Но дойти до корпуса без приключений мне не удалось: количество событий вокруг меня явно достигало состояния сингулярности.
За поворотом на скамье сидел унылый человек в тёмной больничной одежде. Гравий захрустел под моими ногами, он поднял голову — и я узнала Лапарси да Ринна. Вот так неожиданность! Я так мечтала увидеть его — с тех самых пор, как он сбежал из-под моей опёки, и вот он, голубчик, воздухом дышит! Я замедлила шаг, намереваясь поздороваться. Да ещё неплохо было бы с ним контакт свести — просто на всякий случай. Но тут случилось нечто удивительное. Наши глаза встретились, и да Ринн неожиданно разинул рот — так, словно бы он увидел меня в первый раз в жизни и увиденное потрясло его до глубины души! Моргая от удивления, я стояла посреди дорожки, а он часто и глубоко дышал, словно глазам своим не веря. Мне показалось, что ему потребовались неимоверные усилия, чтобы взять себя в руки.
Никто из нас не произнес ни звука. Онемев от смущения, я попятилась и в недоумении продолжила путь. Что такого он заметил во мне?! Впрочем, подумав, я сказала себе, что ведь я могла не иметь к его удивлению никакого отношения — просто он увидел меня и вспомнил что-то важное для себя. Ассоциации памяти и всё такое… Но почему-то я знала, что это неправда. Именно моё лицо почему-то взволновало да Ринна — он изучал его, пожирал глазами, он едва не вскочил мне навстречу, и только усилием воли остался недвижим… Почему?!
Загадки — что ещё хуже — загадки, которые жизненно важны для меня! а у меня, Боги мне помогите, не было ни единой секунды над ними размышлять!
Скрипнув зубами, я вернулась в отделение.
Стоит ли говорить, что остаток дня прошел самым жутким и безалаберным образом. Размышлять о да Растане и угрозе моей жизни было выше моих сил. Но и сама по себе история, рассказанная Маром, была потрясающей. Я думала о том, что разница в способностях закономерно порождает разницу в технологии. При этом аллонга так слепы, что не способны даже вообразить поведение и уклад расы, не следующей КНИГЕ. Они от этого просто отворачиваются. Жуть какая, Боги мне помоги… И что если мы открыли законы генетики лишь недавно — это никак, ничего, вообще абсолютно ничего не означает в плане развития неточных биологических наук за Барьерным Хребтом!!!
Там, где на всех картах Мира белое пятно. Там, где обитают не-люди.
Вы будете смеяться, но в возрасте тридцати лет я впервые серьёзно задумалась над тем, как же всё это вышло. Отец мной бы гордился, Тень его порази! Потому что сама эта мысль была полной и жуткой Богам-противной ересью. В КНИГЕ О ДЕЛАХ ДОСТОЙНЫХ всё это написано — я сомневалась в истинности её слов. Меня жгло огнём. Это было такое страшное чувство, что даже угрозы директора ушли в никуда.
Вечером в дверь позвонили, на пороге оказалась Куйли. Шоколадная мордаха моей бывшей подчиненной была невероятно замученной, аж глаза запали, а курносый нос заострился и торчал веслом. Вообще удивительно, как беднягу пропустил консьерж. Топнув ногой, я усадила девушку и расспросила. Оказалось, что пока я воевала сама с собой и с директором, произошла целая куча событий. За Куйли поначалу вступились муниципальные власти — её учеба и трудоустройство были оплачены именно там. Однако несколько телефонных звонков — чьих, Куйли, само собой, не знала — убедили чиновников в серьёзности намерений дирекции "Масийя Рунтай". Все прежние документы образованной хупары Куйли были хороши, так что ей, паче чаяния, даже пообещали работу по специальности. В итоге хупара просидела в Черной Приёмной муниципалитета целый день, боясь даже выйти в туалет, чтобы не пропустить, когда её позовут. Документы были оформлены лишь к вечеру. От Куйли требовалось только характеристика с прежнего места работы.
