Тайна окутывает уже его появление на свет. Как повествует летопись, мать родила Всеслава «от волхвования», это значит при участии языческих жрецов-волхвов. На голове у младенца имелось загадочное «язвено», которое волхвы приказали матери завязать, чтобы сын носил его до смерти. Возможно, это была какая-то язва, а возможно, большое родимое пятно, которым отмечает своих избранников небо.
Современники и потомки верили, что этого князя небесные силы наделили вещей душой и сверхъестественными способностями превращаться в серого волка, в ясного сокола или в тура с золотыми рогами. Уже при жизни о нем слагали легенды. Во всех восточнославянских землях из поколения в поколение передавались былины о Волхе Всеславиче — мудром властелине, смелом воителе, сыне княжны и лютого Змея, победителе индийского царя. Прообраз Волха — полоцкий князь-волхв. Так считает и знаток славянской древности академик Дмитрий Лихачев.
Если верить былинам, Всеслав стал князем в пятнадцать лет. Таким образом, волхвы держали на руках младенца в 1029 году. Многие читатели этой книги имеют возможность дожить до 1000-летнего юбилея знаменитейшего из наших князей, о котором восхищенно писал автор «Слова о полку Игореве». Именно в полоцком князе, удачливом сопернике самого бога Хорса, он видел государственного мужа, которого так не хватало славянам перед угрозой нашествия с востока.
Летописцы сообщают, что, выполняя волю волхвов, князь всю жизнь носил на голове перевязь. Спрятанному под ней таинственному «язвен; приписывали «немилосердность Вес слава на кровопролитие». Чародей действительно пролил немало вражеской крови, но большая часть его долгоп княжения была все же посвящена мирным заботам. Десять лет он жил в согласии с Ярославом Мудрым, потом еще десять с его сыном, киевским князем Изяславом, которому полочане помогали воевать с кочевниками-торками. Как раз с тех мирных времен, с середины XI века, плывет над Двиной величественный корабль Софийского собора.
Всеслав возвел храм в честь святой Софии, чтобы заявить о равенстве с Киевом и Новгородом, где такие соборы появились несколько раньше. Новый храм стал сердцем древнебелорусского государства. В Софии не только молились — принимали послов, объявляли войну и подписывали мир, хранили княжескую казну и основанную сыном Рогнеды Изяславом библиотеку, скрепляли печатью стольного града торговые соглашения. Тут ученые монахи выводили строки Полоцкой летописи (отрывки из нее в XVIII веке еще читал российский историк Василий Татищев).
Мирная жизнь кривичского властелина с соседями закончилась в 1065 году, когда полоцкая дружина совершила поход на Псков. Под 1066 годом киевский летописец оставил следующую запись: «Пришел Всеслав и взял Новгород с женщинами и с детьми, и колокола снял со святой Софии».
После этого Всеслав около четверти века провел в войнах: испытал радость побед и горечь поражений, сидел в киевской тюрьме, был освобожден и провозглашен великим киевским князем, однако вскоре вернулся на родину. В 1077 году на Полоцк пошел войной черниговский и смоленский князь Владимир Мономах. Поход завершился неудачей, и тогда в следующем, 1078, году Мономах собрал дружины всех южных княжеств, позвав на помощь новгородцев и половецкую орду. И вновь Полоцк выстоял.
