— НЕТ, — тихо и твердо сказала я, мотая головой, — Не надо, пожалуйста. Я правда не хочу влезать в это настолько глубоко. А если вы ошибётесь — ведь окажется, что вы… ну, нарушили служебные инструкции без достаточных оснований? Что тогда будет со мной?!
— Как оперативный уполномоченный я могу принудить вас к любым действиям, — он улыбнулся — вот теперь-то он сказал это прямо! — При любом итоге нашего мероприятия я буду нести бСльшую ответственность.
— Не слишком-то оптимистично…
— У вас нет выбора, — повторил он, — Но я бы всё равно хотел, чтобы вы помогали мне добровольно.
— Все равно не понимаю, почему вы так упорно стоите на своём… И так ли нужно, чтобы я знала..?
Вместо ответа да Лигарра покачал головой, уставившись в импровизированный стол. Мне стало неловко. На миг показалось, что он не хотел мне этого выдавать, но я внезапно увидела очень уставшего человека. Да Лигарра был старше меня и несравненно более опытней — я даже представить не могла, груз каких решений сейчас лежал на его плечах.
— Вы поймёте, когда я расскажу, — твердо заявил он, — А теперь слушайте внимательно.
В свете фар мимо нас шныряла мошкара. На пни начала выпадать роса.
— Парси… то есть Лапарси да Ринн — мой давний друг. Мы знаем друг друга много лет, и с самого начала мне было ясно, что он — невероятно талантливый человек. Когда он стал ведущей фигурой «Каурры» — было закономерно, что мы стали работать в одной команде. Соответственно, я обеспечивал безопасность его разработок от проникновения извне. Мышление у да Ринна очень нестандартное. Хотя теоретическое обеспечение его проекта лежит в области фундаментальных законов динамики — так сказать, на поверхности школьного курса — понять и принять его гипотезу… очень сложно. Для человека с классическим воспитанием, я имею ввиду. Ввиду рода своей деятельности я классическим воспитанием не обременён. У нормальных же людей религиозные убеждения и своеобразные психические блоки бывают сильнее даже нужды искать мудрость. Потому машина, которой нет равных, до сих пор не была изобретена.
— Машина? — уточнила я, — Что же это за такая волшебная машина?
— Да Ринн занимался постройкой аппарата, способного к полёту, — твердо проговорил да Лигарра. Было заметно, что даже давнее знакомство с этим фактом не уменьшает его эмоций, а что уж говорить про меня..!
— Что…? — выдохнула я, — Какой машины??!
Я пребывала в состоянии, близком к удару молнией. Гомерический ужас, брезгливость, восторг и любопытство окатили меня с головы до ног будто кипятком.
— И он… построил такую машину..? — пролепетала я, дрожа от этой смеси чувств.
— Да, — одними губами ответил да Лигарра. О его чувствах я могла лишь догадываться.
По мне побежали ледяные мурашки. Мой собеседник справлялся с эмоциями куда лучше — по правде говоря, на нём их вообще было не видать.
— В то же самое время я не уверен в безопасности проекта, — продолжал да Лигарра как ни в чём не бывало, — Если нападение имело место быть, то подумайте сами — почему именно да Ринн?! Кто мог знать, что этот чудак с всклокоченной шевелюрой — строитель самого неоднозначного предмета в Мире?! Вывод только один, Санда, — тяжело произнес он, — В «Каурре» произошла утечка информации. Несмотря на все меры, принимаемые мной и целой армией охраны. По-хорошему проект дожен быть закрыт до выяснения всех обстоятельств. Однако мои подозрения ещё слабо обоснованы. В то же самое время моё руководство и руководители «Каурры» настаивают на продолжении работ любой ценой. Вы смотрите телевизор и знаете нынешнюю обстановку… Сейчас многие ратуют за войну с Горной Страной… Как назло, в эти же дни обострилась старая проблема да Ринна, эта его астма. Думаю, сказались все его долгие труды в лаборатории, плохой сон и еда всухомятку. При этом да Ринн-старший, брат Парси, без моего ведома устроил его лечение в "Масийя Рунтай", насильно оторвав от финальной стадии постройки. Моих доводов при этом никто не послушал.