Само собой, не могло быть и речи топать за этим к да Растану — у Куйли ушла бы неделя, только чтобы попасть на приём. И я бы сама не пошла. Даже если бы она попросила. Я пообещала накропать характеристику сама — кто там её будет читать, вот скажите? Мной она будет подписана или Тенью… Время было позднее, и я сильно подозревала, что кроме как в муниципальную ночлежку, ей некуда идти — хупарское общежитие клиники ей пришлось покинуть. Вздохнув, я накормила Куйли и уложила её спать на том самом диване, где меня застукали за изучением Бмхати. Назовите меня расофилкой, но после того, как эта женщина работала со мной так много времени, я не могла отправить её на улицу.
В квартире затихло. На улице изредка шуршали мобили, а больше ничто не нарушало тишину.
Но мне не спалось. Меня одолевали сомнения и не очень-то приятные раздумья — в большинстве из них я сама себе не могла признаться. Я страстно желала поделиться всем этим с кем-то, хоть бы с да Лигаррой, но ему нельзя было позвонить и поплакаться в жилетку. Ему вообще не стоило звонить. Хотя мне надо было слить информацию о странном поведении да Ринна, но я решила, что скажу это Каруну, когда он сам объявится — меня почему-то пугАло набирать номер, на том конце которого было бюро КСН.
Хотя Мар советовал держаться за да Лигарру, и он наверняка что-то об этом знал. Только пусть он сам свои пожелания выполняет! Не стану я прогибаться под чужую руку! Боги, дайте мне с этим управиться. А ещё монолог Мара заставил меня сознательно подумать о вещах, о которых задумываться не следовало. Например, попробовать рассмотреть господина да Лигарру как особь мужского пола. Мне бы это даже удалось, не бросай меня в дрожь от одной только мысли о нём.
Утром Куйли ушла, и больше я её не видела.
Вечером третьего дня да Ринна, наконец, выписали. Я узнала об этом с некоторым опозданием, так как вся привычная "сеть оповещения" была нарушена — новые медицинские сестры и младшие врачи ещё не перезнакомились достаточно, чтобы передавать слухи.
С того самого дня, когда мы с Маром гуляли в парке, нам не удавалось не то что переговорить, а даже увидеться. Дела шли скверно. Да Растан навалил на меня канцелярской работы, от сердечного приступа умер директор гуарро философии Города Мудрости господин да Рагиро. Наш постоянный клиент. Старик мне нравился — он был тихим и действительно мудрым, иногда старшие врачи приходили к нему за советом. Однако близкие господина да Рагиро отнеслись в кончине престарелого и больного отца, как к жуткой неожиданности. Сыновья покойного встретили меня с яростью и намеревались затеять тягомотину против "Масийя Рунтай" — под предлогом врачебной халатности. Что и говорить, да Растан был счастлив натравить на меня всех собак. В его присутствии тяжко дышалось. Клиника была его любимым детищем, его вотчиной, итак любое посягательство на благополучие "Масийи Рунтай" воспринималось да Растаном как личная обида. Само собой, обида не на истинных виновников конфликта — сварливых гостей или их родичей. Виноваты всегда были сотрудники. Он не пытался увольнять старших врачей — на старой кляче ехать сподручней; но и нам было некуда от него уйти — клиника была всё-таки престижной, что давало врачам-аллонга немалые профессиональные перспективы и хоть как-то укрепляло наше шаткое положение в обществе. Непривычная сдаваться на полпути, я терпеливо изображала покорность и бесилась. Кризисы бывали и раньше. Но приходилось признать — директор прилагал все усилия для превращения моей жизни в кошмар. К примеру, он не только не успокоил отпрысков профессора, но ещё и науськал их на меня. На этом фоне мелкие проблемы типа ошибок нового младшего врача просто меркли.
