— Дар заживлять и восстанавливать касанием, путём передачи своих сил другому. Подразумевает также способность видеть или ощущать сквозь живую ткань — никак иначе Целитель не соориентируется. Больных в Горной Стране почти нет. Зато хорошие Целители нарасхват. Впрочем, этот Дар есть у многих, просто мало у кого он достигает нужной силы, да ещё и специальное обучение необходимо. Хотя при том наши тщательно изучают медицину как таковую — в низинном смысле слова. Но гораздо лучше.
— А зачем? — забеспокоилась я, — Если можно касанием… ну, так как ты сказал?
— Хорошее знание физиологии и биохимии еще никому не вредило, — поддел меня отец, и я согласилась — ещё бы они этого не знали и не умели! Они же выращивали искусственные тела и изменяли геномы будущих людей! Не на потоке — я подозревала, что это очень сложно, но всё же!!! — Ты ведь уже знаешь, — продолжал отец, — биологические науки — это конёк бризов. В Горной Стране достигли в этом больших высот — алллонга и не снилось, что здесь делают с живыми тканями и структурами клетки. Но большинство разработок давным-давно заморожены из-за неясности сферы их применения. К тому же — этические моменты очень запутаны. Некоторые из этих технологий применяются в целях разведки. Но во всём этом задействованы живые люди, нередко дети — как вот я когда-то, например — а население Горной Страны и так небольшое. Все друг друга в конечном итоге знают. Это как огромная Семья — притом живущая на пределе численности, необходимой для поддержания здоровой популяции.
Это да, подумала я, это немаловажно. В небольших группах людей неизбежно постепенное вырождение.
— В итоге Совет не слишком-то охотно идёт на разрешение переносного клонирования и генетической модификации, — вёл дальше отец, и я невольно заслушалась, — всё это не только потери носителей Дара (хотя бы слабого), но и уменьшение численности населения.
Меня посетила неожиданная мысль.
— Отец, — сказала я неуверенно, — но если бризы достигли таких высот в области генетики, то почему не сделать Дар доминантно наследуемым? Ведь тогда проблема выживания бризов как вида не будет стоять так остро…
Отец начал улыбаться, ещё когда я говорила, из чего я заключила, что я не первая такая умная…
— Увы, — сказал он, — Невозможно. Это уже было, и гипотезы такие прорабатывались не раз.
— И..?
— Дар не наследуется строго на биологической основе. Он даётся — или нет. Угненетение генетики шайти не даёт никакого эффекта — такие исследования проводились как минимум пять раз — это лишь достоверно зафиксированные в истории. В целом, у чистокровных бризов несомненно будут дети с Даром — но он вполне может быть менее сильным и развитым, чем Дар у сайти или кватеронца. Благословение Создателя — это слова, которые описывают явление наиболее точно. В уж кто Создателю по душе… — и отец покачал головой с неожиданно мягкой улыбкой, так что мне показалось, что он абсолютно точно знает «критерии» Создателя, и (как метематик и логик) не слишком одобряет их. Зато принимает, как человек.
— Как это возможно? — удивилась я, — Ведь у всего на свете есть материальная основа?
— На самом деле, никто не знает. Здесь, в Горной Стране, ты ещё столкнёшься с такими вещами и явлениями, которые нельзя объяснить исключительно с точки зрения материалистической науки. Для ряда явлений её недостаточно. Мы можем выводить законы, но не вскрывать причины. Точнее — причины слишком просты, чтобы их вскрывать. Но я забегаю наперёд, — он развёл руками, — Лак'ор прочтёт тебе небольшой, так сказать, вводный, курс истории, в том числе истории науки. Дальше будешь читать сама. Постепенно ты поймёшь. Бризовский диалект не слишком-то отличается от низинного — как ни отгораживаются друг от друга Мир и Горная Страна — они всё-таки достаточно хорошо контактируют. Выучить его не доставит тебя трудностей — с твоей-то памятью. Так что всё в твоих руках.
Я кивнула.
— Я буду учиться с большим удовольствием. Само собой. Хотя мне немножко боязно. Особенно… ты понимаешь… — беспокойно проговорила я. Эти разговоры немного отвлекали меня от проблем с Каруном, но лишь потому, что тема моих способностей волновала меня чуть ли не сильнее.
— Оторваться от земли? — весело поддел меня отец, — Санда, тебе достался лучший из Даров Мира. Тебе только нужно побороть собственный психологический барьер.
Я посидела немножко, вдруг вспомнив свой первый, такой корявый и жуткий полёт… Такой сказочный.
