Но цезарю и я могу подать совет,
Как подданных своих держать на расстоянье,
Дабы положенной не преступали грани.
Бурр
Поступок цезаря я объяснить хотел,
И в мыслях не было касаться прочих дел.
Но объяснения ты слушать не желаешь,
А между тем вину на Бурра возлагаешь.
Что ж, выложу тебе всю правду напрямик:
Я воин, госпожа, к прикрасам не привык.
За то, что ты моей доверила опеке
Нерона юного, признателен вовеки,
Но разве клялся я, что бережно взращу
Одно покорство в нем? Владыку превращу
В послушного слугу? Ты видишь в нем лишь сына,
Я - императора и мира властелина.
За совесть, не за страх отчизне я служу
И перед ней ответ бестрепетно держу.
Ты нас приставила к Нерону для того ли,
Чтоб сделать цезаря игрушкой чуждой воли?
Ужель растлителей средь ближних не нашлось
И меж изгнанников {52} отыскивать пришлось?
Был Клавдий окружен угодливой толпою,
Льстецов не перечесть, а нас, ты знаешь, двое.
Им было б на руку, чтоб твой державный сын
Беспомощным юнцом остался до седин.
Чем недовольна ты? Везде и всюду в Риме,
Как имя цезаря, чтут Агриппины имя.
Ты тем уязвлена, что он к твоим ногам
Державу не кладет и управляет сам?
Он к матери своей питает уваженье,
Но уважение не значит униженье!
Нет, нерешительный, робеющий Нерон
Не станет Цезарем, хотя и цезарь он.
Рим счастлив, что теперь отпущенник в опале:
Те трое {53} столько лет его порабощали,
Но император наш ему права вернул,
И, спину распрямив, всей грудью Рим вздохнул.
Жестокая пята народ не попирает;
На поле Марсовом собравшись, избирает
Он магистратов сам; в нем ожил вольный дух;
Склоняет цезарь наш к легионеру слух
Он знает, быть вождем один лишь тот достоин,
Кому и честь, и жизнь вручает слепо воин;
Тразея доблестный в сенате вознесен;
Ведет когорты в бой отважный Корбулон; {54}
Не оклеветанный, а клеветник в пустыне...
Что ж, если к нам двоим Нерон не глух и ныне,
Какая в том беда! Мы не жалеем сил,