Даже не понял: панцирная сетка вообще не чувствовалась. Лежанка ощущалась скорее как твёрдая доска, прикрытая сверху мягким матрацем. И откуда кровати? Прям не война кругом, а сплошной санаторий.
— Давай попробуем, — и призывно махнул рукой, отчего сам себя чуть не зашиб — насилу удалось удержать конечность, — Помоги-ка подняться.
Девушка заколебалась, было, но я оказался весьма настойчивым. Так что пришлось ей подхватить меня под руки, а мне немного напрячься, ибо координация движений (точнее — её почти полное отсутствие) удручала. Наконец, кое-как удалось встать на пол и выпрямиться.
— Ой, ё… — голова пошла кругом.
Враз ослабевшие ноги напрочь отказались держать тяжёлое тело и я тихонечко сполз на пол. Рот наполнился тягуче-горькой слюной и сильно замутило. Однако, рвать, похоже, было просто нечем и желчь удалось удержать в пустом желудке. Хоть воды я выпил почти целый литр, но, судя по отсутствию реакции организма, получившего серьёзную контузию, сделал вывод, что та даже до желудка не успела добраться — всосалась просто моментально.
Кое-как вернув вертикальное положение (чему весьма поспособствовала Анюта), тут же плюхнулся обратно на лежачее место и снова натянул одеяло до подбородка, после чего тыльной стороной ладони, едва не промахнувшись неестественно затяжелевшей, неподъёмной рукой, смахнул крупные капли холодного пота со лба.
Перед глазами плясали тёмные круги, а вестибулярный аппарат взбрыкнул, выдав очередную порцию “вертолётов”.
— Извини, Анютка, едва слышно пробормотал я, дыша, как загнанная лошадь, — Что-то я переоценила свои возможности. Давай быстрее сюда свою утку, а то, неровён час, большую лужу тут сделаю.
Санитарка, громко сглотнув (сама, видать, испугалась не меньше меня), тут же принесла требуемое. Кое-как справив нужду, дождался возвращения девушки после выноса содержимого, и спросил, уповая на правильность выбранной линии поведения:
— Слушай, а как я сюда попала? Что вообще произошло? Голова трещит — мочи нет. И кружится. Да и ноги не держат. Меня что, каким-то бревном по голове отоварили? Ничего не помню.
— Я же говорю: знаю только о том, что у вас сильная контузия и два ранения. Ну и ещё кое-что, о чём вслух не говорят.
— Хм-м… — нахмурился я.
О чём это таком она вслух говорить не хочет? О выжженной на животе звезде или о том, что пониже? Ладно, спрашивать не буду, а то, не дай Бог, ещё ответит. Не надо, чтоб слышали. Как говорится, многие знания — многие печали.
— В общем, понятно, что ничего не понятно, — пробурчал я, — А где мы хоть находимся?
— Дык, Сучки это. Медсанбат в здании школы организовали. Тут до передовой-то — рукой подать — всего километров десять-пятнадцать будет. Правда, когда наши Парфино взяли, дальше ходко пошли. Может, уже дальше.
— А когда, когда Парфино взяли? — волнуясь, пролепетал я.
— Дык, два дни тому, — удивилась Анютка, — А что?
— А сколько я тут уже лежу?
— Третий день пошёл уж. Вот, как взяли Парфино, так вас сюда и принесли.
Ох, ничего ж себе: почитай, два дня в отключке провалялся. Неудивительно, что в момент пробуждения к воде присосался — не оторвёшь. Если честно, я и сейчас пить хочу. Пришлось снова попросить медсестру принести мне водички.
Ну я и водохлёб: Анютка, чтобы не бегать два раза, принесла целую флягу, а я её в один присест вылакал. Между прочим, три четверти литра, как-никак.
Лишь после этого почувствовал, что напился. И тут же обессиленно откинулся на подушку. Даже такое простое действие отняло почти все силы. Да ещё и мутить снова начало. Но на этот раз организм с тошнотой справился гораздо быстрее, не успев вызвать ни одного рвотного позыва. Отключка, видать, на пользу пошла: по сравнению с тем, как чувствуют себя люди с серьёзным сотрясением мозга, у меня вообще, можно сказать, ничего нет.
Слегка придя в себя, с интересом уставился на собеседницу и попытался-было дальше её расспросами “запытать”. Но не повезло: оказывается, день только начался и держать Анютку дольше никак бы не получилось — в медсанбате полно раненых, которым требовалась её помощь. Так что, улыбнувшись напоследок, девчушка пошла заниматься своими прямыми обязанностями, не забыв, впрочем, задёрнуть занавеску за собой.
На некоторое время я оказался предоставлен сам себе, чем и воспользовался, чтобы немного подумать. В принципе, думать-то особо было незачем. И даже больше того — нечем, так как в голове — сплошная болтушка.