Всеслав с Мономахом столкнулся еще раз. Тот нападал с половцами на Менск и не оставил в городе «ни челядина, ни скотины». Были и другие битвы, но, когда восточнославянские князья собрались в 1097 году на съезде в Любече, чтобы договориться каждому держать «вотчину свою», Чародей не приехал. Он не имел нужды что-то с кемто делить: есть держава, где мирно живут христиане и язычники, есть войско, которое защитит княжество от любого врага. При Всеславе Чародее кривичская земля достигла вершины своего могущества. По своей территории Полоцкое княжество не уступало таким тогдашним европейским странам, как герцогство Баварское или королевство Португальское. Кроме столицы, где жило около 10 тысяч человек, оно насчитывало шестнадцать городов: Витебск, Браслав, Заславль, Усвят, Копысь, Орша, Менск, Лукомль, Логойск, Борисов, Друцк, Голотическ, Стрежев, Городец, Ордск и Кривичгород (на месте современной Вильни). Власть Полоцка распространялась на Нижнее Подвинье до самого Балтийского, или, как его тогда называли, Варяжского, моря. На землях, где жили предки современных латышей, стояли города Герсика и Кукенойс, которыми правили полоцкие вассалы.
Комуто, возможно, покажется, что все равно это были задворки Европы. Однако родство полоцкой династии Рогволодовичей с домом византийских императоров Комнинов свидетельствует о высоком международном авторитете Полоцкой земли. Многие историки считают, что дочь Всеслава Чародея была женой византийского кесаря Алексея. Эти династические связи имели далекие политические и культурные последствия.
Земной путь Всеслава завершился в 1101 году. Значение его личности в славянском мире подчеркивает удивительно точная запись летописца: «Умер Всеслав, князь полоцкий, месяца апреля на четырнадцатый день, в девятом часу дня, в среду».
Всеслав Чародей оставил на генеалогическом древе полоцких князей мощную ветвь. Кроме дочери, благодаря которой в жилах византийских императоров текла кривичская кровь, у него было шестеро сыновей: Борис Рогволод, Давыд, Глеб, Роман, Святослав, Георгий и Ростислав.
У кривичей уже не было единой сильной руки. Менск, Витебск, Друцк, Логойск становятся столицами удельных княжеств, где правят Всеславичи. Однако тот, кто считает дробление государства проявлением его слабости, ошибается. Разделение на отдельные княжества было исторически неизбежно. Первой на востоке Европы на этот путь вступила Полоцая земля, что свидетельствует о более высокой ступени ее исторического развития.
Проехав победителем по новгородским улицам, Всеслав Чародей в начале 1067 года двинулся на Новогородок (Новогрудок). Этот город некогда построил Ярослав Мудрый, чтобы овладеть населенными литвой окрестностями и угрожать оттуда Полоцкому княжеству. Полочан вновь вела звезда удачи. Они выбили из Новогородка киевскую дружину и заявили о своих правах на земли Литвы. Вторая победа подряд чрезвычайно встревожила трех сыновей Ярослава Мудрого во главе с киевским князем Изяславом. В феврале того же года, объединив силы, они решили перехватить Чародея на пути домой.
Ярославичи правильно рассчитали, что возвращаться полоцкие дружины будут через Менск — укрепленный город на южной границе Полоцкого княжества, и решили опередить Всеслава. Увидев со стен громадное вражеское войско, менчане все же отважились защищаться, так как ждали, что вот-вот подоспеет помощь. Как рассказывает летопись, они «затворишася в граде», но противостоять соединенным силам всех южных княжеств не смогли. Защитников города ждала жестокая расправа: всех мужчин зарубили, а женщин и детей взяли «на щит», то есть в плен.
Всеслав не мог позволить врагу прорваться в глубь своей земли. Третьего марта войска полоцкого князя и Ярославичей сошлись вблизи сожженного Менска на реке Немиге. Неделю грозно стояли друг против друга в глубоком снегу, а потом «бисть сеча зла и мнози падеша с обе стороны». Благодаря «Слову о полку Игореве» о той сечи знают во всем мире. Преимущественно по поэтическим строкам «Слова» и можно сегодня представить битву: отрывистые приказы воевод, смертельные удары копий, звон булатных мечей, кипение крови на вытоптанном снегу и сладкое забытье раненых, которых быстро сковывал мороз. Летописи добавляют всего несколько слов — о том, что сечу начал Всеслав и что он «бишася крепко».
