же прикрыла ладонями рот, попытавшись задавить рвущийся из груди крик.
Употребив и эту воду, протянул опустевшую тару девчушке:
— Здрасьте-приехали! — медленно проговорил я, увидев прямо перед собой её большие, как блюдца, испуганные глаза.
Пришлось тщательно выговаривать каждое слово: язык по-прежнему еле шевелился, из-за чего речь звучала крайне невнятно. Да и организм на любую попытку управлять им реагировал очень вяло, нехотя, с большой задержкой.
— За воду — большое спасибо. А глаза чего такие большие? Привидение увидела?
Проследив за взглядом девчушки, понятливо хмыкнул и кое-как натянул одеяло на грудь.
— Что, тоже думаешь, что большие? — попытался я хитро подмигнуть егозе, но вышло, видимо, “не очень”, - Ох, и намаялась я с ними: как ни повернусь — везде мешают. Да ещё и не всякая одёжка налазит.
— Что, простите?.. Я сегодня только… Вчера вас другие принесли. Я даже не знала… — попыталась оправдаться моя собеседница, вмиг покраснев как варёный рак.
— Да ладно тебе, — махнул я рукой (на самом деле едва её на весу удержал), поддерживая имидж “крутого рубахи-парня”, - Нешто так плохо выгляжу?
А сам едва сдержался, чтобы не застонать от терзавшей голову боли. Да и с речью — просто катастрофа. Говор — как у заправского инсультника с частично парализованным лицом. Кошмар! Однако, при этом всё ещё пытаюсь выдать улыбку “на все сто”: зачем девочку ещё больше пугать?
— Тебя как зовут, красавица? — продолжил я разговор.
— Анюта, — ответило это невинное голубоглазое чудо.
Господи, да что ж это деется? Санитарками уже дети работают. А тут кровь, кишки, запахи всякие неприятные. Да ещё и пациентки попадаются — краше в гроб кладут.
— Анюта, — глубокомысленно пробормотал я, — Анютины глазки, стало быть. А что, голубоглазка, можно ли мне как-то одежду свою получить? Да и в сортир прогуляться бы не помешало.
— Так одёжа — вон, на спинке кровати висит. А что до ветру — так я сейчас утку поднесу. Рановато ещё вам вставать.