Казалось бы, спешить никуда не нужно — знай, лежи, да выздоравливай. Но как же я ошибся в своих выводах…
Ни с того, ни с сего взбрыкнула память, раз за разом возвращая в ту самую — первую — злосчастную деревню, где что-то вернуло меня к жизни (или кто-то). А перед глазами прямо воочию возникла вереница людей, которых сожгли живьём. И каждый из них с укором смотрел на меня пустыми глазницами, как бы спрашивая: “Что же — так и простишь нашу смерть этим тварям в человеческом обличье? Небось, решил, что уже всё: не бабское, мол, дело — воевать? А сколько таких, как мы, на земле русской — знаешь? Забудешь? Простишь? Нешто сможешь?..”
От собственного бессилия хотелось просто волком выть и на стены лезть. Но ведь пока не встану на ноги — ничего не смогу сделать. И от осознания этого только ещё больше психовал и ярился, тихо поскуливая и скрежеща зубами, стараясь только, чтобы не услышали.
Вот в таком виде меня и застал доктор: мечущимся по кровати, в остервенении, до крови кусающим губы и со слезами на глазах.
— Что же ты, дочка, так мучаешься-то? Больно?
Разглядев сквозь мутную пелену на глазах этакого старичка-боровичка с козлиной бородкой и очками-пенсне на носу, смог лишь кивнуть, не в силах произнести ни слова. И какая разница, что боль была скорее психологической, чем физической.
— Ничего, ничего, потерпи, милая, — присел на табурет рядом с кроватью мой новый собеседник, — И рад бы помочь твоему горю, но с лекарствами сейчас — сама понимаешь: на раненых бойцов — и то не хватает. Операции — страшно сказать — без наркоза делаем: некоторые, вон, от болевого шока загибаются. И всё — война проклятая, будь она неладна! Сколько горя уже принесла. И сколько ещё принесёт…
— Я… понимаю… И не прошу ничего! — наконец, кое-как удалось совладать с собственным горлом и протереть ладонями глаза — Доктор, скажите, это надолго?
— Надолго ли ты у нас? — вопросительно взглянул на меня собеседник, — Пока не знаю. Зависит от того, насколько быстро пойдёшь на поправку. Вообще, конечно, есть и ограничения: мы, как ты уже поняла, не тыловой госпиталь, а медсанбат. И потому, как фронт сдвинется, — мы за ним, стал быть, следом. Так что, скорее всего, тебя скоро в тыл отправим.
— А можно я здесь, с вами? — вдруг отчаянно вцепился я в доктора.
И от резкого движения заскрежетал зубами — в голове будто граната взорвалась, на короткое время выкинув сознание из реальности. Пришёл в себя в тот момент, когда ощутил на лбу влажную, прохладную тряпицу — доктор деловито протирал мне лицо.
— Я быстро поправлюсь — вот увидите! Только не надо меня в тыл отправлять, — простонал я, едва обретя способность говорить.
— Ух, какая боевая на мою голову выискалась, — усмехнулся доктор, — Не только от меня это зависит. Тобой, вон, уже и особист наш интересовался. Не ровён час, скоро сюда заявится. А у меня даже амбулаторная карта не готова: санитары, что принесли тебя, только и смогли сообщить, что зовут Ольгой. Что мне в документ-то вписывать?
— Так и пишите — Ольга! — поморщился я, мысленно проклиная не вовремя проявленную особистом бдительность. — А больше ничего не помню. Память отшибло.
— О, как… — от неожиданности доктор хлопнул себя ладонями по коленям, — А меня Пал Палычем кличут… Военврач я, дочка… Вот оно как, стал быть…
На некоторое время напряжённость буквально повисла в воздухе.
— Ты хоть помнишь, как контузию получила? — вновь попытался прояснить ситуацию военврач.
— Помню только взрыв — будто в лоб кувалдой зарядили… и тишина, — послушно выдал я на гора результат собственных измышлений, — Больше ничего. Даже фамилию свою назвать не могу — не помню.
— М-да… — закряхтел Пал Палыч от досады, — И что же с тобой прикажешь делать?
— Понятия не имею! — вяло улыбнулся я, — Это же вы доктор, а не я. Откуда мне знать, что в таких случаях делают?
— Ладно, отдыхай пока. Выздоравливай. Раз ничего не помнишь — какой с тебя спрос?
— Так сами ж сказали, что особист скоро пожалует.
— Ну, сказал. И ты ему скажи… что-нибудь. В общем, пойду я. Самочувствие у тебя, как посмотрю, неплохое. Для контуженных, я имею в виду. Процедуры для таких случаев у нас стандартные: покой и лежачий режим. Другие ранения не особо серьёзны: так, шкуру немного попортили. Заживление идёт хорошо. Меня ещё немного беспокоят твои внутренние органы. Но и там пока тоже всё идёт чередом. Так что не переживай: всё будет хорошо. Спи, да отъедайся. А через пару дней… ну, может и больше, — посмотрим.
https://military.wikireading.ru/38583
На удивление, день прошёл спокойно: никто меня так и не потревожил. Только Анютка забегала несколько раз: кормила помаленьку с ложечки, да утку подносила.