Ничего удивительного, подумала я, что да Ринн так переживал, находясь в клинике! Ещё бы…
— Когда да Ринн исчез из клиники, было бы логично предположить, что первым делом он ринется в «Каурру» — единственное место, где в это время он желал быть, единственное, занимавшее его разум. Однако когда и утром он не появился в лаборатории, я открыл следствие по делу о похищении. Дальнейшее вам известно, однако сейчас меня беспокоит одно: где он был эти двое суток? При этом удар по голове, так загадочно полученный им в малолюдном районе, слишком, на мой взгляд, удачно объясняет провал в памяти за это время. Вот это и есть мои подозрения. Однако репутация да Ринна, как человека гениального до рассеянности, играет с ним злую шутку. Мой рапорт не принят всерьёз.
Я ошеломленно молчала. Вот они, недостающие части логики да Лигарры…
— Но с чего вы взяли, что этот человек — не настоящий да Ринн?! Почему бы ему, хоть это и плохо само по себе, не повергнуться нападению и агрессивному воздействию, но оставаться при этом собой..?
Офицер вздохнул.
— Слишком много совпадений, превративших гениального физика «Каурры» в тяжело больного человека. Я общался с ним. Меня не покидает ощущение, что он ведёт себя неправильно, но я уже говорил, что это сложно объяснить. Это безумие, я знаю, это может быть безумием, но сейчас он куда больше похож на вас, чем на себя самого. На что-то, не умеющее считать, но в целом адекватное, в теле да Ринна.
— Куда пришелся удар? — нахмурившись, спросила я.
— Теменная доля, — хмуро намекнул да Лигарра.
Я припомнила тОпику поражений мозга.
— Вы имеет ввиду, что его способности к математике могут быть нарушены?
— Они и есть нарушены… — расстроенно пробормотал да Лигарра, — Парси не в состоянии высчитать элементарные арифметические действия — логарифмировать, например! Говорю же вам — он сейчас примерно, как вы… Я боюсь, что я уже опоздал — вокруг да Ринна уже слишком много интриг и злых намерений. Проект не может быть завершен да Ринном. И всё выглядит так невинно. Что, вы хотите мне сказать, что я просто переживаю из-за да Ринна, а потому вовсе потерял голову? — холодно и иронично улыбнулся он.
Нет, я так не думала. Во всём этом да Лигарра поступал не как друг, а как машина для подозрений. Дружеские чувства не позволят вам доказывать, что ваш друг — не он, а монстр какой-то, достойный изоляции и уничтожения.
— Но его способности могут ещё восстановиться… — предположила я.
— Он тоже так говорит. И ваша медицина твердит то же самое, — покачал головой да Лигарра, — Более того, сегодня он просил разрешения посетить свою лабораторию — не поможет ли это воспоминаниям? Я пока не дал ответа на его запрос. Пока не будет нашей неофициальной генетической экспертизы. Однако если он через мою голову обратится к руководству, ему позволят. Как пить дать позволят. И тогда человек, в котором я не уверен, попадёт в святая святых «Каурры». Вы понимаете, что это значит, Санда?
Да Лигарра был до Тени расстроен. Он был просто на грани срыва. Я поняла это, и мне стало жутко не по себе.
Мой отец не был особенно верующим человеком. Он любил ввернуть что-нибудь скептическое; отлично зная Тексты, он умудрялся преподнести цитаты и Пути так своеобразно, что у наших гостей вытягивались физиономии. Не то чтоб он доходил до явной ереси или неуважения к Богам — но в его словах не было и тени почтения. Скорее отношение старшего брата к младшему — хотя про такое дико упоминать, правда? Семейные ритуалы, которые он должен был исполнять как старший член семьи, он вёл так, что мы, дети, еле держались со смеху — хотя нам нередко бывало обидно, что мы лишаемся обычных для прочих детей торжественных событий. Думаю, что отец делал это, в основном, для нас. Но в конце концов дошло до того, что обязанности Мудрейшего в доме начала выполнять мать. Старейшина Боро ворчал по этому поводу, но отец был его старинным другом, так что ему всё сошло с рук.
Злые языки говорили, что именно из-за поведения отца я не унаследовала отцовских талантов, зато получила довольно корявую внешность. За соседями эти глупости повторяли дети и даже — вот же воспитание! — соседские хупара. Я по-детски жутко переживала, а отец лишь посмеивался. Тем не менее, когда чужие глаза не видели нас, он становился для меня настоящим проклятием — заставлял учить всё то, что мне так худо давалось. В конце концов стало ясно, что даже муштра и зубрёжка не сделают из меня нового Самала да Кун, а мне прямая дорога в сферы ненаучного труда. К тому времени (мне было пятнадцать) я уже смирилась с тем, что я отличаюсь от других, но отец до конца жизни глядел на меня так, будто я предала его. Глупо, если учесть все обстоятельства. Некоторые думали, что его атеизм в конце концов дал трещину — но лично я в этом сомневалась.