Киевская летопись совсем лаконична: Ярославичи, мол, победили, а полоцкий князь бежал. Оставим это на совести составителя летописи: возможно, он не только выполнял волю хозяев, но и искренне хотел той победы. Странно однако, что пристрастному киевлянину вопреки очевидным фактам верят серьезные современные историки. Верят, несмотря на то, что войско Ярославичей не пошло дальше на Полоцк, а закрепило «победу» отступлением в свои земли. Всеслав, хотя и дорогой ценой, отстоял кривичское государство.
Спустя четыре месяца враги встретились вновь, на этот раз под Оршей. Всеслав стоял с дружиной на правом днепровском берегу, Ярославичи — на левом. Киевский князь предложил решить спор полюбовно: дал клятву, что не причинит полоцкому властелину никакого зла, и закрепил ее принародным крестным целованием. Обещаний хватило лишь до тех пор, пока Чародей с двумя сыновьями не переправился 10 июля через Днепр и не вошел без охраны в шатер киевского князя Изяслава. Тот махнул рукой, налетели дружинники, и через мгновение трое Рогволодовичей лежали на земле, связанные веревками.
Отвезя пленников в Киев, их заковали в кандалы и бросили в страшную земляную тюрьму-поруб. Намерения Ярославичей были очевидны: извести род Рогволодов.
Однако история рассудила по-своему.
В 1068 году на Киевскую землю напали половцы. Ярославичи были наголову разбиты. Киевляне собрались на вече и потребовали от князя оружия и лошадей. Изяслав боялся, что, прежде чем идти на половцев, подданные рассчитаются с ним самим. Вечевые послы возвратились ни с чем, но успокоить народ было уже невозможно. В разъяренной толпе все чаще выкрикивали имя полоцкого князя-узника, лишенного свободы ненавистным Изяславом. Половина толпы бросилась к порубу, вторая двинулась на княжеский двор. Киевские бояре советовали своему хозяину послать верных людей, чтобы те обманом завлекли Всеслава к тюремному окошку и пронзили мечом. Изяслав не решился — велел седлать лошадей.
«Люди же освободили Всеслава из поруба на пятнадцатый день сентября, — свидетельствует летопись, — и прославили его посреди княжьего двора». Всеслав Брячиславич на семь месяцев стал великим киевским князем. За это короткое время он совершил стремительный поход на Тмутаракань, пригнал оттуда лошадей, которых не хватало для отпора «поганым». В конце того же года половцы почувствовали силу нового киевского властителя и, разгромленные, отступили в свое Дикое Поле. Возможно, именно в те семь месяцев Всеслав заслужил у автора «Слова о полку Игореве» похвалу за державный ум и справедливость: «Всеслав князь людям судяше, князем грады радяше».
Чужой город, ненадежная дружина, враждебное боярство. Отказались платить дань новгородцы, косятся соседние князья. Бежавший Изяслав тоже не желал прощаться с вотчиной и приближался к Киеву с войском тестя, польского короля Болеслава.
Чародей вел дружину на Изяслава, но через сотни верст его властно позвали колокола родной полоцкой Софии. Под Белгородом он тайно от киевлян оставил войско и выехал в Полоцк. Князь готовился к упорной борьбе, которая завершилась в 1074 году изгнанием из Полоцка киевского ставленника Святополка.
После смерти великого князя Всеслава Чародея Полоцкая земля разделилась на уделы, где правили его сыновья и внуки.
Наиболее значительной личностью в том поколении полоцкой династии был менский князь Глеб. Он, как и Всеслав, вынужден был воевать с Владимиром Мономахом. На этот раз борьба завершилась для Полоцка неудачей. В 1119 году Глеб попал в киевский поруб, где некогда сидел в кандалах вместе с отцом. История повторилась не до конца: восстание не освободило узника, вернуться на родину ему не довелось.