Ночью меня дважды будили загадочные звонки с глумливым молчанием в трубке. Не знаю, почему я решила, что молчание было именно глумливым, но это выводило меня из остатков душевного равновесия. Я боялась, чего уж там. КСН, загадочные покровители да Растана или спецслужбы Десяти Семей — кто из них решит, что я сую нос не в свое дело? И ведь никого не волнует, что не по своей воле. Да Лигарра нарушил присягу, посвящая меня в дела под грифом «секретно». Теперь от того, был он неудачником или нет, зависела, кажется, и моя жизнь. На самом деле, ещё больше чем страх, меня мучили сомнения — продолжать или нет наше с Каруном расследование? При таких раскладах побеждают только герои детских книжек. Я же была реалистом и прагматиком. К сожалению, я не могла похвасться особыми связями или талантами — итак, для успеха мне следовало поставить на нужную фигуру. Хотя бы, как ни противно, прогнуться под да Растана — хотя я зарекалась под кого-либо гнуться, но по здравом размышлении мне пришлось принять и эту мысль. Как максимум, сотрудничать с официльными каналами Комитета. Или же играть на поле психопата Каруна, чего бы это не стоило — но финал этой затеи терялся во мраке.
Мой отец говорил в таких случаях, что выбор уже сделан — его нужно лишь осознать. Наверное, и мой выбор был сделан — но его характер был таков, что для его реализации требовалось вначале подавить чувство самосохранения. Потому и душила меня смертная тоска — ведь я на самом деле не собиралась бросать расследование!
Ещё два вечера я приходила домой злая и полумертвая. На третий я подошла к подъезду дома номер 10 на улице Пин, и сразу заметила полузнакомый силуэт, притулившийся в тени садика. Нет, это был не да Лигарра. Это был Лапарси Куинси да Ринн…
Собственной персоной.
Я онемела. Как?! Откуда?! Почему он пришёл ко мне?! Как он меня нашёл?! Все эти вопросы роем пронеслись в моей голове, а вкупе со сценой в парке дело было и вовсе загадочным. Однако он больше не выдавал тех чувств, что я увидела в нём при той встрече.
Одежда на да Ринне болталась, словно с чужого плеча — он сильно похудел за время болезни. При нём была небольшая плоская сумка рыжего цвета — в таких носят документы. Он поминутно оглядывался через плечо.
— Госпожа ддда Кун..? — неуверено склонил голову мой давний пациент. И одного этого движения мне хватило, чтобы понять, что так тревожило да Лигарру. Этот был вовсе не тот человек, с которым я когда-то общалась. Прежний да Ринн был гениален, горд и просветлён. Этот — растерян и истощен.
— Мне нужна ваша помощь, умоляю! — проговорил он, опять с непонятным упоением и надеждой разглядывая моё лицо, — я в огромной опасности, но никто из моих друзей не сможет дать мне убежище, потому что там меня легко найдут! Это никак не повредит вам! Мне нужно укрыться на ночь, сегодня… Умоляю из лучших человеческих чувств — помогите мне! Ради человечества… Госпожа Санда, это может стоить жизни всему Миру… — еле слышно окончил он.
Я нахмурилась.
— Пойдемте, Парси. На улице холодно.
Не знаю, что на меня нашло, когда я назвала его так — уменьшительным именем, принятым когда-то, насколько я знала, между да Ринном и да Лигаррой. Прежний да Ринн ни за что не спустил бы такого. Более того, он бы удивился, откуда мне известно это прозвище. Но этот больной человек пошёл за мной, покорный, как хупара. Теперь и я была растеряна.
Консьерж проводил нас сонным взглядом. Я ничего умнее не нашла, как сделать вид, что всё идет как надо. Ну водит к себе одинокая незамужняя женщина неизвестных мужчин, а ещё они иногда сами приходят. В медицине ведь что главное? — морда кирпичом. Мол, всё идет по плану…
Отправив да Ринна в ванную, я занялась ужином. Когда он вернулся, я сидела, глубоко призадумавшись — за истекшие минуты я минимум пять раз приняла и отвергла решение тайком позвонить да Лигарре, а ещё минимум шесть раз схватила себя за руку. Рука, само собой, тянулась в рыжей сумке да Ринна.