— Я не боюсь высоты, — сказала я, — ты же знаешь — я всю жизнь сижу на подоконниках. И теперь, когда мы летали на этой машине… — Я вдруг некстати снова вспомнила про да Лигарру, и в моём горле запершило, — так вот, когда мы летели — я высунулась и смотрела вниз, и на бойре тоже. Меня все ругали, а мне как мёдом внизу было помазано… И когда я увидела, как Дейлли кинулся за борт лодки… я не знаю, это было такое странное чувство..! я не могу забыть, как он летел.
Отец улыбнулся, хотя и немножко печально. Я ещё не рассказывала ему в подробностях все события после нашего падения, и я не имела понятия, знакСм ли он с лопоухим пограничником Дейлли.
— Дар зовёт тебя. Снова сожалею и прошу у тебя прощения, дочь моя.
— За что? — удивилась я.
— Ты бриз. Я ведь с самого начала это знал… Наверное, я уж слишком влюбился в твою мать на старости лет, — мечтательно и грустно вздохнул отец, — и если б ты знала, как я скучаю по твоей ней… Ты очень сильный бриз, — с улыбкой кивнул он, — Сюрпризов мы из тебя вытащим ещё немало.
Я застыла.
— Сильный? Почему?
— Только так ты могла пробиться сквозь полученное тобой воспитание. Но теперь — это, может быть, твоё преимущество. Надеюсь, ты сможешь взять от обоих твоих корней самое лучшее. И отсечь всё то, что было лишним.
Мне показалось, что он совершенно ясно мне намекнул, что именно было лишним.
Скомкав на кресле мокрое полотенце, я направилась за ним по коридору. Меня обуревали чувства столь разные и противоречивые, что я ощущала себя, как в чане с кипятком. На самом деле, это было достаточно утомительно. Я переживала из-за неясности своего будущего, но при том и мысли о недавнем разговоре с членами Совета жгли меня огнём. Что от меня хотят? Что хотели? Что они собираются делать? А Каруна хотят убить. Это казалось мне таким иррациональным, что у меня даже не было сил про это думать.
Запрет Ларнико вызвал у меня невероятное и жгучее чувство протеста. Мне ужасно, до дрожи в груди, хотелось увидеться с да Лигаррой… Просто знать, что у него (хотя бы пока) всё в порядке. Глянуть в прохладные глаза на худощавом, крупном лице, услышать этот его ироничный, усталый смешок сквозь зубы.
Боги! Всё, что меня окружало в эти минуты — и даже визит Совета — на самом деле было таким светлым, позитивным, оптимистичным. Всё это для меня означало жизнь и будущее, притом счастливое, и уж наверняка лишенное унижений и травли, коих я нахлебалась в прошлой жизни. А всё, что меня связывало с Каруном, отмечал страх. Я боялась его самого, потом КСН — в целом и в деталях, я боялась шантажа, я боялась людей из Десятки, я пережила немало жутких часов в плену и уж точно натерпелась кошмара во время падения риннолёта. Казалось, всю мою жизнь до прихода в Адди покрывала тьма… Боятся теперь ещё и за Каруна мне было на самом деле тяжко. Было куда проще отвернуться от него и забыть, как советовал отец, Ларнико и прочие. Отдаться своему прекрасному грядущему.
Но я почему-то не могла.
Я тяжело, густо, удушающе… скучала. И от одной только мысли, что я теоретически могу снова его увидеть, меня (Боги мне помогите) охватывало какое-то безумие. Счастье, готовое плевать на оптимизм Совета и будущие уроки этого профессора Лак'ора. Счастье, готовое платить собственным благополучием! — ради возможности хотя бы иногда видеть этого человека. Ну что это со мной? В своём ли я уме? Он же для меня никто.
Я шла за отцом по коридору и глядела в пол.
Я всё-таки не оставляла надежды, что хоть у кого-то из советников достанет мудрости и доброты дать Каруну шанс.
Только ведь, Боги мне помогите, согласие на жизнь будет для него равнозначно предательству. От Совета он не примет даже стакана воды… Разве же я не знала его? Мои мозги закипали от бесплодных усилий придумать что-то конструктивное.
Выйдя из гостиной, мы миновали несколько закрытых помещений, дверь на просторную кухню (я мельком увидела вход-порожек в одной из её стен) и, наконец, отец раскрыл передо мной дверь.
— Это будет твоя комната. Располагайся.
Отец расстарался. Мои новые окна выходили на панораму да-Карделла во всей его красе, повитого зеленью, с величественным краем горной чаши на том конце и неизвестным мне сиреневым пиком вдалеке. Надо будет хоть карту изучить… В комнате стояла просторная кровать, объёмистый шкаф, наполовину погруженный в стену, туалетный столик, а пол возле кровати укрывал теплый (подозреваю, тоже квазиживой) ковер с низким ворсом оливкового цвета. Скромно, светло и очень уютно. Много воздуха, а это мне всегда нравилось. Сердце моё поневоле заполнили тепло и благодарность. Я вздохнула и заставила себя думать о чём-нибудь более практичном.