Когдато Глеб построил в киевском Печерском монастыре трапезную и пожертвовал монахам 600 гривен серебра и 50 гривен золота. Черноризцы молились за полоцкого князя, однако он подозрительно быстро, не просидев в темнице и года, отошел в мир иной.
жаву. Киевляне с союзниками наступали с четырех сторон — на Заславль, Логойск, Борисов и Друцк. По плану киевского князя Мстислава одновременный штурм полоцких городов был назначен на 4 августа, однако Логойск был взят на день раньше.
О дальнейших военных действиях летописи ничего определенного не сообщают. Известно лишь, что до столичного Полоцка враги не дошли. Это было результатом дипломатии: полочане изгнали из города своего князя Давыда Всеславича и пригласили его брата Бориса, еще одного сына Всеслава Чародея, который, видимо, больше удовлетворял Киев.
Борис правил недолго: в 1128 году он скончался, оставив память о себе в названии основанного им города Борисова и в так называемых Борисовых камнях, ценных памятниках эпиграфики — науки, исследующей древние надписи.
Один из этих камней можно сегодня увидеть в Полоцке рядом с Софийским собором. По обе стороны шестиконечного креста на нем высечено: «ХС. Ника. ГИ (Господи) помози рабу своему Борісу».
Взгляды историков на происхождение Борисовых камней существенно расходятся.
Существует мнение, что до принятия христианства эти валуны были языческими святынями. Высекая кресты, полоцкий князь будто бы боролся со старой верой, а заодно и увековечивал свое имя.
Академик Б. Рыбаков связывает появление княжеских просьб о Божьей помощи со страшным голодом 1127–1128 годов, когда мороз побил озимые, люди ели мох и солому, а в соседнем с Полоцком Новгороде родители, чтобы спасти детей от голодной смерти, даром отдавали их в рабство. Микола Ермалович полагает, что камни — свидетельства военных действий полоцкого князя, просившего накануне походов помощи у Всевышнего.
Старшего из Всеславичей похоронили в Борисоглебской церкви в Бельчицах. На тех, кто провожал Всеславича в последний путь, взирали с прекрасных фресок святые Борис и Глеб. Росписями этого храма исследователи восхищались еще в 20-х годах нашего века. Тогда в Бельчицах, там, где в нынешнем Полоцке переулок Юбилейный, еще стояли стены либо фундаменты четырех древних храмов. Один из них очень напоминал церкви, возводившиеся в раннем средневековье в Сербии и Болгарии, а также в Афонском монастыре в Греции.
Вместе со смертью Бориса отошли в прошлое и недавние вынужденные клятвы полочан Киеву.
Киевский князь Мстислав прислал кривичам приказ идти в поход на половцев. Всеславичи не просто отказались, но и посмеялись над Мстиславом: «Ты с Боняком Шелудяком (так звали половецкого хана) здоровы будьте оба и управляйтесь сами, а мы имеем дома что делать». Киевский властелин «вельми оскорбяся» и сразу после войны с кочевниками бросил против потомков Чародея дружины всех украинских земель.
Пятерых полоцких князей, а в том числе и отца Евфросинии Полоцкой Святослава Георгия, врагам удалось захватить в плен и увезти в Киев. После показательного суда их вместе с женами и детьми посадили на три больших челна и отправили в Византию. Тогда, видимо, и родилась белорусская пословица: «Мсщслау не аднаго сщснуу».
Византийский кесарь Иоанн, к которому прибыли изгнанники, приходился Рогволодовичам близким родственником, поэтому ссылка носила почетный характер. Кривичские князья не сидели в тюрьмах, а занимались привычным делом. Кесарь дал им воинов и послал против сарацинов (арабов), в войне с которыми полочане вскоре отличились и заслужили августейшую похвалу за воинское мастерство.
Пока князья воевали с врагами Византии, киевские наместники грабили Полоцкую землю, ходили походами на ее мирных данников, рубили головы гуслярам, которые отваживались петь былины о Чародее.