Мы сели за стол, я и имела возможность рассмотреть неожиданного гостя, пока он уминал бутерброды. Да Ринн был вымотан до предела. Его лицо осунулось, глаза запали, руки тряслись. Его не могли выписать из галереи реабилитации в столь плачевном виде, так что вывод напрашивался один — в такое состояние да Ринн пришел за минувшие трое суток.
— Я не буду насильно расспрашивать вас, какая такая беда с вами приключилась, Лапарси, но имею право знать это хотя бы в общих чертах, — непринужденно заметила я. Тень, я слишком много общаюсь с да Лигаррой… Его проклятый стиль, — Возможно, тогда я смогу вам помочь в гораздо бСльшем объёме.
Да Ринн покачал головой.
— Боюсь, вы мне не поможете… Речь идёт о вопросах нацбезопасности.
— Тогда почему же вы не обратились за помощью в Комитет? Или хотя бы к вашему оперуполномоченному господину да Лигарре?
— Нет, к ним нельзя ни в коем случае!.. — вспыхнул да Ринн, но видя моё удивление — почти не сыграное — продолжил, — То есть — не сейчас, понимаете? Ох, вы же не понимаете… конечно, какой же я растяпа. Небо, все так запуталось. И эти проблемы с моей памятью… необыкновенно некстати…
— Вас кто-то преследует?
Он кивнул.
— Кто же? Какие-то подозрительные аллонга? — я намекнула на Десять Семей.
— Нет. Гораздо страшнее, — прошептал да Ринн.
Кажется, мои глазёнки расширились, а сердце и вовсе переместилось в горло. Страшнее Десяти Первых Семей?! Уж не КСН ли он имеет ввиду?!
— Ничего не понимаю пока, — продолжал да Ринн, — Исследования, которые я вёл до аварии, кажется, запустили такие интриги, что это невозможно описать. Я и сам не знаю всего. Кажется, кто-то хочет начать войну с Горной Страной и получить из этого немалую выгоду. Но я-то тут при чём? Я просто ученый… Меня интересовали вопросы сугубо научные! Но когда я вернулся в лабораторию, чтобы выполнить свою работу до конца, вы не представляете, что началось. За эти дни случились такие невероятные и жуткие события… что… я решил пока покинуть город. Уеду в имение своей Семьи. Там я знаю, как поступить.
— А вы не боитесь, что из меня эти сведения могут выбить насильно? — уточнила я.
Да Ринн грустно улыбнулся.
— А если они ложные? Я потерял память, но не мозги, — подмигнул он мне.
Да Ринн гений, напомнила я себе. Гений, даже если он сейчас — пока — не умеет логарифмировать в уме.
Задав ещё десяток наводящих вопросов, я была вынуждена отступить. Не то да Ринн и впрямь скрывал от меня правду, не то он её не знал. Я могла лишь догадываться, что же происходит на самом деле. Внутреннее чутье не находило в собеседнике даже тени неискренности. Он верил в то, что мне говорил. Получив заверения, что он удалится ещё до рассвета — о которых я, собственно, не просила — я немного успокоилась, а да Ринн, по моему требованию, улегся спать.
Я отправилась в спальню, где растянулась поверх одеял.
Подумать было о чём.
Он и впрямь говорил больше (и куда литературней — неожиданно решила я), чем тогда, когда он был гостем моей галереи. Он что-то знал, что, наверное, стоило знать и мне, если я хотела остаться в живых. От этой мысли мне стало тошно и жутко. Меня действительно могут убить. Без шуток. Меня — мирную и наивную Санду да Кун, которая всю жизнь словно игры играет… Но теперь — да. Эти мысли сильно мешали холодному анализу.