— Пока ты плескалась, старый добрый Рики предложил поселить тебя тут, мол, отсюда наиболее гармоничный и успокаивающий вид. Сказал, чтобы ты скорее полюбила этот город, — улыбнулся отец, — Раньше это была его комната. Он даже успел вынести все вещи, а уже потом мне сообщил. Спорить с ним бесполезно — в попытках всех осчастливить он упрям, как все шоколадные, да ещё и возраст берёт своё, а?
Я смущенно пожала плечами. Вообще, я подозревала, что теперь мне придется внимательно следить за своим поведением и языком. А всё из-за местных хупара. В моей речи была масса поговорок, которые, как я начинала понимать, могли их оскорбить — ведь тут их считали равными, и они не были зависимы от других рас. Ну разве что добровольно, по душевному расположению — вот как Рики, наверное. И с поведением — вообще могла быть катастрофа. Мой язык просто не поворачивался назвать кого-то из хупара на «вы», и я физически не воспринимала их равными себе. Конечно, Боги свидетели, у меня были друзья-хупара (ну, почти друзья), и я почти всегда была вежлива и дружелюбна со всеми шоколадными в своей жизни, но ведь это была вежливость старшего. Вот же ситуация, да? Я наверняка переживу массу неловких моментов, если хоть на миг выпущу это из головы!
Что, например, связывает отца и этого хупара? Вряд ли отец следует низинной привычке пользоваться услугами семейных шоколадных, но при том старик Рики повёл себя именно как семейный хупара. Или как свободный хупара-клятвенник Семьи. Даже интересно — ведь я смогу выяснить, какие особенности шоколадных обусловлены воспитанием, а какие — наследственностью…
Тяжело вздохнув, я повалилась на кровать.
Отцовский друг-профессор пришёл под вечер. В дверь вежливо постучали, я поспешила её открыть, и за порогом (точно в центре коврика) оказался сухонький крошечный старичок в летнем плаще, идеально выглаженных брюках и элегантных светлых ботинках. Цвет его волос напоминал мой, но среди них, подобно перьям южной птицы, виднелись яркие красно-оранжевые вихры, тем не менее лицо профессора, хоть и обрамленное этим фантастическим убором, выглядело достойным фотографии в академическом издании. На милой, неожиданно щекастой физиономии ЛакЄора горела приветливая улыбка.
— Очевидно, вы и есть Санда, — сказал он улыбающимся (иначе не назовешь) голосом и аккуратно переступая через порог.
Обстоятельно представившись мне ("Лак`ор ДаоррИда Серая Скала, учитель, историк, энтузиаст"), профессор снял плащ и, пока я гадала о его расовой принадлежности (исходя из внешности, сложного имени и входа через обычную дверь, а не через порожек), элегантно взмыл к вешалке (ровно настолько, насколько он не доставал до неё) и аккуратно зацепил своё одеяние за крючок.
Не знаю, насколько сильно я разинула рот, но это не укрылось от озорных глаз ЛакЄора.
— Если у человека есть возможность выбора, признак вежливости — входить в дом так же, как входит в него хозяин, — тёплым назидательным тоном сказал он, — Может быть, я неискоренимо сторомоден — нынешние молодые ребята редко соблюдают это правило — но тут уж ничего не поделаешь, — и он с деланным смирением развел сухонькими руками.
Я поспешила пригласить Лак'ора в дом. Идя за крохотным бризом по лестнице, я не смогла сдержать улыбку. Как ни мучали меня личные тревоги, гость мне понравился. Лак'ор выглядел, как настоящий учитель — старомодный, педантичный и милый, притом не только любящий детей, но и уважающий их — хотя детьми для него были уже, наверное, любые особи младше сорока. Но ведь рядом с настоящим учителем быть ребенком не зазорно! Рядом с таким хочется сидеть с раскрытым ртом до самой своей старости!
К тому же старомодность, на которую так лукаво посетовал Лак'ор, меня вполне устраивала — мне претили эти новомодные педагогические штучки — обучающие игры, цветные стены и затейливые книжки. Всё это казалось мне унизительным для всех участников процесса и как-то не подходящим по высокое звание учёбы — можете считать это травмой детства, но, по моему глубокому убеждению, школой могло называться лишь сухое правильное заведение, оснащенное сухими правильными учебниками и любящими педагогами. В конце концов, для чего мы учимся? Чтобы привести в порядок хаотичные юные мозги — а вовсе не для того, чтобы этим самым мозгам потакали в их хаотичности.
В общем, Лак'ор Даоррида Серая Скала поневоле вызвал у меня трепетный ученический восторг.