Третий раз — после «кровавой свадьбы» Владимира с Рогнедой и загадочных смертей Рогнеды, ее сына Изяслава и малолетнего Всеслава Изяславича — предпринималась попытка свести полоцкую династию со света. И вновь безрезультатно. Когда десятилетие спустя двое братьев Рогволодовичей, Иван и Василь, возвратятся из ссылки на родину, она уже будет освобождена от захватчиков. Полоцкое вече в 1132 году изгонит из города киевского ставленника Святополка и объявит князем внука Всеслава — Васильку, которому удалось избежать изгнания в чужие края.
Летопись сообщает: «Полочане же рекше: «лишается нас» и выгнаша Святополка, а Василка посадиша Святославича».
Жизненный путь этого выдающегося сына нашей земли начался в древнем Турове, известном летописцам с 980 г. Родной город Кирилла был столицей сильного княжества и одним из главных очагов восточнославянского просвещения. В богатых местных библиотеках хранилось рукописное Туровское Евангелие XI века, самая ранняя из известных науке книга, созданная на белорусских землях.
«Житие» Кирилла Туровского не сообщает точных дат начала и конца его земной дороги. Не очень богато оно и на иные сведения. Из «Жития» известно, что Кирилл был сыном богатых родителей, но «богатства» и «славы тленныя мира сего» его не привлекали. Вначале в отцовском доме, а затем в туровском епископском монастыре будущий писатель получил хорошее образование, усвоив знания и идеи и византийского, и римского мира. Есть основания считать, что Кирилл учился в Киеве. «Житие» сообщает, что он «добре извыче святых книг поучению».
Стремление глубже постичь мудрость «божественных писаний» привело юношу к решению принять монашеский сан. Надев ризу, молодой Кирилл занимался проповедничеством, «поучая мних» и мирян. Основательное знакомство с произведениями греческих авторов способствовало успеху его первых литературных опытов.
Образованность, красноречие и праведная жизнь еще в юности сделали имя монаха Кирилла известным. Но душа жаждала большего, и он «во столп вшед затворися, и ту с постом и молитвою паче себя тружаяся, и много божественная писания изложи».
Кирилл был первым восточнославянским монахом, совершившим духовный подвиг столпничества. Отрекшись от суетности мира, христианские подвижникистолпники обуздывали плоть и совершенствовали дух.
Затворившись в высокой деревянной башне, стоявшей на берегу Припяти вблизи монастыря, молодой монах молился и создавал свои вдохновенные повести, «слова», притчи, послания и поучения. Уже в это время к Кириллу пришла литературная слава. Его произведения переписывали, читали и заучивали наизусть во многих восточнославянских княжествах.
«Славен бысть по всей земли той, — повествует «Житие», — умолением князя и людии града того, от митрополита поставлен бысть епископом граду Турову». Кирилл оставил свою башню и стал епископом Туровским. Согласие на это он дал не сразу и, видимо, не раз потом с сожалением вспоминал прежнюю затворническую жизнь и долгие часы наедине с чистым пергаментом либо книжной страницей. Не случайно в конце земного пути Туровский вернулся в монастырь и жил «у святого Николы в Турове». Там незадолго до смерти он создал стихи-молитвы — ценнейшую часть своего наследия.
Туров похоронил земляка где-то около 1190 года. Спустя несколько десятилетий было сложено похвальное слово в честь бывшего епископа, в котором его называют вторым Златоустом, что «паче всех воссиял на Руси». Произведения Кирилла Туровского и сегодня восхищают образностью и проникновенностью, простотой и искренней заботой о духовном совершенстве соотечественников. До наших дней сохранились восемь его «слов» проповедей, несколько поучительных повестей («Повесть о белоризце и монахе», «Казание о черноризском чине») и притчей («Притча о душе и теле»), два канона, около трех десятков стихотворений.