Я думала об этом по дороге домой, когда молчаливый да Лигарра вёз меня по опустевшему городу. Мы не разговаривали. Отчасти, возможно, мне передалась его паранойя — в машине было слишком много возможностей для подслушивания, да и к тому же, он уже нарушил служебные инструкции. То есть это я так думала, ведь на самом деле объём его полномочий был для меня загадкой.
Да уж, впервые в жизни я познакомилась с настолько высокопоставленным человеком. Об этих людях, спецоперу КСН, ходили легенды. Проверить их не было возможности. Я знала лишь, что специальный оперуполномоченный со своими подчинёнными — это такой себе Комитет в миниатюре. Мобильное бюро третьего отдела. Ввели эту кошмарную должность лет триста назад, и люди эти вызывали страх даже у самых честных граждан — "а ну как я чего и сам за собой не знаю?". Каждый спецоперу, насколько я знала, был опаснейшим типом, абсолютно устойчивым и благонадёжным, вполне способным подменить всех сотрудников от рядовых ищеек и боевиков до следователей высшего уровня и аналитиков. Ему было можно почти всё, что угодно, и он почти ни перед кем не отчитывался. Как я могла себе вообразить — до неких пределов, конечно. Перешел ли эти пределы да Лигарра — как знать?
Ещё меня сильно тревожила мысль, зачем он со мной возится. По мне, даже в "Масийе Рунтай" были куда более умные и управляемые люди, чем ваша покорная слуга. На кой Тень такому типу, как да Лигарра, связываться с кем-то вроде меня — женщиной, совершенно лишенной бойцовских качеств или полезных навыков. Я скверно уживалась в команде и не умела влазить в чужие тайны. Я хамила и обладала некрасивой, но чересчур заметной внешностью. По всему, оставалось три варианта. Первый — ему надо сыграть в фишки кем-то несущественным. Второй (хотя я и не была склонна к переоценке себя) — я таки обладаю некими полезными для него качествами. Третий (наименее вероятный) — его обстоятельства действительно сложились таким образом, что он рад хоть чьей-то помощи. Но и это были разновидности игры в фишки бестолковой Сандой. В деле да Ринна меня слишком очевидно можно использовать как броскую, но одноразовую фигуру.
Я почти не сомневалась, что он играет со мной в неведомые и для меня опасные игры. Запросто. И нечего обольщаться — надо же, сотрудник контрразведки просит моей помощи… Что у него на уме… Я глянула на Каруна. Да, я не знала, что у него на уме — но при этом оставалась такая возможность, что он не бредит. Что он где-то, безумно и опасно, прав. И мы действительно напали на след хитроумного проникновения Отродий… Боги, и это со мной происходит?!
Я вышла из машины и проследила глазами за огнями отъезжающего мобиля да Лигарры. И неожиданно поняла, что улыбаюсь. Да, это происходит со мной. И спасите меня Боги — мне это почему-то доставляло удовольствие…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
На следующее утро я отправилась в лабораторное крыло, чтобы проверить объём исследований на карточках, отправленных туда юным практикантом якобы без моего контроля. Глупый предлог, я им воспользовалась, чтобы в рабочее время повидать Мара, а заодно проверить условия хранения крови. Никакого плана у меня, само собой, не было.
Мар курил, глядя в окно, за его спиной две молоденькие шоколадные лаборантки потели над рабочим столом. Тоже новенькие. И Мару задали работы, улыбнулась я. Да Луна приветственно кивнул.
— Как жизнь? — меланхолично спросил он.
— Хреново, но переносимо, — ответила я с ухмылкой.
— А чего так?
Вместо ответа я кивнула через плечо — туда, где сидели юные труженницы — мол, и у меня такие же на шее сидят.
— А.
Мар был отъявленно невесел. Я вопросительно приподняла бровь, указывая на его кабинет, но мой друг лишь кивком призвал меня высунуться в окно подальше. Что мы оба и сделали, заняв весь оконый проём.
— Чего с тобой?